Алфавит

Риккардо не помнит, как давно он перестал испытывать удовлетворение от жизни: это просто произошло. Внезапное, как нож меж рёбер, осознание ударило его: все краски смыло с улиц сточной водой, мир померк, словно перегоревшая лампочка, и всё стало чёрно-белым, как кино. Только люди в кино жили, перебегая из одного угла в другой, а он – нет. Единственная радость, которая у него осталась, – это убивать, вонзая острое лезвие в плоть по самую рукоятку и утопая в крике. Он любит убийство за то, что хотя бы так может ощутить чужую затухающую жизнь, просачивающуюся липкой жижей сквозь пальцы. Пожалуй, только это не даёт ему рехнуться окончательно. А затем он встречает Вару. Наверное, это принято называть судьбой. В Вару кипит жизнь. Она переливается через край и расходится в стороны, вовлекая в свой бешеный круговорот. Вару становится в один ряд с привычкой курить, когда некуда деть руки, – чем-то неизменным. И по какой-то необъяснимой причине это радует. В нём Риккардо узнаёт себя: юного, пылкого, готового за убеждения лечь костьми и пронзить кого-то пулей. Пожалуй, не такого дурного и, бесспорно, куда более воспитанного, чем Вару. Но ведь это и есть жизнь. Стремительная, непредсказуемая, ужасная и прекрасная одновременно. Когда Вару спасает его от участи быть пристреленным в собственной квартире и они сбегают, всё становится очевидней. Де’Карли приходится резко затормозить и зажмуриться: краски пляшут перед глазами, ярко вспыхивают, слепят. В ответ мальчишка издаёт болезненное шипение, видимо, ударившись головой. – Ты нас прикончить хочешь, – без тени сомнения обиженно заявляет Вару. Но в этот момент Рикк ощущает себя по-настоящему живым. Зелёная рубашка насыщается под прямыми солнечными лучами, а от россыпи тёмных вкраплений на бабочке рябит в глазах. Он чувствует, будто пьян: всё разбегается в разные стороны и стремительно движется, движется, движется вперёд, заставляя вдавить педаль газа в пол и безумно сорваться с места. – Ну точно хочешь! – вскрикивает Вару, вжавшись в спинку кресла, и удивлённо оглядывается на смеющегося Де’Карли – Пристегнись, – стиснув руль, предупреждает он. Вару, безусловно, тот ещё балбес – просадить свою юность на попытки укрыться от семьи, полиции и несправедливости вместе с ним, – а может, просто верный до гробовой доски. Риккардо улыбается неосязаемому чувству свободы, наполняющему лёгкие, и делает глубокий вдох. Кажется, он начинает жить.