diatriba transmoralis

Ave, Le Roi de Rat! Ave, Le Roi de Rien! Начиная с рождения, как велит хронология – наука дураков, слишком тупых для арт-хауса и слишком умных для абсурдизма, – заявлю: Меня выродил страшный король-исполин, правящий народом униженных и прокажённых. Моя колыбель – мусорные мешки и гниль; моя купель, в которой я был освящён ураном и омыт Сатурном – грязные канализационные стоки; мой воспитатель – отцовский зуб, пробивший мне череп, и алчная рапира, пронзившая моё сердце – оно стало нежными ножнами, которые ей, вообще-то, и не нужны. Будучи сперматозоидом, я растворил к чёрту яйцеклетку матери, сказав: «Сам разовьюсь, сам вырасту. Хватит и половины хромосом. Стану либо моральным уродом, либо аморальным красавцем, что не имеет большой разницы, если ты пьян ацетоном и ложью». Всегда презирал людей, отказывавшихся от своей природы, боявшихся растлевать небесные тела и высаживать на могилах алые цветы. Таких, как ты, к примеру, – которые стеснялись собственной грязной крови, стекающей с вен. Нет греха в ядовитой плоти, нет порока в пикриновых костях – я знаю брезгливость, потому что сам презирал и ненавидел. Я знаю честолюбие царевича, потому что всегда был удостоен лучшего мясного куска. Но я никогда не стыдился себя, своей семьи, своего рода – я знаю, кто я и какая мне цена. И я представился своим именем, умолчав, что их у меня бесконечное множество, – больше, чем мёртвых звёзд во вселенной, – когда впервые встретил тебя. Сказал: Здравствуй. Я – импресарио пошлости и султан немых сомнений. Посмотри на мою порфиру из водорослей и глаза, окутанные сиренью. Корону из драконьих самоцветов, купленную на блошином рынке, и когти, рвущие поющим лебедям глотки. Я – Крысиный Принц. Моё королевство – помойка. От моего поцелуя заразишься чумой. Мне в жёны обещают гарпию с глазами цвета могильного пепла. Не рискуй водиться со мной, ведь вся моя жизнь краплёна, все мои слова сублимированы. Я знаю секрет, оттого и я сам – ложь и тайны. Я – шулер и потребитель. Моя принадлежность не обусловлена ни временем, ни пространством. Я превращусь в одиночество, когда захочу, оставив тебя с пустым телом – ни потрохов, ни чувств, ни будущего. Я научу тебя врать и шутить, быть жестоким и страстным. Научу тебя такому великому голоду, что сможешь есть богов, запивая кислыми океанами. Разучу тебя такой сладкой ярости, что очаруешь тигров и змей. Мой народ – мастер кровавого импрессионизма, мы провозгласили, что любовь – душить хорьков. Душить их целыми норами, когда сам питаешься лишь огрызками адамовых яблок. Мы сказали, что жизнь – когда люди с ожогами мёрзнут, когда больные люди смеются. Моё королевство не заканчивается за границами свалки. В каждом из нас или вас есть малые доли лирики, цирка романтизма и фламенко души. Не важно, на чём ты сидишь – экстази или экзистенциализм, ты восхитишься поступью крысиного принца и философией, сочащейся с его гнилых мыслей. Моя любовь – измятая Раффаэллка, треск льда под тяжестью слов и похоть, усмиряющая чудовищ. Грязь, пенящаяся из луж. Жар и радиация, стекающая потоком топлёного жира. Мои фантазии – алмазы высшей пробы. Мои фантазии разрежут стекло. Если не разделишь их со мной, если не примешь их, как бриллианты из недр долины суеты, я рассеку ими твой живот. Никому не позволю не считаться со мной. Никому ни за что не разрешу отворачиваться от меня. Лишь те от меня отвернулись, кому я свернул шею. Им отпущены все прегрешения. (С реестром индульгенции ознакомишься на нашем сайте). Господи, я не болен. Я не страдаю, не мучаюсь. На моей карточке в госпиталь пыль. Мои бахилы всё так же лазурны. (Оставаясь один в пустом доме, я продолжаю запирать дверь в свою комнату). (Если люди на площади станут закидывать меня камнями, я швырну в себя самый большой и тяжёлый). (Во мне кто-то живёт он страшен он ничего не говорит и ничего не слышит я так боюсь его он показывает мне ужасные мысли делает вид будто они мои но они не принадлежат мне они его они кошмарны он кошмарен мне так страшно) Если ты доверишься мне в новолуние – я подойду к тебе вплотную, натяну тугую тетиву, упру конец холодной стрелы прямо в твою пустую гладкую грудь, загляну в глаза, полные небес, и выстрелю в упор. Стану слушать, как стрела бамбуковым треском будет барахтаться в вакууме меж твоих ребер. И не заплачу. Знаешь, тот секрет, о котором я говорил – чтобы юный отрок полюбил тебя, вмажь ему посильнее, нанеси на его влажную кожу фреску синяков и подтёков. Прикоснись к нему наотмашь, оставь на его глупом лице следы нежных пощёчин. Он замолчит, преклонит разодранное колено, разинет рот и будет благодарить тебя, как умеет, как подсказала ему его любимая мамочка. Ты сможешь ощутить сладкий вкус молока, свежеобожённой глины, в ноздри вдарит приторный запах надежды и преданности, отбивающий даже смрад помоев. Никто не говорил, что со мной будет весело. Единственный, кто не развлекается на королевском приёме – ломающий спину и корчащий рожу шут. Под колпаком седые пряди. В глазах – ничего, кроме раскаянья. Не делись со мной своими мечтами, дурак. Я ворую их, бесщадно, бесстыдно. Не рискуй разделять мои мечты. В них амантин, в них эссенция Раффлезий. Если бы шалава Ева подавилась бы тем яблоком – мы избежал всего этого, ты бы не столкнулся с подобным дерьмом. Нет оправдания судьбе, прибившей тебя ко мне ржавым гвоздиком. Заставившей тебя заглянуть в королевство моего дементного разума – свалку орудий пыток и рефлексий, помойку чувств и апатий, чертоги бесполезных деталей, метафор и слов. Ты чужероден этому месту, чужероден его порядкам и нравам. Я не могу объяснить тебе моральной анархии и дикого релятивизма, что тут царят. Я, моя скорая диссоциация, – мы храним дом, в котором нам жить и править. Я не держу тебя здесь и не обманываю, говоря, что юный крысиный монарх – самое прекрасное, что есть среди этого хлама. И за право аудиенций и благословений ты будешь платить троекратный налог своим хорошеньким мозгом и смазливым личиком, пока ничего не останется. Будешь нести на тяжёлом подносе свои приторные чувства каждый божий день, пока те не изживут себя. Пока глаза не почернеют от слёз. И тогда ты должен будешь либо стать подданной крысой с облезлым хвостом, либо уйти, нахрен, прочь. Ох уж эта иллюзия, что выбор всегда за тобой. По правилам игры, все в это верят. И ты, и я – сценарист, режиссёр и прима. Глупец, дурак, влюблённый идиот. Я пытался научить тебя жить, как принц, и хотеть, как зверь. Но за неуспеваемость ты был исключён с записью в личное дело. Пошёл вон, вшивый скептик. (Вернись лишь, когда я скажу).