House Of Wretched

      — Чувак! Охереть!..       — Ради бога, будь тише.       Сал с трудом отцепил друга от небольшой щели между досок — сцена, как и ее кулисы, видимо, было наспех сколочены из минимального количества ресурсов. Сооружение тряслось от музыки и от хрипящего в микрофон голоса, который, стараниями обладателя, заглушал первую. Ларри тоже трясся, и Фишер все никак не мог понять, было ли это от волнения или восторга, от того, что его кумиры стояли всего в нескольких метрах, отделенные лишь тонкой преградой, или от того, что длинноволосый в какой-то момент испытал сильнейший в своей жизни оргазм.       — Посмотри, Фейс, посмотри на это! — пока художник наблюдал за тем, как солист падает на колени, перебирает струны гитары, выгибается, запрокидывая голову, будто во время исполнения тянется к самому раю, ему, очевидно, было насрать на то, что единственную точку обзора он давно занял, и парню с двумя хвостиками место не досталось — тот лишь стоял позади, тревожно сжимая тонкие пальцы на плече друга.       До этого Джонсону казалось, что всю свою жизнь он должен просидеть в родном подвале с толстыми стенами и полной звуконепроницаемостью. Занятия, на которые выделялось по семь часов в будни, опостылели, мать стала раздражительной, каждый день стараясь напомнить непутевому сыну, что осталось всего-то девять месяцев до того момента, как ему придется выбирать себе колледж. Ларс провел всю последнюю неделю в меланхолическом состоянии, запираясь, отказываясь выходить, а когда заставляли силой — просто сбегая с занятий. Он не помирал в одиночестве, ведь с момента появления в их странном доме мальчишки с голубыми волосами и неподвижным протезом на лице длинноволосый практически перестал нуждаться в общении.       Но стоило любителю метала услышать о том, что их трущобный городишко собирается посетить Смысловая Фальсификация во всем своем немногочисленном, но величайшем составе, он даже захотел вдохнуть немного свежего уличного воздуха перед тем, как помереть от разрыва сердца.       «Это не преувеличение» — как сказал бы теперь Сал. Такое может быть со всеми — один день ты принимаешь крики, доносящиеся из больших колонок в твоей маленькой обители, как должное, а другой заклеиваешь собственную грудную клетку зеленой лентой, чтоб та не сломалась под биением, потому что ты возбужден предстоящим событием, и тебе неописуемо хорошо.       Лиза, будучи любящей матерью, невероятно обозлилась за проявление длинноносым юношей подросткового максимализма, а потому не выделила ни цента на билеты.       «Спокойно, — в тот день спасало лишь крепкое плечо синеволосого, да его приглушенный голос из под "маски", — Ты не умрешь завтра, все будет хорошо, они и в следующем году приедут. Или через год...»       В слова Ларри особо не вдумывался; единственное, что он смог усвоить, так это то, что следовало успокоиться и полностью взять ситуацию под свой контроль. Именно поэтому они сейчас и стояли здесь — в подсобном помещении, которое одной из своих стен выходило прямо на сцену, и редкая щель могла позволить увидеть и бас-гитариста, и клавишника, и барабанщика во всей красе. А еще здесь было полно крыс, Сал уверен.       Бутылка водки, которую они благополучно сперли у спящего на скамье возле здания бомжа, уже давно была пуста. Джонсону нечем было занять рот, и он начал подпевать в голос, распугивая сидящих в коробках и в ногах протезника грызунов.       — Социо-свя-зи, социо-ма-ния! — кулаком Лоуренс бьет по стене и показывает пальцами «козу», словно морально подготавливая себя к тому, чтобы выпрыгнуть на сцену и спеть дуэтом с солистом. Какой фанат Фальсификации вообще не хочет этого?..       Под последние проигрыши той самой дебютной песни группы Ларри несдержанно мотает головой, забивая на то, что таким путем можно сломать себе шею, и что его немытые волосы задевают Салли, который, все-таки поддавшись наваждению парня, постукивает в ритм стопой, дергает плечами, его два укороченных неделю назад хвоста лениво покачиваются. Он в жизни не танцевал, даже подобным сдержанным образом, даже когда ему было пять лет, у него не было протеза, зато была вечеринка в честь дня рождения, с клоунами и старыми английскими песенками для детей, акцент которых был просто ужасен.       Но сейчас они сами заперли себя в четырех стенах площадью два на два метра, и перед Ларри стесняться было нечего.       Снаружи послышался топот шагов, восторженные крики, хлопки и, кажется, звон стекла, и Сал не успевает даже понять происходящего, как Джонсон проталкивается мимо него, отпирает дверь изнутри, выбегает прямо на сцену, путаясь ногами в новых широких джинсах; он будто специально выбрал те, которые сгодятся аж на полоумного придурка Чарли, отбывающего заслуженный срок в камере, чтобы оторвать от них как можно больше ткани на место под автограф.       — Стой! — через мгновение до Фишера, наконец, доходит, что его друг перешел рамки, выйдя из укрытия, в котором они чудом спрятались от охранников, и синеволосый выбегает следом за ним, силясь ухватить за футболку. — Ларри, твою мать!       Но его крик заглушает рев толпы, и когда художник валит на пол первого в его жизни кумира, Фишер, не разбирая дороги из-за сбившейся на глаза маски, спотыкается об этих двоих, перелетая вперед. В зале начинается настоящий балаган, кто-то обступает их со всем сторон, отдаленно Салливан слышит восторженные крики друга, по которым можно понять, что у того все относительно хорошо. До того момента, как откуда-то не появляется парочка бугаев под два метра ростом, в сопровождении полицейских, и парней не выдергивают грубо из толпы, таща куда-то.       — Сеть человечества схожа с машинами!.. — Джонсон всеми силами отбивается от цепких рук стражей закона, будто срывание концертов всю жизнь только и было, что его предназначением. — Эволюция! Или разрушение!       «Сдохни, но только заткнись, — Салли же поддается напавшим, позволяя вести себя куда угодно. — Пожалуйста.»

***

      У Ларри и раньше были проблемы с полицией. За решеткой, предоставленной для буйных подростков или простых алкоголиков, показывающих члены детям на улице, он чувствовал себя, как дома.       Фишер все не мог устроиться на жесткой скамье; еще больших трудов ему стоило унять головную боль — ведь он и сам немного подвыпил — и смириться с лохматой головой на собственных коленях, вслух напевающей что-то несуразное. Неподалеку ходил офицер; он был молод, по крайней мере, недостаточно зрел для того, чтобы ему доверили еще кого-то, кроме парочки разбушевавшихся пьяных подростков. Он о чем-то долго говорил по изъятому мобильнику Ларри, и говорил явно с его опекуншей, решив не заморачиваться насчет набора номера на офисном телефоне, кабель от которого куда-то безвозвратно пропал.       — Ну чего ты теперь воешь?.. — Сал наклоняется над другом, пристально смотря на него через прорези в безэмоциональной маске; на лице же у него поистине печальное выражение, ведь он знает, что вместе с Лизой за ними приедет и его отец. — Нам же пиздец.       — Нам же пиздец, ы-ы-ы, — передразнивает его Джонсон и щелкает по бугорку в месте носа на протезе, насмешливо улыбаясь, прищуривая свои заплывшие краснотой глаза. Он мнит себя ебанным королем этого мира, зная, что мать точно не станет орать на него. По крайней мере, в ближайшие десять часов, которые планируется потратить на крепкий сон. — Расслабься.       Синеволосый действительно пытается, но не может, потому что и раньше случалось подобное — Ларри просто вытаскивал его из размеренной жизни, как клеща из-под кожи, и парни неминуемо нарывались на всякие неприятности.       Из-за которых Сал винил себя все больше с каждым днем.       Из-за которых Лиза давно перестала смотреть работникам правоохранительных органов в глаза.       Из-за которых Генри запивал чаем чуть больше таблеток снотворного, чем нужно было.       — Эй, ты, затихни там! — прикрикивает на них парнишка в форме, все еще держа мобильник у уха, и мать Ларри, кажется, это слышит.       — Верни мне трубу, уебо-ок! — незамедлительно следует ответ; не удерживаясь, Фишер зажимает чужой рот ладонью, и его пальцы кусают, а затем смеются.       Но, видя тот самый серьезный взгляд Сала, которым тот одаривает друга в особо неприятные моменты, Ларс затихает.       Они сидят таким образом до того момента, как телефон офицер не передает лично в руки приехавшей Элизабет; двое родителей ждут, пока юношей вытолкнут из камеры, а затем берут каждого за руку, словно пятилетних детей, и ведут к машине.       Они проезжают мимо шумной, веселой толпы, идущей с концерта, и Сал отворачивается от окна, смотря в зеркало заднего вида на отца, сидящего возле водителя.       Лиза прекрасно водит машину, а Генри слишком сонный для того, чтобы следить за дорогой, но недостаточно, чтобы не следить за сыном, хмуря густые брови будто в укор, обещая, что их ждет серьезный разговор.       Салливан сжимается, чувствуя, как бежит холодок по спине, и смотрит на задремавшего возле него художника. Пожимает плечами, выдавливая под маской улыбку; хорошо, что ее никто не видит.       Джонсон единственный, ради кого можно и потерпеть.