Забота и нежность — все, что нужно нам

…А за окном — омерзительный февраль. Жителям Туманного Альбиона для того, чтобы вкратце описать этот месяц, достаточно всего пары слов: перепады температур, отчего на улице то слякоть, то бугристая и неровная ледяная корка, а также пронизывающий до самых костей ветер, то и дело отвешивающий оплеухи ледяными ладонями или шаловливо засыпающий пригоршнями колкий снег, град или просто холодные капли воды под воротник пальто. «Погода — полное дерьмо», — прорычал сквозь зубы Грэг, когда очередной порыв ветра не позволил ему поджечь сигарету. И он был прав. Полное дерьмо — фраза, довольно метко описывающая лондонский февраль. Ах да. «Эпидемия гриппа» — последний месяц зимы характеризует ещё и это. В феврале количество людей в масках на улицах, в магазинах и, разумеется, в больницах достигает рекордных отметок. Весь Лондон в это время напоминает китайский квартал, в котором люди носят маски круглый год: то ли настолько рьяно оберегают своё личное пространство, то ли действительно опасаются заразы. В одной из квартир на Бейкер-стрит находилась очередная жертва февраля. Марта Хадсон, милая старушка с бурным прошлым, лежала на небольшом диванчике, шмыгала носом и в целом чувствовала себя крайне неважно. Нехорошее предчувствие терзало её ещё с утра, а к вечеру температура поднялась до 39 градусов. Так уж получилось, что один из квартирантов миссис Хадсон был врачом. Так уж получилось, что один из квартирантов миссис Хадсон был отзывчивым, добрым и готовым прийти на помощь человеком. (То, что этот добряк способен хладнокровно убить незнакомого человека ради малознакомого человека, мы, пожалуй, опустим.) Так уж получилось, что сейчас один из квартирантов миссис Хадсон сидит на кресле возле её дивана, выписывает на листочек названия лекарств и рекомендации по их применению и строгим голосом отчитывает беспечную домовладелицу: — Вам следовало быть осторожней. Не нужно ходить в людные места, когда в городе бушует грипп. Вам не хуже меня известно, что болезни в вашем возрасте очень опасны и грозят осложнениями. Обещайте, что будете соблюдать режим и вовремя принимать лекарства. Марта обещает. Джон уходит. Ватсон покупает для миссис Хадсон продукты, лекарства и развлекательные издания типа журналов и книг. Он читает вслух домовладелице и Шерлоку, пристроившемуся под боком, «Уличный кот по имени Боб». Чувствительная Марта не может сдержать слез от этой тёплой истории — то ли просто прониклась, то ли история наркомана, пытающегося начать жизнь с чистого листа, слишком ей знакома. Джон пытается развлечь заскучавшую женщину: рассказывает истории со своей работы и играет с ней в карты (кстати, проигрывается в пух и прах. Марта Хадсон загадочно улыбается, и Джон в очередной раз думает, что чертовски мало знает о её молодости). Вообще-то, Ватсон не обязан заботиться о ней, но миссис — хорошая женщина, а ему совсем не сложно. Даже рассерженно-прищуренный взгляд Шерлока почти не расстраивает — он взрослый человек, должен понимать, что мир вокруг него не вертится. И что Джон может уделять время не только ему. В один вечер, когда утомленная болезнью Марта, приняв таблетки, проваливается в сон, детектив ловит выходящего из комнаты домовладелицы доктора за локоть и, не скрывая своего недовольства, шипит: — И долго ты еще собираешься с ней возиться? От живота военного врача к груди поднимается, накатывает мощными и разрушительными волнами глухое и удушающее раздражение. Он, вообще-то, тоже человек. И ничто человеческое… — Шерлок, немедленно прекрати. Тебе стоит понять наконец, что моё внимание не может и не будет принадлежать тебе одному. А что касается твоего вопроса — то я буду, как ты выразился, возиться с ней так долго, как возился бы и с тобой. Миссис Хадсон тоже не чужой мне человек, — выпаливает Джон. Резко и хлестко, как отрезвляющая пощечина. Шерлок выглядит заметно пристыженным, чего бы никогда себе не позволил на людях. Не то привык открывать свои чувства Джону, не то Ватсон научился угадывать его эмоции. В следующую секунду происходящее в узком коридорчике больше напоминает сцену из какой-нибудь мыльной оперы, поскольку оба мужчины одновременно выдыхают, не глядя друг на друга, тихое «Прости». Оба смотрят друг на друга виновато и чуть неуверенно, а после Холмс кривит губы в неширокую, но явно искреннюю улыбку, на его щеках появляются едва заметные ямочки. Он вытягивает губы и тянет: — Джо-о-н. Не злись. Я хотел бы последовать примеру нашей дражайшей домовладелицы-а-не-домработницы и тоже заболеть. Чтоб ты обо мне заботился. Как тогда, помнишь? Ты бы сделал мне горячий шоколад… — Не-а, — не дослушав, перебивает его врач, — тогда у тебя была банальная простуда. При гриппе другое лечение. Ты бы пил горькие сиропы и противные порошки, — страшно округляя глаза и делая голос грубее и комичнее, заявляет Ватсон. — Все, все! — затыкает его Шерлок, тянет за руку в сторону кухни. — Пойдем пить чай. Они идут. Пьют чай с ореховым печеньем, говорят, говорят, говорят… Обо всем. О том, о чем не могли эти две недели из-за вредности. Гордости. — То есть, ты на полном серьёзе ревновал меня к миссис Хадсон? — Ну-у-у… — За то, что я трачу заботу на кого-то, кроме тебя? — Ну Джо-о-н. Ватсон хохочет громко, потом спохватывается: домовладелица спит, совершенно уставшая. — Дорогая Марта идёт на поправку. Потом, когда эпидемия пойдёт на спад, сходим с тобой в кино. Или дома посмотрим какой-нибудь детектив, а ты раскритикуешь его за банальный до ужаса сюжет. Согласен? Холмс не отвечает. Холмс молча его обнимает.