Голод_Жажда_Безумие

Он сидел на кушетке в домашнем кабинете Смита, пока целитель что-то писал в своем блокноте. Ему было стыдно, что он вторгся сюда в столь поздний час; здесь, в Ванкувере, было раннее утро, и Люциус обычно не забывал о разнице во времени. Однако Терезиас поклялся, что он уже проснулся, чтобы успеть составить карту. Кроме того, он, казалось, знал, о чем Люциус заговорит, когда будет готов. До тех пор он казался вполне довольным, позволяя тому молча смотреть в чашку чая. Люциус почувствовал мокрый нос на своей руке и посмотрел вниз на блестящего шоколадного лабрадора. Он давно не видел Джеральда; его проникновенные карие глаза могли вывести из себя кого угодно. Люциус поставил кружку и погладил пса по бархатным ушам. Тот положил голову на ногу Люциуса и удовлетворенно закрыл глаза. "Все дело в лицемерии", — подумал он. — "Как легко Нарцисса забыла, что я не возражал против ее новых отношений с Долишем, этим аврором". У Люциуса было много причин ненавидеть авроров и не доверять им, как и у Нарциссы. Откуда ей было знать, что это не уловка, чтобы шпионить за ними, не последняя попытка осудить семью, которая, по мнению многих, слишком легко избежала наказания? Правда, Долиш никогда не работал в Азкабане и никогда не был непосредственно связан с наказаниями по его неисполнению. У Люциуса не было особых причин ненавидеть его, но, тем не менее, он вполне мог поднять шум. Вместо этого он доверился мнению Нарциссы. И дал свое благословение, даже не пикнув. Намекать на то, что он настолько глуп, чтобы игнорировать возможность того, что у Гермионы есть какие-то планы, было нелепо. Он провел большую часть первого месяца их совместной жизни, пытаясь подавить свое врожденное недоверие ко всей этой ситуации. Каждый сценарий приходил ему в голову, и только с невероятным терпением Гермионы он смог смириться с тем, что ее ничто не мотивирует, кроме любви. Он имел в виду то, о чем и сказал Нарциссе. Гермиона была не такой, как они. Она не думала так же, как слизеринцы. Она не держала в глубине души список слабостей каждого человека, а также арсенал слов и заклятий, чтобы наказать их. Но более того, его бесило пренебрежение Нарциссы к тому, что он чувствовал к Гермионе. Она знала его гораздо лучше. И знала, что он редко выражал сильные положительные эмоции, а если и выражал, то в этом не приходилось сомневаться. Он ожидал, что она что-то почувствует, но не это... презрение. Презрение, которое было больше для него, чем для Гермионы. Вот почему он откупорил бутылку со своими сомнительными эмоциями. Все это время он был очень терпелив с Нарциссой, никогда не наказывал ее за то, что она отгораживалась от него, никогда не подражал ее поведению, потому что хотел примириться. Но наконец-то он мог признаться себе, насколько ее жестокий отказ усугубил множество страданий, которые он испытал тогда. Во многом это была его вина. Он мог бы поговорить с ней, рассказать ей все, вместо того чтобы оставить ее удивляться своему странному поведению, но разве она не видела? Она, которая знала его лучше всех. Неужели она не видела, как он увядает, как его руки дрожат от ярости и бессилия, как он почти каждую ночь просыпается с криком, стиснутым так крепко, что на лбу проступают вены? Он был совсем не тот мужчина, который развлекается с другими женщинами. Это был человек, изо всех сил пытающийся найти причины, чтобы жить. Гермиона, у которой вообще не было причин заботиться о нем, взяла этого человека и заставила его смотреть правде в глаза. Нарцисса же, будучи его женой почти двадцать пять лет, с которой он делил плохо выраженную версию любви, никогда даже не пробовала. И он больше не будет пытаться защитить ее от этого. Он совершил много ошибок, но это не означало, что обиды, причиняемые ему другими, были бессмысленны. Ему тоже позволили пустить кровь. Тем не менее он не собирался выходить из себя. Люциус вздохнул. Он хотел обращаться с ней мягче. Но ему это не удавалось. — Терезиас, — спросил он, — ты был когда-нибудь женат? Целитель поднял глаза и сдвинул очки для чтения на переносицу. — Женат? Нет, но я собирался. — Расскажи мне об этом. Терезиас на мгновение задержал на нем взгляд, словно оценивая, насколько Люциус мог быть серьезен. Затем отложил перо. Как будто зная, что за этим последует история, Джеральд забрался на диван и свернулся калачиком рядом. — Мне было двадцать четыре, когда я встретил ее. Ее звали Инес. Мы вместе учились в школе. Я был уже на пути к провалу продвинутых исцеляющих чар, потому что она была в моей учебной группе, и не мог сосредоточиться ни на чем, кроме нее. К счастью, мой профессор заметил, как я на нее смотрю, и предложил мне сменить учебную группу. Я так и сделал, но в конце концов набрался смелости и пригласил ее на свидание. — И она согласилась? — Нет. Отказала мне, не моргнув глазом. — Так как же вы с ней обручились? — Ну, через несколько месяцев мы все отправились на нашу первую клиническую практику. Нас отправили в одну больницу. Поначалу это было неловко, но мы почти всегда работали в ночную смену, и иногда нам буквально нечего было делать, кроме как болтать друг с другом, чтобы скоротать время и не заснуть. Так мы познакомились поближе. Когда все закончилось, она пригласила меня на ужин. Я думал, что это будет большая группа людей из школы, но когда я приехал, была только она. Я думаю, она была слишком смущена, чтобы признаться, что хотела пойти на свидание после того, как отвергла меня раньше, поэтому и устроила эту случайность... Люциус усмехнулся. — Умная женщина. — После этого все произошло довольно быстро. Мы стали видеться все чаще и чаще, а через десять месяцев вообще съехались. Еще через три месяца я наскреб денег на обручальное кольцо. Я был по уши влюблен, — он сделал паузу, чтобы снять с себя очки и вздохнуть. — Она ответила мне согласием, и тогда все казалось идеальным... — И что? — настойчиво спросил Люциус. — Но каждый раз, когда я спрашивал ее о планах на свадьбу, она отвечала, что у нас еще есть время, чтобы все обдумать. Как мужчина, я всегда думал, что обычно женщины планируют свои свадьбы практически с рождения, поэтому не понимал ее нежелания даже выбирать дату. Я хотел жениться на ней и стать лучшим мужем во Вселенной, и у меня были видения о нас как об удивительной паре врачей с прекрасным домом, двумя собаками и свободной комнатой, отведенной когда-нибудь под детскую. Она же... ну, может быть, у нее тоже были эти видения, но через некоторое время стало совершенно ясно, что я не являюсь их частью. Люциус нахмурился. Он слышал в голосе целителя боль. — Что же случилось? — Однажды вечером мы сидели на диване и смотрели магловские передачи, и она повернулась ко мне и сказала, что больше не хочет продолжать все это... Я не стал спрашивать почему. В этом не было никакого смысла; я знал, что не смогу изменить ее мнение. Она вернула мне кольцо, собрала вещи и уехала в тот же вечер. С тех пор я ее больше не видел и не разговаривал с ней. Я смирился, закончил учебу и стал целителем. Вот и вся печальная история... — Мне очень жаль. — Чего именно? — спросил Терезиас, пожимая плечами. — У каждого из нас есть по крайней мере хоть одна печальная история. — Но ты не сделал ничего плохого. — К сожалению, иногда это не имеет значения. Люциус принял это к сведению, сравнивая с собственной ситуацией. Он знал, что во многом виноват в произошедшем с его отношениями с Нарциссой. Он не мог представить себе боль и разочарование от того, что все делал правильно и все равно был отвергнут. — Почему ты спрашиваешь меня об этом? — спросил в ответ Терезиас. — Ты передумал насчет своей помолвки? Кстати, спасибо, что рассказал мне об этом. — У меня едва хватило времени, чтобы разобраться в этом самому! — Догадываюсь, я просто шучу... — У меня нет никаких сомнений насчет женитьбы на Гермионе. Но моя бывшая жена узнала о нас сегодня. Я поговорил с ней, — Люциус покачал головой. — Вышел из себя. Думал, что контролирую все эти отвратительные эмоции, связанные с разводом, но ошибался. — Потеря самообладания не происходит в вакууме. Должно быть, тебя что-то вывело из себя. — Да, но мне не следовало так реагировать. И тут Терезиас удивил его. — А почему бы и нет? — сказал он. — Ты не можешь быть спокойным, собранным и наилучшим человеком так долго. Если люди настаивают на том, чтобы что-то расшевелить, ты вправе дать им знать о своих чувствах, — он скрестил руки на груди. — Кроме того, ты оказал ей любезность, сообщив о своих новых отношениях. Ты не спрашиваешь ее разрешения или одобрения. — Да, — согласился он. — Наверное, я просто не осознавал, что до сих пор держусь за эту горечь. — Ну, теперь вы оба знаете, — в голосе целителя прозвучала нотка раздражения, которая не имела конкретной цели. — Прости меня, Терезиас. Я не хотел будить в тебе плохие воспоминания. Он пожал плечами и начал методично складывать свои папки. — Все в порядке. Меня любит Джеральд. При упоминании его имени уши собаки встали торчком, а хвост застучал по диванным подушкам. Люциус улыбнулся. В этом он был прав. — Твоя Инес была дурой, — сказал он. — Но Андромеда — нет. Некоторое время Терезиас молчал, сосредоточенный на своей еде. Покончив с ней, он выдвинул еще один ящик стола и достал оттуда полупустую бутылку огневиски и два стакана. Не говоря ни слова, налил две порции и пересек кабинет, чтобы вручить одну Люциусу. — За вторые шансы, — сказал он. "Точно, за них", — подумал Люциус и коснулся своим бокалом бокала целителя. ______________________________________________________________________________ Когда она вернулась с занятий, Люциуса уже не было. Гермиона не испытывала никакого беспокойства по этому поводу. На самом деле она надеялась остаться на несколько минут наедине, чтобы написать письмо Гарри. Она знала, что оставила его прошлой ночью в Департаменте тайн совершенно в ужасном состоянии. Тот факт, что он был достаточно внимателен, чтобы послать письмо с предупреждением о Драко, говорило о том, что он не сердится. Однако она чувствовала, что должна извиниться перед ним. И не сомневалась, что Рон устроил ему самый настоящий ад. Сев писать, Гермиона нахмурилась. Иногда письма были недостаточно хороши. С Гарри лицом к лицу всегда было лучше. Именно таким человеком был ее старый друг. Поэтому вместо этого она послала ему приглашение на ужин. Она не знала, где сейчас Люциус и когда он вернется, но если он хочет жениться на ней, ему придется привыкать к редким неловким обедам с ее друзьями. В конце концов, он всегда мог пойти к Паоло и Элизабетте, если б почувствовал себя слишком неуютно. _____________________________________________________________________________ Гарри посмотрел на потолок с деревянными балками, оценивая его высоту и то, что свет свечей никогда не доходил до самого потолка. Он бывал здесь и раньше, но днем и не подозревал, что здесь живет Гермиона. Тогда его глаза искали улики, а теперь — странную архитектуру дома и отношений, которые он, возможно, никогда до конца не поймет. — Вы когда-нибудь проведете электричество? — спросил он. Гермиона оторвалась от сервировки стола. Она приготовилась только к ним двоим. Учитывая то, что Джо-Джо рассказала ей о появлении Нарциссы, было маловероятно, что Люциус вернется домой сегодня вечером, снова пытаясь заняться своими семейными проблемами. Иногда она задумывалась, сколько их жизни будет потрачено именно так. — Я не знаю, — ответила она через мгновение. — Мы в этом никогда не нуждались. — Здесь очень тихо. — Да. Совсем не похоже на Лондон. Он прислонился к столу. Между ними возникло чувство неловкости, которого раньше не было, но Гермиона подумала, что это скорее из-за обстановки, чем из-за чего-то еще. Возможно, Гарри никогда не понравится находиться в доме Люциуса. — Сегодня его здесь не будет, — пробормотала она, расставляя столовые приборы. — Он ушел на ночь. Гарри пошевелился и посмотрел себе под ноги. — Гермиона… — Все в порядке. Я знаю, что это странно. Тебе больше не нужно приходить сюда, если неудобно, — она улыбнулась. — Мы можем поужинать где угодно. — Все в порядке, — сказал он. Потом пересек комнату и взял ее руки в свои. — Действительно. Мне просто нужно обмозговать все это, вот и все. Гермиона кивнула, сжимая и отпуская его руки. — Ну, я хотела поговорить с тобой, потому что хотела извиниться за то, что оставила тебя с Роном в таком состоянии. Извини. Я знаю, что это должно быть ужасно. Гарри сдавленно рассмеялся. Он был зол, но это длилось недолго, и никто не успел пострадать. — Он все еще разговаривает с тобой, верно? — Нет, — ответил Гарри, — и я его не виню за это. Если б наши позиции поменялись местами, я бы тоже не разговаривал с собой. Она прикусила губу. — Я знаю, что был груба. Я просто... Иногда я просто не знаю, как еще до него достучаться. — Поверь мне, ты до него достучалась. Гермиона потянулась за бокалом вина и сделала большой глоток. Гарри наблюдал за ней — за вспышками эмоций в ее глазах и лице, за языком ее тела, который он имел честь узнать в мельчайших подробностях во время бегства, когда вокруг них бушевала война. В Гермионе всегда было столько сострадания, а в некоторых случаях даже чересчур. Какой бы страшным не было это сострадание, он знал, как тяжело ей причинять боль другому существу. — Он оставил обучение в школе авроров. Лицо Гермионы вытянулось. — Нет... — К сожалению, так оно и есть. Я не думаю, что он вернется. — Это я ему все испортила, — она поднесла руку ко лбу, на ее лице ясно читалось отчаяние. — Он только об этом и говорил. И отчаянно хотел стать аврором. Гарри глубоко вздохнул, прежде чем ответить. — Это будет звучать безумно, но думаю, пойдет ему на пользу. — Каким образом? Как это может пойти ему на пользу? — глаза Гермионы округлились. Гарри покачал головой и потянулся за другим бокалом. — Он всегда был с нами. Я, самый известный волшебник нашего поколения, и ты, самая умная ведьма нашего поколения. С тех пор как нам исполнилось по одиннадцать лет, речь шла о нас троих или, что еще хуже, обо мне. До этого это была его семья. Когда у него было время просто позволить жизни идти вокруг него самого? — Наверное, никогда, — призналась Гермиона. — Это то, что ему нужно, — сказал Гарри, кивая самому себе. — Он всегда может повторно подать заявку на обучение в школе авроров, если это именно то, что он хочет. Но сейчас ему нужно разобраться в себе. Кроме того, он в надежных руках. Молли получила письмо от Чарли. Рон с ним в Румынии. Обдумывая, Гермиона впитывала его слова. Она сбежала в Италию и нашла там гораздо больше, чем ожидала. Она надеялась, что с Роном в Румынии будет то же самое. — Как ты думаешь, он когда-нибудь снова заговорит с нами? — Со мной — да, — Гарри сделал паузу и неуверенно посмотрел на нее. — С тобой — не знаю. Она вздохнула. — Именно этого я и боялась. Гарри посмотрел ей в глаза, и Гермиона ответила ему тем же. Его глаза были такими же зелеными озерами, как и всегда — честными, твердыми, но добрыми, хотя жизнь и не давала ему повода быть таким. — Он стоит того, Гермиона? Она бросила на Гарри взгляд, в котором смешались удивление и печаль. Он не знал, сколько раз она задавала себе этот вопрос, но только в самом начале их отношений. В последнее время это не приходило ей в голову, потому что она знала ответ. — Да. Это безумие, но это... это то, что люди ищут всю свою жизнь. Я знаю... наверное, всегда знала... что не могу ожидать, что все это примут. Гермиона ковыряла воображаемую ворсинку на скатерти. Она почувствовала такую любовь к Люциусу, но в то же время чувствуя и боль, которая становилась слишком знакомой. Они знали, что это произойдет. Тем не менее, оба надеялись, что у них будет больше времени, чтобы оставаться изолированными от чужого мнения. Похоже, это было не так... — Это эгоистично с моей стороны — хотеть, чтобы Рон или кто-то еще, кто когда-либо пострадал от Люциуса, отбросили свои чувства ради меня. Я это понимаю. И всегда знала, что будут последствия. Последовала долгая пауза, а затем Гарри тихо заговорил: — Иногда нам приходится быть немного эгоистичными. Она улыбнулась сквозь слезы, скопившиеся в уголках ее глаз. Затем прижалась к его груди и обняла, зная, что обнимет ее в ответ. — Может быть, он еще придет в себя... — пробормотал он ей в волосы. — Прекрати плакать. Рубашка Гарри пахла свежим бельем и гранатовым лосьоном, которым иногда пользовалась Джинни. И действительно казалось одним из самых уютных мест в мире, подумала она. Странно, что в руках мужчины можно было чувствовать себя как дома. — Никто из Уизли никогда не простит меня. — Он им ничего не сказал. По их мнению, вы расстались, вот и все, — он накрутил локон Гермионы на палец. — Но сомневаюсь, что теперь ты получишь свитер на Рождество. — Я заслужила это, — ответила Гермиона, чувствуя себя увереннее от новостей, которые никто из других Уизли не знал, и от способности Гарри шутить в этой действительно болезненной ситуации для всех участников. Она выпрямилась и слабо улыбнулась. — Давай поедим, пока совсем не остыло. ____________________________________________________________________________ Он оставил Терезиаса спящим на диване в своем кабинете, а Джеральда — лежащим на хозяине. Люциус шел в прохладном утреннем воздухе, разглядывая детали канадского пригорода. Терезиасу было вполне комфортно жить среди маглов. Они оказались довольно дружелюбными; те немногие, что выходили в такую рань, бегали трусцой, выгуливали собак или уходили на работу пораньше, они махали ему рукой или, по крайней мере, кивали. Каждый раз, когда он приезжал, все эти люди были неизменно вежливы. Он, конечно, знал, что у каждого бывают свои моменты; как у него был накануне, когда он вышел из себя, общаясь с Нарциссой. Теперь его мысли переключились с того, что произошло, на то, как это произошло. Нарцисса каким-то образом заполучила письмо, которое он послал Андромеде. Было ли это чистым совпадением? Не так давно она упомянула, что Андромеда иногда позволяет ей присматривать за Тедди. Возможно, она была там, когда доставили письмо, и, узнав его почерк, любопытство взяло верх. Или, возможно, это было сделано намеренно, со стороны Нарциссы или Андромеды. Среди слизеринцев считалось почти обязательным шпионить за своими родственниками, если они были достаточно беспечны, чтобы отказаться от надлежащих мер предосторожности. Было лучше для всех, когда ничто, кроме закона министерства, не могло перехватить и прочитать личную переписку. И все же это было не в характере ни той, ни другой женщины. Андромеда не придавала особого значения тому, что ожидалось от слизеринца или чистокровки. Нарцисса все еще пыталась вернуть доверие Андромеды; более того, она впервые пыталась узнать и понять ее. Это было неподходящее время, чтобы читать почту сестры. Это оставляло его с одним выводом, выходящим за рамки простого совпадения. Если это и не произошло случайно, то произошло намеренно. Андромеда послала его письмо Нарциссе. Это была его собственная вина. Неужели он до сих пор не понял, что не следует посылать письма тем, чье поведение невозможно предсказать? Он знал, что она никогда не вела себя так, как от нее ожидали. Но, возможно, это был ее совет. Возможно... он сказал все, что нужно было сказать Нарциссе в письме к ее сестре. Часть его знала, что он не смог бы посмотреть Нарциссе в лицо и сказать все это, но другая часть хотела попробовать. Тем не менее, сама мысль о том, чтобы увидеть, как меняется выражение ее лица, когда он говорит, увидеть, как ее глаза наполняются льдом или болью, или даже просто шоком, не была чем-то, с чем он знал, как справиться. Нарцисса, которую он увидел на вилле, была ему хорошо знакома; он столько раз сталкивался с ней во время и после войны. Эта Нарцисса была резкой, презрительной, но отнюдь не иррациональной женщиной — он мог говорить с ней. Как ни странно, вполне возможно, что это и было наилучшим возможным исходом. Ноги сами понесли его в кафе, которое он уже однажды посетил по предложению Смита, и там сел за столик, потягивая очень крепкий кофе. Он уже не в первый раз сидел и размышлял об истинной природе своих отношений с Нарциссой. Если она когда-нибудь снова заговорит с ним, то, возможно, не в последний раз. ______________________________________________________________________________ Гермиона улеглась в постель, чувствуя, что ей следует заняться учебой. Тем не менее, у нее была чистая совесть, так как она уже была на две главы впереди других учащихся. К счастью, они перешли к более интересным частям тела. Она свернулась калачиком на левом боку и закрыла глаза. Однако вскоре стало ясно, что сон не придет. Снова и снова ее мысли возвращались к Рону. Рону, который был в Румынии со своим братом, зализывая там раны, которые нанесла она, Гермиона. Чем больше она отдалялась от него, тем больше понимала. Его ошибки, ее ошибки, их нереалистичные ожидания любви, и почему все это рухнуло. Она никогда не хотела причинять ему боль, но, честно говоря, не было никакого способа избежать этого. И хотя она помнила, как злилась, когда он коротко встречался с Лавандой Браун, не говоря уже о многочисленных и разочаровывающих обменах мнениями, которые ознаменовали медленную развязку их отношений, она знала, что это не могло сравниться с тем, что он чувствовал, когда она была с Люциусом. Понимая, что поступает эгоистично, Гермиона пожалела, что рядом нет Люциуса. С ним она не будет думать о Роне. У нее не будет места для хандры из-за того, что она причинила боль одному из своих лучших друзей. Каким бы черствым, упрямым и раздражающим он ни был… Гермиона вздохнула. Ей нужно было встать и что-то сделать, иначе она всю ночь пролежит без сна, охваченная вихрем виноватых мыслей. Она соскользнула с кровати и направилась в гостиную, зажигая на ходу свечи. Потом открыла учебник, открыла ту главу, на которой остановилась. Следующей была почечная система. Вздохнув, она ткнула палочкой в дальнюю стену слева от стола Люциуса, который они все вместе считали местом для мозгового штурма. Они сгладили старый камень, превратив его в нечто вроде доски. Люциус никогда не пользовался им, когда она была рядом, но иногда, по утрам, она могла видеть пятна, которые он стер. Только один раз осталось что-то разборчивое: слова "полнота вещи". Сейчас, учитывая состояние ее души, это все казалось совершенно неуместным. Взяв кусок мела, лежавший на подоконнике, Гермиона начала читать, старательно обрисовывая длинную и сложную главу на каменной стене. Царапанье мела успокаивало, и вскоре мысли вернулись к академическому комфорту. Сколько бы Гарри и Рон ни смеялись над ней в школе, она знала, что именно этот механизм преодоления и был одной из причин, по которым они остались живы. Она улыбнулась про себя: потерянный сон — это обретенное знание. Гермиона перевернула страницу — раздел 8.12, гемодиализ — и двинулась дальше, не обращая внимания на свои бунтующие мысли. ______________________________________________________________________________ Люциус вернулся домой ближе к вечеру, щурясь от яркого солнца и вызванного им самим отставания во времени. Он не спал, но выпил достаточно эспрессо, чтобы подавить желание свернуться калачиком в постели. Окна на вилле были открыты. Неужели Гермиона осталась дома после занятий? Его встретила Джо-Джо. Она начала осторожно приводить дом в порядок, чинила потрескавшиеся стены, облупившуюся краску или крошащуюся потолочную плитку. Сегодня она пыталась укротить сплетение виноградных лоз и сорняков, которые ползли вверх по стене с одной стороны двора. Люциусу все это не особо нравилось, но он видел, какой вред наносит неконтролируемое падение листвы, и поэтому позволил ей продолжать. Он не мог сказать, что именно в случайной эрозии виллы ему так не нравилось. Обычно ему нравились вещи четкие, аккуратные, блестящие. Однако он уже давно понял, что этот дом имеет свою собственную индивидуальность, и если он изменит ее, то больше не будет чувствовать себя здесь хорошо. Это единственное место, где тебе не нужно было оставаться четким, аккуратным и сияющим. Он улыбнулся, взяв кусочек фрукта из вазы, которую Джо-Джо всегда оставляла на столе. И чуть не выронил его через мгновение, когда вошел в гостиную и стало совершенно ясно, на что Гермиона потратила свое время, пока его не было. Повсюду были написаны мелом слова, формулы, диаграммы. Они заполняли всю стену, которую они предназначили для своих мысленных каракулей, и даже дальше. Как он ни старался, он не мог ни проследить за ходом ее мыслей, ни полностью понять, что именно она обрисовала. В одном месте большими буквами было написано "противоточный поток", а в другом, с несколькими восклицательными знаками, "слезы Феникса!" Она оставила свою книгу на столе открытой на странице, которую он не мог понять, потому что это была магловская наука. Они называли ее химией — кузиной зелий. В начале зельеварения они узнали кое-что о том, как разные вещи взаимодействуют друг с другом и почему, но в конце концов все это приписывалось магии. Оборотное зелье работало, потому что это была магия. Заживляющие чары работали, потому что это была магия. И только читая через плечо Гермионы, он понял, что дело не только в этом. Он встал, качая головой. И тут его осенило — не только то, что Гермиона намного умнее его, но и почему. Люциус не был глупым, но он был ограничен своим окружением — образованием, которое говорило, что это именно магия была реальным объяснением многих чудес в мире. Правда, прошло много времени с тех пор, как он учился в школе, и он знал, что курсовая работа Драко отличалась от его собственной, но он никогда не понимал, какая плохая услуга для волшебного образования — отвергать то, что было разделено магией и наукой. Он знал, почему это произошло. Признать, что магловская наука имеет какое — то отношение к их жизни, означало признать, что все они не так уж сильно отличаются друг от друга, как думают, и признать значительные достижения маглов, которых они добились без малейшего намека на магию. И Люциус был одним из самых злостных преступников. Даже сейчас от этой мысли ему было не по себе. Наступит ли когда-нибудь день, когда он забудет об этом? Люциус щелкнул палочкой по стене, сохраняя работу Гермионы. Было бы нехорошо, если бы Джо-Джо отскребла ее. Даже если он почти ничего не понимал в ее каракулях, то мог сказать, что это было важно. А если ему повезет и это будет возможно, она объяснит ему все, когда вернется домой. _____________________________________________________________________________ Минерва шла по раскинувшейся лужайке, замечая, как солнце позднего лета, казалось, уже уступало свои силы осени. Здесь, на севере, между сезонами было не так уж много времени для перехода. Через две-три недели студенты начнут вытаскивать из сундуков шарфы и джемперы. Она увидела молодую женщину, сидящую на берегу озера. Та бросала кусочки хлеба в воду, чтобы птицы дрались из-за них, — рискованная игра со стороны птиц, потому что и кальмар, и морской народ были неравнодушны к уткам. Филч сказал ей, что это студентка, но, по-видимому, он ошибся. — Гермиона? — рискнула позвать Минерва. Гермиона повернулась и одарила ее обаятельной, но отстраненной улыбкой, как будто она не присутствовала здесь в полной мере. — А-а-а... здравствуйте, профессор Макгонагалл. — Что привело вас в Хогвартс? — спросила она, устраивая свои старые кости на берегу рядом с бывшей ученицей. Гермиона посмотрела на нее с легкой тревогой; этот скрип в бедре был не только ее воображением. Ей придется попросить Поппи осмотреть его. — Мне нужно было кое-что проверить, — ответила Гермиона. — Ну, ты дала старине Филчу повод для беспокойства. Думал, что поймал студентку, которая прогуливает занятия. — Я не знала, на что это похоже. На самом деле Гермиона брала дополнительные уроки при каждом удобном случае. Минерва искоса взглянула на нее. Ее кожа была загорелой, без сомнения, от пребывания в более теплых краях. Она была собранной и хорошенькой в том смысле, к которому Минерва не привыкла, но и не была удивлена. Единственное, что не вязалось с ее внешностью, — это усталое лицо и отсутствующий взгляд. — Ты в порядке? — О да, я в порядке, спасибо. — А твой кавалер? — У него тоже все хорошо... — Это замечательно. Со времен нашей последней переписки прошло так много времени... — Мне очень жаль, — сказала Гермиона с явным чувством вины в голосе. — Я действительно была очень занята. Минерва с легким изяществом сменила тему. — Как твоя учеба? Гермиона улыбнулась, на мгновение оторвавшись от своих тяжелых мыслей. — Замечательно. Я так много узнала. Иногда мне кажется, что могла бы вообще остаться в школе навсегда. — Альбус сказал бы, что жизнь — это классная комната, и мы всегда в ней присутствуем. — Могу представить его, говорящим это, — Гермиона наклонила голову, встретившись взглядом с Минервой. — Профессор, вы когда-нибудь видели здесь Фоукса? — Феникса Дамблдора? Нет, я не думаю, что кто-то видел его после похорон. Гермиона вздохнула. — Именно этого я и боялась. — Феникс — это вообще особое существо. Не часто он ищет или предпочитает общество людей. Как и во многих других вещах, Альбус был исключителен, — Минерва посмотрела на остров на озере. — А зачем тебе Фоукс? — Кажется, я придумала, как вылечить серьезную болезнь. Может быть, даже несколько, — Гермиона, будучи неуверенной, закусила губу. — Дело в том, что мне нужны слезы феникса. Мне нужно изучить их, а затем выяснить, как я смогу использовать их, чтобы делать то, что хочу. Может быть, я смогу использовать что-то еще, и я планирую поговорить об этом с профессором Слизнортом, но моя интуиция говорит, что слезы феникса — это единственное, что сработает. Теперь Минерва поняла ее настроение. Она была не первой, кто задумывался о том, как часто слезы феникса можно использовать для исцеления, но простой факт заключался в том, что было достаточно трудно найти феникса, не говоря уже о том, чтобы убедить его плакать. Большинство считало, что это невозможно. Большинство волшебников и ведьм вообще прожили всю свою жизнь, так и не увидев феникса. Это не было неслыханно — найти слезы феникса, которые время от времени становились доступными на черном рынке, но были непомерно дорогими, не говоря уже о том, что невозможно было доказать, что они действительно были слезами феникса. Это она знала из праздного разговора с Горацием. Он, как и любой мастер зелий, жаждал заполучить самые редкие ингредиенты. — Хагрид знает, где искать феникса, — предположила она. Гермиона кивнула, ободренная, но явно разочарованная. Было бы ужасно удобно, если бы Фоукс все еще околачивался на территории Хогвартса. Однако они оба знали, что жизнь редко бывает такой легкой. Гермиона встала и протянула директрисе руку. Минерва приняла ее, благодарная за поддержку. Просто смешно, насколько тяжкими стали для нее с годами какие-то усилия. — Ну, тогда, — сказала Гермиона, решительно выпрямляясь, — я, пожалуй, пойду поохочусь на феникса.