Алфавит

У Хелен холодные руки и очень горячий лоб. Её лихорадит несколько дней подряд. Иногда тишина озаряется тихим кашлем, а затем болезненное безмолвие вновь наполняет комнату до краёв. Никто не решается сказать это вслух, но все знают: грядёт прощание. В воздухе пахнет лекарствами и безвозвратно ушедшей юностью. Хелен хочет успеть попрощаться со всеми. В комнату заглядывают бывшие гувернёры: меняют промокшую от пота простыню и ночнушку, ненадолго приводят больную в чувства, а затем дают ей побыть с гостем наедине. Хелен улыбается больно, тускло, выдавливая из себя радость, задушенную внезапно подкосившей её слабостью. Уголки губ дёргаются в понимающей улыбке, когда она замечает, что никто уже не смотрит на неё, вместо этого пряча взгляд в скомканном одеяле: им просто невмоготу разглядывать слабое девичье тело, разрываемое диким кашлем. Хелен не злится. Конечно всё понимает. Стук в дверь и лёгкий скрип заставляют её открыть глаза, пытаясь рассмотреть в полоске света чей-то силуэт. Отцовский друг, Комиссар, молчит какое-то время, а затем так же безмолвно уходит, ненадолго наполняя царящую тишину тяжким вздохом. От него больше не несёт табаком – только сизым отчаянием. Хелен изо всех сил старается не забыть тех, кто приходил к ней, хотя это даётся с большим трудом. Время течёт мимо, оставляя от неё слабеющий скелет. Она надеется, что вспомнит Риккардо и Вару, сидящих у её постели: вдруг они приходили, но это просто выветрилось из головы. Надежда в любом случае умрёт после неё, что терять? На пороге её тёмной комнаты застывает тяжёлая фигура. Пик присаживается рядом с ней, убирает с бледного лица выгоревшие пряди и ещё долго всматривается в вымученные черты, а затем прислоняется сухими губами к её горячему лбу. Хелен чувствует себя в безопасности. Будь у неё силы, она бы прижалась к отцовской груди, но, увы, смерть – не тот кошмар, от которого можно укрыться. Она страшнее. У смерти холодные руки и убаюкивающая речь. Смерть напоминает маму. Хелен понимает, что прощание подошло к концу, когда шёпот застревает в горле, а кашель больше не покидает тело. Комната наполняется минутной тревогой, а затем утопает в смирении. И когда в ней не остаётся ни одной живой души, Джокер, притаившийся в кресле, опускает холодными пальцами её веки, а затем растворяется в безмятежном стрекотании за окном.