Муки совести.

      Утешая и вытирая слезы гномкам, Дис, казалось, не замечала своего горя. Возвратившись годы спустя в Эребор, она обнаружила там только три бездыханных родных тела. Больше ничего и никого не видела. Да и не нужно было ей чужое горе до тех самых пор, пока не увидела бледную эльфийку за поминальным столом. — Что с ней? — кивнув в ее сторону, спросила у сидящего рядом Двалина. — Тауриель и Кили… — дальше у гнома сорвался и задрожал голос.       Он не смог поведать, убитой горем матери, что ее младший за время похода успел найти любовь и умереть, защищая ее.       Да и не нужен был этот рассказ. Мать и сама обо всем догадалась.       Она знала, что ничем не поможет горю девчонки, да еще и эльфийки. Вот только плащ дала в дорогу. И сменную рубаху, когда увозил Трандуил девушку в Раздол.       Ничего у Дис, кроме памяти, не осталось. Иногда, во сне, слышала мягкий голос Фили. А блеск карих очей Кили виделся в каждом солнечном луче, в утренней росе, горящих углях очага. И вот месяц спустя, после возвращения в Эред Луин, ранним утром она услышала возню и птичий гомон на дворе. Словно позвало что-то. И она, забыв о ноющих коленях, вскочила с постели, бросилась к окну. На небольшой полянке шел бой за орех — один ворон держал его в клюве, а второй, каркая и набрасываясь со всех сторон, пытался отнять добычу. А тот, что с орехом, словно насмехаясь, делал шаг в сторону и… второй промахивался. Весь взъерошенный, нахальный… — Вот разбойник… — пробормотала себе под нос Дис и встрепенулась — так она говорила, когда Кили, получив и съев свое лакомство, пытался отобрать угощение у старшего. А Фили, спокойно уворачиваясь, лишь смеялся над младшим братом. Затем все равно отдавал братишке свою часть сладкого пирога. Вот как сейчас — ворон с орехом бросил свою добычу и отлетел к березе, что росла в углу сада. Ворон-задира схватил орех и улетел на крышу сарая. «Любимые места Фили и Кили», — судорожно сглотнув, Дис прижала руки к груди и тяжело задышала.       Шли годы, два ворона прижились в саду гномки и часто сопровождали ее то в лес, то в соседнее поселение на ярмарку. А она привыкла к мысли, что ее сыновья снова с нею. Снова, как раньше, охраняют ее от бед, пусть и в другом обличье.       Однажды утром только один из воронов появился на дворе. Сидел деловито на деревянном заборе, и как-то тревожно стало на душе у старой гномки. Она их уже различала: у спокойного было немного светлее оперение. У задиры — темные, блестящие глазки и иссиня-черные перья. Пропал именно задира. Дис занялась своими делами, время от времени выглядывая на улицу. На дощатом заборе все так же был один ворон.       Второй прилетел через два дня. Весь в крови. Ели дотянул до полянки перед крыльцом и тяжело рухнул прямо у ног ошалевшего Гендальфа, который, как всегда неожиданно появился в Синих горах. — Дис! Быстрее!!! — И Дис, опрометью выскочив из дома, бросилась на колени около птицы. — Ну что же ты, вороненок мой… — шепчет, осторожно касаясь руками окровавленных перышек. — Помоги ему, — слезы потекли по щекам старухи. — Помогу, конечно, помогу твоему Ки… — поперхнулся и продолжил: — Вороненку.       Второй ворон тихо сидел на ограде и как-то, спрятав голову под левое крылышко, с тоской иногда бросал виноватые взгляды на раненого сородича.       Истари склонился и положил ладони на птицу. Полились слова заклинаний, засветились ладони мага, и вот уже оживает ворон. Поднял головенку, каркнул недовольно. Затрепетали крылья — и через мгновение он уже около брата на ограде. — Беда, Дис! Он просит помощи. Не для себя. Для… — и вновь эта нерешительная заминка: — Для Тауриель! — выдохнул Гендальф.