***
Но она действительно помогла. Майклсон ненадолго покинула дом, а вернулась уже с незнакомой девушкой с укусом на шее. Даже Елена не смогла удержаться, не возмутилась — слишком сводил с ума запах крови. О Джереми даже говорить было нечего. Он набросился на незнакомку и пил, пока жизнь не покинула ее тело. Жалко? Да. Стыдно? Да. Всем? Да. Но выбора у них не было, ведь без человеческой крови нельзя завершить обращение. Тея обещала даже решить вопрос с кольцом от солнца, без которого Джереми путь на улицу был закрыт. Поразительная забота с ее стороны, которая не могла не настораживать Елену, слишком часто сталкивавшуюся со старшими братьями Аматеи. Старшая Гилберт помнила свою первую ночь после обращения. Больше всего ее пугала не жажда крови, не новая сущность, а ужасно чуткий слух. Она слышала все, и первое время это сводило с ума. — Я разберусь, — бросила ей Аматея, прежде чем скрыться в комнате Джереми. Мысли что ли читает? Наверное, стоит хотя бы попробовать довериться девушке. Но сделать это после обращения Джереми очень трудно…***
Тея не спит. Тея смотрит. Джереми — невероятно заботливый парень. Он будет делать все, что угодно, только бы близкие не видели, как ему тяжело. Аматея ведь знала, что он не спит, просто не может. Обострившийся слух, шок после обращения, непривычные ощущения… Но нет, лежит с закрытыми глазами, прикидывается. Даже после того, что сегодня произошло, даже после того, кем он стал по вине Майклсон, Джереми Гилберт оставался сильным. Тея грустно улыбнулась, перебирая темные волосы новообращенного вампира. Вампира. Даже поверить трудно. Как он держится? Как? Тея, как и Елена, помнила свои первые дни после обращения. Она тогда раздирала лицо в кровь, каталась по земле, кричала, молила братьев, чтобы они прекратили ее мучения. Тогда Финн долго гладил ее по волосам, обнимал, шептал, что она сильная. Тея потом держалась только ради старшего брата. Не было бы любимого Финна — убила бы себя. Так и не придумала, как, но просто не смогла бы. Кол бы еще посмеялся над тем, какая она слабачка — у него, кажется, проблемы были лишь с жаждой. А Джереми сильный. И храбрый. — Я же знаю, что ты не спишь, — прошептала Древняя, решив прекратить их маленькую игру. Джереми улыбнулся и действительно открыл глаза. — Прости. — Прекрати, — попросил ее бывший охотник. — За что ты просишь прощения? За мой выбор? Брось, Тея. Не ты же меня убила. И кровью насильно не поила. Зато больше никто не гонится за этим проклятым лекарством. — Умеешь же ты быть оптимистом. — Улыбка мисс Майклсон получилась несколько вымученной, потому что ей все равно казалось, что она виновата. — Сильно плохо? — Ну, после нескольких депрессий я понял, что к жизни надо относиться проще, — откликнулся парень. — Нет, почти прекрасно. Только очень непривычно. И интересно, какая на вкус вампирская кровь. — У тебя сердце уже не бьется, а я все равно понимаю, что ты меня утешаешь, — призналась первородная. — Ведь слышать все, что происходит вокруг, это… Хочешь, спою? Собственному предложению удивилась даже Аматея. Просто… ей помогало. Финн раньше помнил материнские колыбельные, которые были целыми историями, пел их младшей сестре, когда той становилось совсем плохо. Джереми в ответ широко улыбнулся и кивнул. Теперь они изменили положение, Джер положил голову ей на колени, а Тея все так же гладила его по волосам. Вспомнить бы только слова… — Долго слушала молитвы горьких трав, Долго плакала, свивала нитью дым, Покачу теперь клубочек по мхам, По пням да по корням По теням лесным, И сама пойду за ним… Гилберт улыбнулся еще шире. Аматея невольно смутилась, но тут же поспешила взять себя в руки. Она же просто заботливая первородная, а не маленькая девочка, чтобы от улыбки парня, который ей нравится, краснеть! — Ровно десять лет я не смыкала глаз, Десять лет ты спал Спокойным сном, мой князь. Но в ночь гнева все не так, И жена не жена, и душа не мила, И когтей летучих стая развернула крыла. Ночью гнева они раньше называли полнолуние. Там уже действительно — все не так, жена не жена, а волчица, которая хочет перегрызть тебе горло, душа не мила… — Княже мой, княже, Шелкова пряжа До ворот твоих мне дорогой легла. Враже мой, враже, Грозна твоя стража, Что ж от меня-то не уберегла? Удивительное совпадение. С Еленой они теперь, наверное, враги. И ее стража тоже была грозной, только вот не уберегла Джереми от Аматеи. Не уберегла. Первородной хотелось то ли заплакать, то ли засмеяться. В этом и заключалась самая ужасная черта характера девушки — будет накручивать себя до последнего, ничего с ней не поделаешь. — Черной бронзою окованы холмы, Через сердце прорастают тени тьмы. Тени-оборотни, темно-серый мех. Ох, Господи, не введи во грех! Я ударюсь оземь Да рассыплюсь в прах, Но я знаю — тебе неведом страх. Ему действительно неведом страх, даже сейчас, в такой трудный для него момент, Джереми продолжал быть сильным. Тее же оставалось лишь восхищаться им и… любить. Просто любить, отдавать всю себя и быть рядом, какой бы ужасной она не казалась самой себе. В дальнейшем героиня песни находила своего возлюбленного и обращалась к нему с вопросом, что ей делать дальше. Князь мой, враг мой, моя боль, мой свет, если жизни нет… Но этого Тея уже не пела. Ее князь, ее боль, ее свет, без которого жизни нет, уже мирно задремал. И Майклсон чувствовала себя такой… счастливой.