Весь мир - тебе на ладони

*** Проспав до вечера, Дженсен, наконец, почувствовал себя отдохнувшим и зверски голодным, а еще соскучившимся. Джареда рядом не было, и без него в супружеской постели было холодно и одиноко. Джареда он нашел в гостиной, тот лежал на диване, обложившись подушками, и сосредоточенно изучал рекламный буклет. При приближении Дженсена, даже не взглянув на него, помахал рукой – мол, все в порядке, иди куда шел, я тут – и продолжал азартно что-то там себе высматривать. Дженсен игнорируя вполне ясное – не мешай – подошел, со спины и заглянул в журнал. Посмотрел на картинки, заскучал сразу, но спросил вежливо: – Джаред, не хочешь со мной позавтракать? – Поужинать, ты хотел сказать? – не отвлекаясь от картинок, прохладно уточнил Джаред. – Поужинать, – покорно согласился Дженсен. Спорить он не собирался, чего уж там, виноват. Хотя всего-то два часа дня, но раз детке хочется повредничать, пусть будет ужин. – Не хочу ужинать, – сучным голосом сказал Джаред, и соизволил оторваться от разглядывания коллекции ножей, на взгляд Дженсена – совершенно одинаковых. Кинул на него убийственный взгляд: – Я хочу другого. Хочу знать, когда прекратятся эти ночные хождения. – Джаред, – Дженсен выдержал паузу, и договорил, уже мягче, – это моя работа, Джей. Прости. – На хрен такую работу. Я беременный! Мне нельзя нервничать! Джаред снова вспыхнул, отшвырнул журнал: – Уверен, между прочим, что твой начальник – как там его? Эдди? Он точно не посылал тебя в ночной рейд по всем притонам гоняться за каким-то там… Это твоя личная инициатива была! Тааак, все понятно, малыш уже успел позвонить на работу, и завтра, когда Дженсен явится в офис, ему предстоит выслушать немало шуточек по поводу ревнивого муженька, но сейчас надо было этого самого ревнивца утихомирить. Дженсен выдвинул челюсть вперед и внимательно посмотрел на Джареда. Поднял журнал, отряхнул его машинально, и сохраняя, как он надеялся, серьезное выражение лица, сел рядом, и уставился на любимого-ненаглядного. Джаред, уже поняв, что проговорился, сидел красный, пыхтел обиженно, и смотрел куда угодно, но не в глаза Дженсену. – Джей, – мягко заговорил Дженсен, – помнишь, мы ведь с тобой договаривались. Джаред упрямо покачал головой, но в глаза Дженсену посмотреть не посмел. Договаривались, да. Давно. Когда только-только начались их отношения, вернее, когда они перешли в новую стадию. До этого было многое, в том числе и кровожадный Фредди, и жизнь в банде, и бесславная кончина Лефрата, в общем, много чего. Было даже и такое… *** Дженсен впервые увидел Джареда вживую, когда висел в пыточной Фредди на цепях, уже похожий на кусок мяса. Нет, сперва услышал, смотреть по сторонам с залитой кровью мордой было затруднительно, услышал неторопливые шаги, потом голос, молодой, ясный: – Фредди, тупая скотина. Если ты убил его, повешу вместо него и спущу шкуру ленточками. – Живой он, – недовольно пророкотал огромный Фредди. Через минуту Дженсена облили ледяной водой, и он судорожно втягивая воздух, открыл глаза. Кое-как подняв голову, взглянул на молодого парня, больше всего похожего на студента-отличника. Но, к сожалению, Дженсен знал, кто пожаловал в мясницкую Фредди. От нехорошего предчувствия все похолодело внутри, и тут же пришло неуместное спокойствие и даже облегчение. Живым он отсюда не выйдет, с ним работал подмастерье, а теперь пришел мастер. Несмотря на юный возраст, этот студент переплюнул всех по части жестокости и изощренности пыток, и всегда, сукин сын, добивался результата. Дженсен с любопытством рассматривал вблизи своего будущего убийцу, отмечая зачем-то, что парнишка прехорошенький. Чистенький такой, свежий, и юный, никогда не догадаешься, какие мысли варятся в этой головке, разве что в глазах, раскосых, хищных, видно холодное, острое внимание, а так – ну студент и все. Хорошенький. Дженсен поймал себя на том, что прикусывает нижнюю губу, рассматривая парня, в голову полезли совсем уж неуместные мысли. Парень нахмурился, и в глазах его промелькнуло что-то – растерянность? Интерес? Одобрение? Не разобрал, не очень-то удобно вникать в нюансы чувств палача, когда висишь на цепях в залитом собственной кровью подвале. – Джаред? – вопросительно рыкнул Фредди, мол, чего угодно? Что сделать с этим шпионом? – Джаааред, – прохрипел Дженсен и заулыбался, больно было, разбитые губы снова закровоточили, но плевать, теперь было на все уже плевать, ну хоть поиграть перед смертью, – деееетка… Трахнул бы тебя. Такой сладкий. Джаред сузил глаза, и сжал губы, и пока Фредди, поперхнувшись от его наглости, кашлял там где-то за кадром, рассматривал Дженсена с хищным блеском в глазах. Дженсен вяло подумал: ну вот и все. Надежды выбраться не было, но зато позлить волчонка было очень приятно, и был шанс, что разозлившись, прикончит сразу. Отчаяния не было, был веселый кураж, когда все равно что будет, плевать, и парнишка хоть и псих последний, но трахнуть его все равно хотелось. Стройный, наверняка гибкий, и кричит, наверное, так сладко, когда вгоняешь в него хуй. Дженсен облизнулся, нагло пожирая взглядом Джареда, а тот вдруг изменившимся, охрипшим голосом, не оглядываясь даже на Фредди, приказал: – Жирный, свали-ка отсюда. Я сам им займусь. Прозвучало угрожающе, Дженсен ухмыльнулся: смотри-ка, задело. Он не заметил как быстро слинял Фредди, и куда делся Джаред, наверно, отключился ненадолго – после трех дней в этом подвале иногда случались такие провалы, тела он почти не чувствовал, и вывернутых рук тоже. Проморгался и начал оглядываться, и вдруг перед ним появился снова Джаред – уже не в щегольском костюмчике, а в белом халате, ну чистый ангел. Дженсен хмыкнул, но удержать голову долго не получалось, уронил на грудь, прохрипел: – О, медсестричка. Любимый эротический образ, детка. Я бы трахнул тебя и в белом… халатике, знаешь, на голое тело… В твое сладкой дырочке сидела бы пробка, розовенькая такая… вынуть ее, с чпоком, и засадить хуй поглубже. Ты бы визжал от восторга, и просил еще, был бы ненасытной маленькой шлюшкой для меня… Дженсен задохнулся от боли, когда Джаред рукой в перчатке молча жестко схватил его за яйца и начал больно крутить и мять их, сдавливая без всякой жалости. Дженсен сдержал стон, сипло, сквозь зубы гоняя воздух, чувствуя, как виски покрываются потом, как его трясет и выворачивает от боли, но продолжил, прошептал сорвано, силясь улыбнуться: – О, детка… Ты такой страстный. Немного… неумело, у тебя никогда не было приличного ебаря? Ничего, немного старания, и ты… ах. Озлобленный, Джаред так сильно ударил его в промежность, что Дженсен ненадолго снова выпал из реальности. Пришел в себя от холодной воды, и, набравшись сил, снова заговорил: – Охлаждающий душ? Детка, так нечестно. Сперва раздраконит, потом холодной водой поливает, что, мы трахаться не будем? Джаред отшвырнул шланг, встал перед ним, в белом халатике, в медицинских перчатках, разглядывая, словно он какая-то невиданная, интересная зверушка. Не похоже было, что Джаред зол. По лицу не прочитаешь, просто смотрел внимательно, без улыбки. Поймал его, Дженсена, плавающий взгляд, сказал холодно: – Я знаю, кто ты. Не надейся, что умрешь быстро. Ты будешь умолять, просить о смерти, но не сдохнешь, пока не расскажешь все сам, крыса. – Все обещаешь. А трахаться будем? Мечтаю о твоей круглой попке, принцесса. Твои стройные ножки будут хорошо смотреться на моих плечах, как думаешь? Так что насчет потрахаться? В глазах Джареда вспыхнуло что-то, смесь раздражения и интереса, Дженсен не уверен был, услышал только спокойное: – А как же, вот сейчас и начнем. Малыш оказался в своем роде уникумом – нет, он не крошил кости, не выбивал зубы, не бил тупо, как Фредди, он просто знал, как воздействовать на болевые точки так, что все тело трепетало от боли, адской, невыносимой, мучительной. Дженсен проваливался в огненное болото этой боли, терялся в ней, и приходил в себя от еще более острой боли, слышал, что кто-то стонет, скулит – потом понимал, что это он сам воет, и когда мог вернуть контроль над голосом, в отчаянии умирающего – продолжал балагурить, насмехался над Джаредом, и все предлагал ему трахнуться. Он все чаще отключался, однажды услышал сквозь грохот в ушах – еще один голос, Джаред разговаривал с кем-то, раздраженно и зло, а потом просто наступила тишина. Очнулся он через неделю, в одной из частных клиник, находящихся полностью на обеспечении банды Лефрата, обнаружил себя в капельницах и бинтах, и на мгновенье даже пожалел, что выжил. А потом в поле зрения мелькнула лохматая макушка, и Дженсен с удивлением увидел Джареда, примостившегося на стуле с каким-то журнальчиком. – Ты? – Дженсен облизнулся, ужасно хотелось пить, а еще больше узнать, что здесь делает Джаред. Джаред отложил журнал, наклонился к нему, рассматривая все так же внимательно и словно с удивлением. Ответил не сразу: – Я. Дженсен попытался улыбнуться: – Я смотрю, ты ко мне неравнодушен. Так что насчет свидания? Джаред молчал долго, хмурился слегка растерянно и как-то по детски, спросил: – А ты не боишься? Дженсен покачал головой, в отрицательном жесте – перед глазами сразу поплыли круги, и пока он промаргивался, Джаред исчез, а потом появился с доктором, и все время, пока тот осматривал его и задавал вопросы, стоял неподалеку и внимательно слушал. Это не значило, что ему поверили, хотя сейчас Дженсен вспомнил, о чем Джаред говорил с Лефратом в подвале. Говорил по громкой связи, не беспокоясь, что его услышат. Всплыло в памяти, внезапно, Дженсен как наяву услышал раздраженно-усталый голос Джареда: – Нет, шеф, я уверен. Он не коп. – А как же Гаррисон? По его словам, он видел, как Дженсен встречался с парнем, который давно у нас на заметке. – Послушайте, шеф. Я ценю свое время и свою работу. По результатам ее могу сказать – он не коп. Добивать его не буду, я свою работу сделал, все, ухожу. И прошу меня больше по пустякам не беспокоить! Я не обязан проверять все досужие сплетни! В клуб не поехал, из-за этого придука Гаррисона и его бездоказательных теорий. Шеф что-то отвечал еще, но это уже было неважно – Джаред спас его зачем-то, а ведь точно знал, что он офицер полиции, внедрившийся в банду. Знал, и не выдал, мало того, с Гаррисоном вскоре случилась неприятность – его нашли мертвым в канаве недалеко от дома. Дженсен тогда думал – мальчишке просто стало интересно, поэтому его не убил, решил поиграть. Как только Дженсена выпустили из больницы, Джаред встретил его и привез к себе, и серьезно так, без намека на шутку заявил: – Давай. Ты говорил, хочешь меня? Ну, давай. Стоял, такой напряженный, натянутый как струна, с нечитаемым взглядом и выглядел так, что если Дженсен вдруг рассмеется и начнет снова зубоскалить – Джаред потеряет контроль над собой, и взорвется, что-нибудь выкинет такое, что все кончится плохо. Дженсен и не думал шутить, чувствовал это напряжение и даже страх, и понял вдруг, что страшный палач Лефрата – лишенный любви одинокий мальчишка с размытыми понятиями о добре и зле, и, может быть, он, Дженсен, первый, кто решился предложить ему встретиться, и, что самое смешное, парень может оказаться девственником. Дженсен осторожно приблизился к нему, и сделал то, чего давно хотелось – поднял руку и запустил ее в волосы Джареда, пропуская их через пальцы, после притянул Джареда к себе и очень, очень осторожно, едва коснувшись губами, поцеловал. Спросил негромко: – Ты… уверен? Джаред судорожно вздохнул и впился в рот Дженсена неумелым поцелуем, потом они трахались до утра, почти не разговаривали, так были заняты. Джаред и впрямь оказался девственником, к тому же ритом, и он оправдал все ожидания Дженсена – оказался страстным, горячим, и очень быстро учился, и только под утро, прижимаясь к нему всем своим гибким, красивым телом, засыпая, удовлетворенно прошептал, то ли Дженсену, то ли сам себе: – Я знаю, кто ты, Дженсен… Знал, точно знал, но никогда, ни единым словом Дженсену не проговаривался. У них установились странные отношения – каждый занимался своим делом, в банде они почти не пересекались, но Дженсен чувствовал всегда постоянное внимание, как всевидящее око, причем не ищеек Лефрата, а именно Джареда. Тот всегда знал, что он делает, где в каждый момент времени. Иногда Джаред развлекался, показывая Дженсену, что он под колпаком. Например, находился Дженсен в закрытом клубе, с отключенным телефоном, а к нему подходила смущенная обслуга и протягивала трубку, лепеча – это вас, простите – а Джаред спрашивал, и по голосу ясно было, что засранец улыбается: «Как тебе эта цыпочка? Дженс, не заказывай там мясо, дерьмо, не умеют готовить, зато рыбные блюда вполне съедобны…» Джаред всегда сам звонил ему и назначал свидания, и если Дженсен долго не отвечал на его звонки, являлся собственной персоной, обычно злой, растревоженный, и требовалось время, чтобы рита успокоить. Трахались они самозабвенно, яростно, никак не могли насытиться друг другом, каждый раз словно в последний, и Дженсену все труднее становилось, он привязывался к Джареду – не хотел, сопротивлялся, как мог, понимал, что скоро, совсем скоро накроют банду, и что будет с Джаредом? С его мальчиком? И почему Джаред зная, что им грозит опасность – ничего не предпринимает? *** Дженсен застыл в глубокой задумчивости, прямо в постели, после секса, сосредоточено пялясь в пустоту. В последнее время с ним часто бывало такое, он все искал и не находил нужных слов. Джаред, казалось, не замечал, что с Дженсеном что-то странное происходит, не расспрашивал, отдавался страстно, забывая обо всем, был такой красивый, сладкий, такой юный, так щемило сердце при взгляде на него – что его ждет? Через несколько часов тут не останется ничего, логово возьмут штурмом боевики, часть банды, рассеянная в городе уже арестована, а Джаред… Ну что, Дженсен сделал все, что мог, выторговал свободу для него, торговался долго, упирая на то, что если бы не Джаред, его бы в живых не было. Помогло то, что Джаред – рит, и совсем еще юный, удалось договориться, что парня отправят в исправительный дом на год, и потом он свободная птица, а Дженсен все не мог рассказать Джареду, что его ждет. Конечно, исправительный дом лучше чем тюрьма, дом специализированный, для ритов, есть даже родильное отделение, и родившим в неволе ритам представлена возможность самим воспитывать детей, но поди вот, попробуй объясни мальчишке, привыкшему к роскоши, к вседозволенности, к полной безграничной свободе объяснить, что он должен скоро лишится этой драгоценной свободы. Но тянуть дальше было нельзя. Дженсен повернулся к Джареду, снова залюбовавшись – как светится медовая кожа, гладкая, без единого изъяна, как тени от ресниц падают на щеки и в уголках губ застыла улыбка, как тихо вздымается грудь от дыхания – и сказал глухо, не надеясь, что будет понятым: – Джаред. Возможно, ты меня сейчас убьешь, и правильно сделаешь, но… я должен сказать. Джаред открыл глаза, повернул к нему голову, одарил акульей улыбкой: – А я все думал, решишься, или нет. Дженсен успел набрать воздух, чтобы начать говорить, а ему в грудь уже упирался пистолет, а Джаред, все так же нехорошо улыбаясь, с нехорошим блеском в глазах, говорил: – Ты трус, Дженсен. И поэтому сдохнешь, не потому, что ты, сука, коп. А потому, что ждал до последнего. Я мог сто раз уйти, но все ждал, интересно было, когда же ты скажешь? Ты рот свой открыл только когда ловушка захлопнулась. Я должен нажать на курок прямо сейчас, но сперва спрошу, очень уж любопытно. Что ты приготовил для меня? А? Скажи мне, коп. Ну? Дженсен знал, что сейчас балансирует на краю гибели, но меньше всего почему-то думал о себе. Его задели неприкрытые ярость и боль в голосе Джареда, он видел, что еще чуть-чуть, и тот выстрелит в упор. – Да, – согласился Дженсен, и почувствовал, как дуло уперлось в грудь сильней, он мог бы, наверное, перехватить его руку, завязалась бы борьба, и черт, нет. Мог пострадать Джаред, он не будет ничего делать, разве что пытаться объяснить. Он прокашлялся и повторил: – Да, я боялся. И сейчас боюсь, что ты не поймешь. Это моя работа. Я делаю то, что должен. Я… прости меня, Джей. Ты отправишься в исправительный дом Иссир как минимум на год. Дженсен зажмурился, и задержал дыхание, такая ярость полыхнула в глазах Джареда, что казалось все, вот сейчас он выстрелит, все. Но Джаред вдруг отшвырнул пистолет, и Дженсен, открыв глаза, увидел, что тот закрыл лицо ладонями, и трясется в беззвучном плаче. Дженсен так растерялся в первую минуту, что просто тупо смотрел на него, потом придвинулся и попытался обнять, утешить, но Джаред, как будто его током шарахнуло, дернулся от его прикосновений, его смело с кровати, он закричал: – Убирайся! Вон отсюда! Вали на хер, и знаешь что?! В жопу себе засунь свою милостыню, я не поеду в Иссир! Я лучше сдохну тут, во время штурма подставлюсь, а ты катись, сделал свое дело, и вали, все, все! Дженсен испугался вдруг, представил, как упрямый мальчишка лезет под пули, и да, тогда у него не будет ни одного шанса, ни единого. Вскочил тоже, подбежал к Джареду, и залепил пощечину, чтобы прекратить истерику, тот взвизгнул, и врезал ему кулаком, в лицо, когда Дженсен заломил ему руки за спину, норовил ударить головой, орал, и пинался, но Дженсен держал крепко, и просил: – Не пущу никуда, прости, надо было сказать раньше, я не смог, я… кажется, я люблю тебя. Джаред перестал лягаться, и поднял на него злой, испуганный, отчаянный взгляд: – Что? – Люблю, – повторил Дженсен, и вдруг предложил: – Я выведу тебя, я могу. Оглушу там наблюдателя, и… ну в общем, я могу тебя вывести, но тогда… мы не увидимся больше. Джаред изумленно моргнул, спросил быстро: – А разве… когда я буду в этом исправительном доме, мы увидимся? – Да, – Дженсен кивнул, и прижал к себе Джареда сильнее, – да. Я буду приезжать, хоть каждый день. Я не брошу тебя там. Потом, когда все закончится и тебя выпустят, мы с тобой… мы могли бы быть вместе. Если ты, конечно, захочешь. Джаред молчал, снова изучая его, разглядывал потемневшими глазами, молчал долго, Дженсен спросил, скрывая страх: – Так что ты выбрал? Джаред опустил голову, и прижался к нему, будто хотел врасти, влезть в его тело, сказал разбито: – Я остаюсь. Дженсен начал целовать Джареда, беспорядочно, быстро, чуть не плача от облегчения и грусти, целовал куда придется, и твердил: – Все будет хорошо, обещаю. Доверься мне, пожалуйста, верь в меня, я сделаю все, что смогу, и больше, только верь мне! Джаред вяло, для вида, сопротивлялся, когда Дженсен уронил его на кровать, но потом сам пришел в возбуждение, и требовал – давай, трахни меня уже, скорее, хочу, ну! – потом обнимал Дженсена, обессиленный, свежеоотраханный, с розовыми зацелованными губами, с блестящими глазами, и бормотал угрожающе: – Смотри у меня, я же узнаю. Попробуй только с кем. Оторву все, что тогда не оторвал, серьезно, не смейся. И ему тоже. Ей? Ты с женщинами тоже спишь? Обязательно оторву, какая разница, мужчина или женщина, измена есть измена! Как именно это сделаю? Ты сомневаешься в моих способностях? Вот то-то… *** Джареду пришлось пробыть в Иссире девять месяцев, почти десять, и в конце он чуть не сорвался. Случилось так что у Дженсена не было возможности приехать, работа, черт бы ее взял – отправили в командировку. Дженсен до Джареда не дозвонился, просил позвонить Ричи, сослуживца, ну что, случилось, как и обычно бывает – Ричи забыл позвонить, а через неделю Джаред сбежал из Иссира – один бог знает как ему это удалось, но сбежал. Дженсен только было вернулся из командировки, усталый, замученный, открыл дверь своей берлоги, и встречен был ударом в лицо, вернее, он успел отклониться, ошарашенный, побросал вещи, и скрутил беснующегося Джареда, затащил скорее в квартиру, захлопнул ногой дверь, а тот орал: – Ты же обещал! Ты обещал, гребаный коп, что не бросишь меня там! Дженсен прижимал к себе Джареда и не знал, то ли стукнуть его хорошенько, то ли засунуть под холодную воду, но выбрал более радикальный способ. Развернул к себе, и запечатал рот поцелуем, Джаред еще немного подергался и успокоился, а потом застонал ему в рот. Отвечал голодно, страстно, умело – научился уже как целоваться, сожрать его хотелось, Дженсен позабыл почти обо всем обнимая Джареда, кое-как оторвался от его губ, выдохнул: – Джей… Джаред смотрел на него уже не так зло, облизнул губы, сказал задумчиво, неуверенно: – Нет… Ты же не… – В командировке был. Дженсен снова поцеловал его, охотно отвечавшего, они надолго застряли в холле, пока Дженсен не вспомнил, и охнул, оттолкнул Джареда, воскликнул: – Ты сбежал?! Джаред набычился, буркнул: – Тебя не было. Долго не было. Я думал, ты…– поник вдруг, и обиженно, дрогнувшим голосом закончил: – забыл обо мне. Представил, что спишь с кем-то, и все, сорвало крышу. Я опомнился за периметром, ну и… вот. У Дженсена заболело что-то внутри. Сжалось, и заныло, как будто взяли и выдернули кусок, и внутри пустота и холод, и так невыносимо жалко стало Джареда, и нельзя ведь показывать эту чертову жалость, не простит. Дженсен шагнул вперед, прижал к себе Джареда, проговорил ласково: – Джей, мы же говорили как-то с тобой. Помнишь? О доверии. Доверяй мне. Ну хоть немножко. Почему ты сразу думаешь плохое? А Ричи я убью, сукин сын, не позвонил, просил же! – Что за Ричи? – насторожился Джаред, Дженсен терпеливо объяснил. Потом усадил Джареда в кресло, и бросился звонить в Иссир, долго улаживал, перезванивал шефу, шеф – каким-то высокопоставленным друзьям. Через час только выдохнул, положил трубку и устало сказал: – Все нормально. Они не продлят срок твоего пребывания там и сделают вид, что побега не было. Джаред не выглядел особенно счастливым от этого заявления. Вообще, казалось, что он сейчас заплачет, сидел в кресле, выставив вперед худые коленки, нахохлившись, сгорбившись, хмуро смотрел перед собой – воплощение несчастья. Дженсен и сам не хотел расставаться, не хотел его отпускать от себя – и так был тонкий, стройный, сейчас вообще кожа да кости, господи, что, он совсем не ест? Дженсен подошел, встал на колени перед креслом Джареда, заглянул снизу в его расстроенное лицо, взял за ладони. Сжал его руки в своих, попросил: – Потерпи еще немного. Пожалуйста. И пожалуйста, доверяй мне. Я не денусь никуда, поверь, я не думаю ни о ком, я жду тебя. Поцеловал в ладонь, такую вялую, и признался, сказал, чего так хотел услышать Джаред, и что так сложно было сказать, проговорил нежно: – Я люблю тебя. Джаред, как и всегда после таких признаний, немного оживился, и пока не приехала спецмашина из Иссара, они трахались как обезумевшие, Дженсен забыл про усталость, что не спал последние трое суток, втрахивал послушного, податливого Джареда в кровать, слушал, как тот стонет довольно, налюбоваться не мог на него, такого желанного, любимого, и как же не хотелось его отпускать. Барабанили в дверь прибывшие сотрудники Иссара, а Дженсен держал в объятиях обмякшего, расслабленного Джареда и бормотал: – Не отпущу. Не могу, нет. Джаред. И не отпустил бы, наверное, и бог знает, каким бы скандалом все закончилось, Джаред сам разомкнул объятия, поцеловал его на прощание, сказал: – Надо идти. Еще немного потерпим. Да? В носу защипало, Дженсен с трудом сглотнул и поцеловал своего отважного, такого любимого парня, проговорил хрипло: – Да. Еще через месяц выяснилось, что Джаред в эту их встречу забеременел, и это событие имело сразу несколько последствий. Джаред сам по себе был очень сложным заключенным, пусть в Иссире их называли «пациентами» но таки свободы они были лишены, и с полным правом могли называться заключенными. Ну вот, сам по себе Джаред был не подарком. Неуживчивый, не считающий нужным с кем-то уживаться и дружить, в первый же день чуть не выколол вилкой одному из сидевших рядом в столовой глаз. Во второй подрался насмерть с одним из ритов за место в спальне – ему вдруг приспичило поменять место, а несчастный, чье койкоместо Джареду приглянулось, меняться не захотел, то он скандалил в душе, то в комнате отдыха. Скоро его начали все шарахаться – риты по природе своей были довольно миролюбивы, и Джаред был каким-то чертовым исключением, ошибкой природы – кровожадный, злопамятный, не обычный рит, ласковый, и добрый, а какая-то бешеная фурия. Но когда Джаред забеременел – стало значительно хуже. В Джареде усилились все его кровожадные замашки, он стал невыносим, да просто опасен, пришлось отселить от него всех ритов, и он жил один в трехместной камере, но, правда, недолго. Дженсена вызвали на ковер и прямым текстом предложили забрать Джареда – прямо сейчас. Дженсен, ошарашенный, смотрел на начальника исправительного дома Иссиры, Демена Ройса, и слушал невероятный по его мнению бред, мол, ваш подопечный ведет себя примерно, и если вы напишете прошение, сядете и напишете, мы его отпустим сейчас же, под вашу ответственность, конечно, но мы на вас очень-очень надеемся, и вы же сами писали эти прошения, каждый месяц, ну вот. Время пришло. Дженсен хмыкнул, и спросил напрямик: – А на самом деле? Демен от прямолинейности Дженсена немного смутился, но, подумав, решился, и заговорил деловито: – Господин офицер, буду с вами откровенен. Я посмотрел пленки с записями ваших встреч с Джаредом и попросил показать врачам, так вот. Они мне сказали, и я тоже так думаю – вы благоприятно на него влияете. Не знаю, в чем тут дело, но парень становится похож на человека, я бы даже сказал, на рита, в вашем присутствии. В то время как все остальное время это ходячая бомба и машина смерти, и черт знает, что еще. Наши пациенты его до смерти боятся, с ним не может ужиться ни один рит, да что там, он ни в грош не ставит врачей, психологов, что с ним работают, он смеется над ними. Мальчик очень сложный, я бы сказал, запущенный. Даже безнадежный. Если бы не вы и ваше заступничество его давно бы отослали в спецкарс «Лунный», и там сделали бы из него овощ, он бы никогда оттуда не вышел. Не смотрите на меня так, господин офицер, я просто пытаюсь объяснить нашу позицию. С вами он – нормальный. Почти нормальный. Понимаете? – Тогда почему вы не отпустили его раньше? Я пишу прошения постоянно! – не сдержался Дженсен, за злостью скрывая ужас. Ничего себе! Что тут думают про его Джареда! И он сам, своими руками его сюда пристроил, господи. Надо срочно его отсюда забирать. Еще «Лунным» грозятся, ужас. Оттуда действительно нет возврата. Демен ответил просто, но этот простой ответ не сразу дошел до сознания потрясенного Дженсена. – Видите ли, раньше мы как-то надеялись, что можно на него повлиять, и иногда даже удавалось, но сейчас ситуация изменилась. Джаред забеременел и стал совершенно неуправляем, а то время как с вами на записях он… Дженсен не слышал, что там дальше болтал Демен, он вспоминал их последнюю с Джаредом встречу, буквально позавчера. Как Джаред сидел, сонно улыбался, прижимался к его плечу, отвечал односложно, и, что? Беременный… Господи боже, вполне может быть, они же спали, и наверняка там, в Иссире им не дают противозачаточных, рит от рита не забеременеет, а сотрудник и не посмеет подойди под видеокамерами к заключенному, тем более к его бешеному Джареду. – Подождите, – Дженсен помотал головой, пытаясь не дать эмоциям захлестнуть себя, но уже не получалось, рвалась улыбка с губ и хотелось бежать скорее к Джареду, схватить его, закружить, обещать ему весь мир на ладони, – я правильно понял, он может уйти со мной сегодня? Что подписать? Оказалось, все не так просто, собралась целая комиссия, Дженсена долго пугали ответственностью, потом привели, наконец, Джареда, насупленного, с недовольно поджатыми губами, бросающего гневные взгляды на провожатых. Дженсен сразу перестал замечать всех, кто был в большом зале совещаний, встал как во сне со своего места, и шагнул к Джареду навстречу. Джаред громко озвучивал причину своего недовольства, орал на весь зал: – Суки! Весь сюрприз мне испортили! Я сам хотел сказать, вот уроды! Еще что-то болтаете о правах ритов, и бла-бла, и бла-бла! Да я для вас пустое место! Увидел Дженсена, и замолчал, вдруг на глазах превратившись из склочного гаденыша в испуганного и смущенного маленького, совсем юного рита. Смотрел со страхом на подходившего Дженсена, словно до конца так и не верил – что нужен, что любим, что нет сомнений – чей ребенок, все это так явно читалось на его лице, что Дженсен снова ощутил острую боль в сердце – бедный, бедный, никому не верящий, одинокий малыш. Обнял, прижал к себе, прошептал растроганно: – Джаред… Все в одно слово вложил – любовь, благодарность, нежность, радость, и чувствовал, как расслабляется в его объятиях Джаред, обнимает его, вздыхает прерывисто, и бормочет недовольно-счастливо: – Суки, все равно суки. Сам хотел сказать.