Сорванный урок

Казалось, четвертое отделение твердо вознамерилось превратить жизнь Ричарда Окделла в Закат. Их жестоким затеям не было конца: они забрасывали его вопросами о традициях сексуальной жизни бакранов и гоганов, приносили в рюкзаках шустрых кусачих ызаргов, а однажды притащили ручного ворона. Ворон рылся в мусорной корзине и летал под потолком, периодически пикируя на трясущегося от негодования Ричарда. Когда мерзавцы коллективно прогуляли историю, Ричард, несмотря на выговор от директора, счел это даром Создателя. На следующее занятие со старшими он пришел на негнущихся ватных ногах. Последний раз он так чувствовал себя в морге, где под простынями, бирюзовыми, как проклятые воды проклятой Кэналлийской бухты, лежали его сестра и отец. Но ученики вели себя смирно — не бранились, не шумели, все как один поднялись, приветствуя преподавателя. Ричард подозрительно оглядел класс: что за каверзу затеяли эти мерзавцы? Но настороженность вскоре сменилась надеждой: Арно хвастался, что ему удалось обуздать непокорных старших, вдруг он и насчет него поговорил? Прятаться за спину друга, конечно, трусовато, но Савиньяк, в конце концов, учился находить язык с малолетними садистами четыре года, а не триста двадцать часов.... — Доброе утро, дамы и господа. Сегодня мы обсуждаем падение династии Олларов на рубеже Круга Скал и Круга Ветра. И прежде всего необходимо разобрать предпосылки к свержению короля Франциска Второго. Рэй Салина, что вы можете поведать нам на этот счет? Хулио Салина, более грубая и шумная копия Алвы, угрюмо молчал, уставившись на свои скрещенные руки. Класс вновь обволокла нехорошая, давящая тишина. — Рэй Салина, вы готовы к занятию? Юноша ссутулился и ниже опустил голову. Куда же делись развязность и удаль? Но вслед за жестоким злорадством Ричарда обожгла тревога: он не мог поверить, что нахальный Салина так сник из-за угрозы очередной двойки. Их в его формуляре и так бы хватило на целое лебединое озеро в Королевском парке. — Рэй Салина, что с вами? Хулио вскинул голову — темно-синие глаза полыхнули затаенной злобой — и закричал, хрипло и отчаянно: — Не готов я! Ничего не знаю! Ничего, ясно вам? Ничего!!! Он уронил голову на парту и вцепился дрожащими руками в волосы; плечи его вздрагивали, словно юноша заходился в слезах. Ричард ничего не понимал, но преисполнился искренней жалости к непутевому юноше: надо же, какая-то несчастная отметка – и такой жуткий срыв! Уже не ожидая подвоха, а всей душой беспокоясь за ученика, Ричард подошел к Салине и несмело положил руку ему на плечо: — Рэй Салина, успокойтесь... — У него сложные отношения с историей, — в звенящей тишине голос соседа Хулио по парте прозвучал особенно громко. — Ваш предшественник, человек по всех отношениях недостойный, устроил брату Хулио травлю — заваливал, оскорблял, гнобил перед всем классом, перед девчонками. Диего должны были исключить только из-за этого ызарга. Да не успели: удавился Диего. Хулио его обнаружил... в ванной. Уже неживого. Девушка за партой справа — судя по характерной внешности, еще одна из рода Салина, — горестно всхлипнула, закрыв лицо ладонью. Ричард задохнулся от обуявшего его ужаса. Какая дикость, какой кошмар! Броский и наглый Салина в одночасье стал близок и понятен. Ему ли не знать, как больно потерять члена семьи, как жжет и кровоточит такая рана, не заживая со временем... — Рэй Салина, приношу вам искренние соболезнования. Я не знал о трагедии, постигшей вашу семью. Вы можете покинуть аудиторию, если испытываете в том необходимость. Рэй... — Ричард обернулся к юноше, рассказавшему печальную историю. — Ченизу, эр Окделл. — Рэй Ченизу, сопроводите его. В полной тишине молодые люди вышли из кабинета. Хлопнула дверь. А еще через миг класс взорвался грохочущим хохотом — и Ричард, онемевший от обиды и злости, понял, что его провели, жестоко разыграли. Никакой трагедии не было. Если Диего Салина и существовал на этом свете, то он, скорее всего, сдох от передоза в сортире какого-нибудь клуба, а никак не наложил на себя руки, доведенный бессердечным учителем до последней черты. Последняя черта... Как же упорно эти паршивцы искали его, Ричарда, последнюю черту — ту, за которой уже не остается сил держать лицо и скрывать свои слабости и темные, пропитанные застарелой болью чувства. В легкие с безжалостной силой вцепились ледяные когти. Ричард рванул воротник рубашки, мелкие пуговки разлетелись по паркетному полу. Каждый глоток воздуха, желанный, сладостный, врывался в одеревеневшие легкие с жалобным свистом, перед глазами плыли цветные круги, а в ушах звенел смех богатеньких негодяев, для которых растравить душу человеку, пришедшему к ним от отчаяния, — не более чем развлечение. Неловкими трясущимися пальцами Ричард вытащил из кармана ингалятор, моля Создателя о скорейшем облегчении и одновременно о быстрой кончине. Но заветный флакончик выскользнул из влажных ладоней и со стуком, который показался Ричарду грохотом похоронного марша, полетел на пол, под парту к Вальдесу. —Дайте... Дайте! — слезы обиды, унижения и страха лились против воли. Ричард был согласен даже на то, чтоб проклятый марикьяре пнул ему ингалятор, как кость паршивой собаке — лишь бы не оставлял задыхаться на глазах хохочущих ублюдков. В ответ на мольбу — насмешливый взгляд темных глаз. Как тогда, в первый день: издевка да блики солнца на изумруде. — Я умираю… Как можно быть такими слепыми, я не вы, я не притворяюсь, у меня припадок. Прекратите же смеяться, помогите! Внезапная тишина ударила по ушам. Создатель милосердный, неужели ты услышал молитвы своего недостойного сына? Или я уже умер? В глазах потемнело, горела грудь, и не было сил сделать вдох. Медленно надвигающийся Закат разорвали неторопливые шаги, а спустя миг унизанные сапфирами пальцы поднесли ко рту ингалятор. Синеглазая Сестра Смерти смотрела на Ричарда, еле заметно улыбаясь тонкими губами, и гладила его по плечу... — Нет!.. — ему нельзя уходить с Ней, он нужен Эдит, маме, Дейдри... Они так на него надеялись, недопустимо их подводить, выбирая легчайшую из дорог. Наваждение рассеялось. Оставленная перевоплотилась в живого подонка Алву, а сам Ричард понял, что полулежит, опершись спиной о собственный стол. Оживающий. Уничтоженный. — Дамы и господа, думаю, остаток урока нам стоит провести вне класса, — спокойно и властно проговорил Рокэ. — Эру Окделлу необходимо прийти в себя. Ученики начали собираться, шурша тетрадями, а Ричард все не мог найти в себе силы подняться. Нужно было продолжать урок, показать, что в классе главный все-таки он, а не нахальный кэналлиец. Но слабость сковала тело, и он сумел лишь прохрипеть почти умоляюще: — Алва, останьтесь. Тот едва заметно кивнул. Ричард не без труда перебрался за стол, Рокэ устроился на парте напротив него, вызывающе закинув ногу на ногу. Он смотрел цепко и с любопытством, но во взгляде не было ни тепла, ни сочувствия. Так морфолог смотрит на свои препараты, а энтомолог — на коллекцию бабочек, пришпиленных к стеклу уверенной рукой. — О чем вы хотели побеседовать, эр Окделл? Ричард стиснул зубы, заставив бьющуюся в агонии гордость умолкнуть, и сдавленно произнес: — Поговорите с ними, рэй Алва. Призовите их к порядку. Они же вас слушаются, они все в ваших руках! Рокэ только усмехнулся. Ричарду мучительно захотелось вцепиться в тонкую шею и переломить ее, как веточку; или долго и с наслаждением сдавливать податливое горло, заставляя малолетнего ублюдка умолять, как умолял его он... — Боюсь, эр Окделл, вы путаете меня с моим прославленным предком, — саркастично проговорил Рокэ, откровенно упиваясь бессильным отчаянием Ричарда. — Мои друзья — люди свободные, и я не имею над ними никакой власти. — Но... — А даже если б я ее имел, — продолжал Рокэ, словно ничего не услышал, — с чего вы решили, что я бы использовал эту власть вам во благо? Власть, эр Окделл, это награда. Уважение — это награда. Их можно добиться только одним способом — завоевать. В том, что вам это не по плечу, моей вины нет. Ричард смотрел на семнадцатилетнего юнца, чеканящего жестокие фразы, и чувствовал, что холодеет от ужаса и необъяснимого отвращения. Ему не хотелось знать, каким образом Алва управляет сверстниками, как именно он добился уважения. Вероятно, он учинил что-то гораздо более мрачное и эффектное, чем сегодняшний розыгрыш. Но должна же быть у этой Закатной Твари хоть крупица совести! Он обязан понять... — Алва, вы же не даете мне работать. Ваш класс провалит рубежный тест, и меня лишат премии... Или вообще уволят к Леворукому! — Под бесстрастным, холодным взглядом Алвы Ричарда затрясло от злости. — У меня сестра, понимаете... Она очень страдает, ей нужно лечение. Я не могу потерять работу! Рокэ грациозно соскользнул с парты, бросил на Ричарда взгляд, в котором теперь отчетливо сквозило презрение: — Добиваться покорности, взывая к жалости и прикрываясь больным ребенком, постыдно для мужчины. Даже для такого... слабосильного, как вы. Доброго вам дня, эр Окделл.