Грязные дела чистокровного мальчика

Стайлз возвращается из библиотеки, занятый своими размышлениями о контрольной работе по Нумерологии, когда слышит впереди возню — взору открывается картина лежащего Драко Малфоя на ком-то, что упорно сопротивляется. Мгновение — он узнает Лидию, уворачивающуюся от попыток Малфоя поцеловать её. Стилински внезапно становится не по себе, будто он вмешивается во чьё-то личное, но быстро встряхивается и понимает: она же не хочет его целовать! — Убери свои руки, Малфой! — голос звучит не так уверенно, как представлял. Он подлетает к ним, лежащим на каменном полу, и рывком сбрасывает слизеринца с подруги и помогает ей подняться, — Жалкое подобие человека! — после криков Стайлз уверенно бьёт в лицо, и Драко от неожиданности пошатывается и оступается назад, упираясь лопатками в стену. Лицо её искажает ухмылка. — Что, не нравится, когда твою шлюху трогает кто-то, кроме тебя? — остатки жалости мигом сменяет холодное выражение лица. Он утирает нос рукавом джемпера, глядя, как разрастается злость на лице Стайлза. Лидия упирается в грудь разъяренного друга ладошкой в предупредительном жесте. — Стайлз, он того не стоит, — со сбившимся дыханием и раскрасневшимися щеками, с растрепанными волосами она выглядит безумной. Малфой сплёвывает кровь на пол, снова скалясь, оголяя белоснежные зубы в крови — в таком виде он начинает походить на зверя: вот-вот кинется. У Стилински глаза стеклянные, а кулаки до бела сжаты. — Пойдем, я в порядке, — Лидия шепчет и пытается тянуть его за собой. — Прикоснись к ней ещё раз, и я разобью твоё лицо так, что даже самая мерзкая девка не посмотрит на тебя! — Стайлза несет, и в ярости может наговорить всё, что угодно. Словно по щелчку его обычное спокойствие и равнодушие куда-то пропадает, а перед глазами зажатое Малфоем хрупкое тело. Драко начинает скалиться еще шире, делает резкий выпал в их сторону, выцепляя Мартин; Стайлз дергается. — Смотри, идиот, — он вырывает все еще прижатые Лидией колдографии и бросает в Стилински; они разлетаются по полу, в полете врезаясь в грудь и лицо парня. Для платинового мальчика это всего лишь очередная выходка, на последствия которых ему плевать с Астрономической. Мартин закатывает глаза, наклоняясь, чтобы собрать их, но Драко рывком поднимает, удерживая за локоть, — посмотри, какая она. Позирует на камеру, изгибается. Новое поступление снимков в нашу местную редакцию. Любуйся, — и столько яда в его словах, столько желчи. Стайлз цепляется взглядом за каждую, впитывает. — Зачем ты врешь ему, Малфой? — он ловит её испепеляющий взгляд, что почти прожигает в нем дыру, — Какой же ты урод. — Драко делает вид, что оскорбления его только веселят. Лидия вырывается из ослабевшей хватки, быстро собирает свой позор в охапку со словно остолбеневшим Стайлзом и наскоро уводит его прочь, в подземелья. Холодные глаза провожают парочку ровно до угла, где их фигуры скрываются за поворотом. Он чувствует привкус собственной крови на языке и влагу, что течет из носа по подбородку на джемпер. А самое главное, чувствует острое желание догнать их и врезать выродку Стилински, что позволил себе то, что не позволяет никто. Боль, не физическая, эмоциональная, пробивает очередное дно в его бесконечной яме. Отвращение к себе самому иголками впивается в мозг, заставляя впечатать в развороте кулак в стену. Он снова хочет её. Желает ощутить тепло шероховатых губ, провести пальцами по ключицам и тонкой коже на шее. Наваждение очередной вспышкой бьёт по фантазии, предоставляя четкие картинки. Драко помнит её сбившееся дыхание и потемневшие от злости глаза — он хочет её такую. Зажатую в угол им же. Потерявшуюся девочку с фото, где она эротично приоткрывает рот, маня запустить туда язык. Помнит, как влажно там; горячий язык, отвечающий на его поцелуй. Тонкие пальцы в своих волосах на затылке. Томные выдохи. Черт! Он бы гладил её шею, а Лидия бы дрожала от одной близости. Трогал бы волосы, что водопадами спадают на аккуратные плечи. Драко бы крепко держал за талию, исступленно целуя в пухлые губы. Касался бы носом за ухом так, чтобы мурашки стекали плавно вниз. И — о, Мерлин! — трахал бы её, словно в последний раз. Она бы шептала его имя так низко и хрипло, словно оно застряло в легких и пытается вырваться наружу, но она сама не дает. Хочет его внутри себя. Сама. — Драко? — тонкий девичий голос доносится до его ушей. Грейнжер. Чёрт возьми! Он медленно оборачивается, утирая струйку крови ладонью и сосредотачивается взглядом на факеле позади нее. — Господи! Что случилось? — она быстро подходит к нему, изучая его вид. Копна непослушных волос то и дело подрагивает от её движения. — Пустяки, — собственный голос кажется чужим. Ну и как, Малфой, тебя угораздило вляпаться в такое дерьмо? Ты спишь с одной миниатюрной полукровкой, хочешь другую. Не заебало? Гермиона суетливо копается в карманах мантии, выуживая оттуда свою палочку, и одном заклинанием вправляет ему нос. Кратковременная боль отдает уколом в мозг. — Спасибо. — Она молча кивает. — Кто это тебя так? — в её глазах столько жалости, что хватило бы на всех бедствующих во вселенной. — Сам, — нагло врёт, пытаясь не потерять авторитет. Ха-ха, Драко. Очень смешно. Уж кому, как не ей должно быть плевать. — Ладно, не говори, — она тупит взгляд в пол, — пойдем в гостиную, здесь кто-нибудь может увидеть, — замечает её усталость, когда она поворачивается в нужном направлении и мелкими шагами уходит от него прочь. Ему не остается ничего, кроме как пойти за ней. И вдруг мысли начинают атаковать: вот же она, такая правильная Грейнджер, что сломалась под него. Слушается во всем, вправляет нос и со всей имеющейся в её сущности нежностью обнимает, когда нутро вот-вот сгорит от отвращения к себе. Она, такая нужная иногда (хотя потребность в нём она ощущает постоянно), приходит когда нужно и уходит, когда не видит смысла делать очередной шаг в его сторону. Драко забрал у нее все. — Почему? — она понимает вопрос, передёргивая плечами. — Потому что больше никто не сможет, — «или не захочет» заканчивает он мысленно. И осознание собственного жалкого существования начинает пробивать очередное дно. Драко знает, что из этой ямы ему не выбраться. И ярость завладевает им за одно мгновение. — Что, благородность не позволяет послать? — Малфой жалеет о сказанном, но остановиться не может. — Или дружки не научили, что помогать падали — дело бессмысленное? — её молчание пугает. Она тихо произносит пароль и без слов входит в проем. Он прослеживает её вялую походку прямо до лестницы. И входит сам. — Мне не больно, если ты ожидал такого эффекта. Больно лишь смотреть на тебя, утопающего в собственных предрассудках. И, раз уж так желаешь, — она делает паузу, оборачиваясь и встречаясь глаза в глаза, — пошел ты, Малфой, — удаляется. Драко охватывает истерика — поздравляю, Малфой! Ты достигаешь дна. Осталось совсем немного. Гермиона закрывает дверь и отчетливо слышит его смех — безумный. Ей жаль его, изломанного самим собой, искренне жаль. Но даже в её арсенале не осталось средств для его излечения. Она свято верит, что Мартин ему поможет. Но сама отступает. Она так надеется, что все то, что внутри неё, Грейнджер, к нему — осядет со временем. Отпустит, как только поймет, что их (недо)отношения всего лишь его очередная выходка. Игра. Невообразимые два года, наполненные чужой — не её — болью. Увы, Гермиона больше не вывозила. Одна слезинка скатывается по щеке, но она тут же вытирает её тыльной стороной ладошки. Достаточно.

***

Лидии не хочется ничего говорить. Лидии хочется кричать. Срывать голосовые связки, пока кровь не начнет выливаться из охрипшего горла. Стайлз молчит, сдержанно держится в стороне, пока в голове подруги сплошной хаос. Он хочет выцепить фото из её рук и задавать вопросы, но не позволяет себе. Отчего-то, ощущения интимности его не покидает — восстанавливает в памяти её лицо, когда его кулак прилетает прямо в самодовольную морду Слизеринца. Её взволнованность, её растрепанные от сопротивлений волосы и красные щеки. Словно, не от злобы, от стыда. От стыда, что их застукали. Стилински негромко кашляет, ускоряя шаг за Лидией, собираясь попросить объяснить, но та вздрагивает, определенно давая понять — не сейчас. Не сегодня. Не у неё. Они вместе достигают прохода, в унисон произнося пароль. — До встречи, — холодно и отрешенно, витает где-то в собственных мыслях. Нет, не витает, погрязла. Намертво укоренилась в постоянных раздумьях. Чертов Малфой! — Доброй ночи, — уже ей в след. Сворачивает в свою комнату, доходит до кровати и камнем падает на кровать. Снова эти фото? Шарит рукой под подушкой, нащупывает и достает её фото, что незаметно украл — словно частицу неё. Красивое лицо смотрит прямо в объектив, манит очаровательными глазами. В паху приятно тянет. Стайлзу знакомо это чувство, когда замирает сердце при виде её привлекательного тела. Изученные изгибы, такие знакомые, но не его, совсем не его. Тонкое кружево белья, скрывающее то, что прекрасно дорисовывает разум. Изящные полуоткрытые губы, призывающие к действию. Стоп! Трогать её в своих фантазиях априори нормально. Чувствовать эрекцию, создающую тесноту в штанах, априори нормально. Он испускает нервный выдох и снова утыкается лицом в кровать, засовывая уже изрядно потрепанное фото на его законное место. Мартин будто завороженная проходит мимо двери в свою комнату, направляясь в ванную Слизерина. Вода из крана льётся ледяная, но она не замечает, умываясь. Не закрывая воду, упирается взглядом в свое отражение. Бледная, словно заразившаяся от Малфоя аристократичностью. Тёмные круги под глазами словно растут в геометрической прогрессии. Волосы медные, как ржавчина, начинают терять блеск. Сухие потрескавшиеся губы. Когда ты до этого докатилась? Когда глупый мальчишка смог нарушить равновесие? Шесть лет они люто ненавидели друг друга, хотя самой ей, на самом деле, было плевать, Лидия всего лишь подыгрывала его неугомонному эгоизму. А сейчас, когда он пытается поцеловать её на каждом шагу, она сама не понимает, что могло бы пошатнуть её отношение. Неужели, у него что-то выходит? Ну уж нет! Слышатся шаги, но она не придает этому значения. Это же общая ванная комната, верно? Поэтому продолжает изучать себя, изнуренную непонятным влечением к придурку Малфою. Она прикрывает глаза, роясь в кишащей мыслями-змеями голове, и не замечает, как кто-то подходит сзади. — Любуешься? — ей кажется, что этот голос — всего лишь её галлюцинация. Пока не распахивает глаза. Платиновый мальчик собственной персоной. С полными отчаяния глазами, но ничтожными остатками сарказма в голосе. — Любуюсь тем, во что ты меня превратил, — ну, конечно, она переносит вину на него. Он усмехается ровно также, как и всегда. — Зачем оно все? — Не знаю, но, — «но чувствую то же самое» — не могу понять, чего в тебе такого? — он возвращает лицу его обычное самодовольное выражение. Выражение «я причиню тебе боль». Лидия незнакомо скалится. — Знаешь выражение: «Запретный плод всегда сладок», Малфой? — он еле заметно кивает, Лидия жадно ловит его движение, — Я — твой запретный плод. Грязная кровь, к которой папочка не разрешает даже прикасаться. — она разворачивается, пихнув его плечом в грудь. — Но ты трогаешь меня в каждом своем сне. В каждой маленькой или большой фантазии, — нарочно проводит тонкими пальцами по груди, опускаясь вниз, — готова поклясться, тебе уже снилось, как мы..— она тянется к ремню, оттягивая край его брюк — срабатывает. Драко чувствует, как жар приливает к низу. Губы предательски приоткрываются и из них вылетает томный выдох. Он понимает, насколько Мартин права. — Я, умница Грейнджер. Сколько ещё грязокровок тебе нужно трахнуть, чтобы утолить эту многими годами подпитываемую жажду? — Драко передернуло от знакомой фамилии. Да как она посмела? — Заткнись! — он рывком хватает её за плечи. Злость сиюсекундно овладевает им, держащим такую хрупкую девушку во власти сильных рук. Драко видит, как в зеленом омуте на мгновение сверкает страх. Липкий страх опоясывает Лидию, заставляя сжиматься. — А не то, что? — выходит не очень убедительно. Она видит, как от злости темнеют его глаза. — Убьешь меня? — пальцы его чуть расслабляются. — Нет, — ярость сбавляет обороты, — но это не значит, что ты можешь молоть своим языком всякий. Он не успевает закончить, потому что она впечатывается своими губами в его, ощущая прохладу. Легонько заключает его нижнюю губу в оков из своих и требует продолжения. От неожиданности руки расслабляются и скользят вниз, на талию. Драко чувствует, как она растекается блаженством в его объятиях когда он отвечает. Толкает бедром ближе к раковине, отчего она тихо шипит в его рот — ударяется ягодицами о край стеклянной раковины. Лидия превращается в податливую игрушку, позволяющую его рукам скользнуть чуть ниже и обосноваться там, поглаживая. Она рвано выдыхает, отрываясь и заглядывая в глаза снизу вверх — ждет. Ищет одобрения. Требует согласия на дальнейшие действия. Малфой молчит — и спрашивать нечего, давно уже засела в его голове. Ему так хочется сказать, что это не любовь или влюбленность, доказать, что она ему безразлична. Так, просто развлечение впитавшееся в подкорку мозга. Он скажет, как только спросит, в конце. Каково это — спать с чемпионом? Но, кажется, ей не нужны никакие доказательства. Только он — ласкающий, целующий. Такой реальный и близкий. Ощутимый под подушечками пальцев. Теплый. Может, это поможет избавиться от мыслей о нём? Выбросить из головы почти сверкающую при свете луны бледную кожу. Выбросить холодные губы. Снежные глаза. Тонкие аристократичные пальцы, что сжимают ягодицы. Лидия ищет спасения в самой проблеме. Как там? Спасение утопающего — дело рук самого утопающего? Мартин выплывает. Пытается, по крайней мере. Губы его соскальзывают с её и метят на шею. Поцелуями прокладывает путь к тонкой нежной коже — по скуле и вниз. Цепляет языком ключицу, целует плечо. Ведет носом к уху. Выдыхает теплый воздух, заставляя выдохнуть и её тоже. — Ты уверена? — Мартин издает тихий стон, и Драко принимает это как согласие. Хватается за пуговицу блузки прямо у горла, но трясущиеся от желания пальцы не подчиняются. Рвет предмет одежды, и стук каждой пуговицы о пол звучит как музыка. Лидия сбрасывает пародию на одежду сама и снова припадает к губам. Чувствует его язык, и дрожь берет все её тело. Кажется, что в жилах течет чистое желание: Малфой. Снимает его джемпер через голову нарушая идеальную прическу. Искусно расстёгивает ремень на брюках. — А ты уверен, Малфой?