Nueve

Трещины в стенах, сквозняк по углам, ничего из домашней утвари, ничего, чтобы создать малейшую иллюзию уюта. Окно было квадратное и небольшое, сквозь него свет сочился как-то неохотно и скупо, на сером полу был расстелен футон, и стояла глиняная кружка с оплавленной свечой. Квадратная коробка и только-то. Так жил Манабу в храме. У него не было ничего, чтоб назвать это место домом. — Аскетизм из всех щелей, — покачал головой пёс, когда впервые зашёл в келью Манабу. — Знал я в прежние века эту твою монастырскую братию, да так и не привык к их повадкам. Как можно свою жизнь на такое унылое существование тратить? — А у вас там наверху что, веселее? — Ну как тебе сказать, интерьерчик хотя бы побогаче, глаз радуется, — фыркнул ха-ину и, не задумываясь, поймал на лету муху. Щёлкнул челюстями, прожевал, а потом испуганно чертыхнулся и долго отплёвывался под ехидный смех Манабу. Они остались вдвоём. И весь день монахи старательно обходили мальчишку и пса стороной, сворачивали, едва завидев парочку, в другую сторону, а сталкиваясь, отводили глаза, отчего казалось, что они стали призраками в монастыре. Рейта ушёл по поручению Казуки несколько часов назад, не особенно вдаваясь в объяснения, где и каким образом собирается достать столь необходимый для их чудаковатой экспедиции документ. Когда ха-ину и мальчик стояли у ворот, глотая пыль, поднятую удаляющимся в сторону дымчатого горизонта убегающим охотником, Манабу подумал, что ввязался он во что-то ужасно глупое. Такое бредовое, что хуже, наверно, не бывает. Только, к своему удивлению, он не жалел ни капельки. Окинул взглядом псину и тихо расслабленно улыбнулся. — Чего ты ржёшь? — настороженно спросил Казуки и приподнял ухо. — Просто на твою морду без улыбки смотреть нельзя. Такая тупая! — Ну я рад, что настраиваю тебя на позитив, только это как-то пугает. Ты, когда счастливый, зловеще выглядишь. Рядом с Казуки казалось, что сопутствующий ему фантастический идиотизм — не просто в порядке вещей, он ещё и каким-то образом жизнь украшает. Манабу, наверно, с рождения так много не смеялся, как в этот день, до сведённых скул, до слезящихся глаз, и столько же, сколько ржал, пререкался с ха-ину, в итоге это тоже приводило к смеху, и так до бесконечности. Наверно, не следовало слушать уговоров подозрительного блохастого, и ну его, это море, каким бы прекрасным оно ни было. Но любопытство сжирало мальчика изнутри, честно говоря, ему не терпелось ступить на дорогу, ведущую вон из монастыря к загадочному знанию о своём происхождении. К тому же Манабу не волновался, что его обманут или заведут не туда. С собакой наедине ему почему-то было комфортнее, чем с Рейтой, точно он всегда был рядом с сиротой, и суета, волнами исходящая от ха-ину, воспринималась как что-то привычное и родное. Ведь солнечные лучи тоже порой раздражают, когда слишком жарко гладят кожу, но они просто есть и всё тут. Пёс не особенно бесил его даже когда болтал о чём-то своём, и когда выпрашивал еду, и когда резво носился по двору за случайно забредшей в храм кошкой. Правда, на этом доставучесть Казуки не заканчивалась. После ужина ему вздумалось оторвать мальчика от блаженной дремоты, пламенно уверяя, что им просто необходимо сейчас и немедленно добыть в библиотеке хоть какую-нибудь карту Нуэве, и неважно, что Рейта позже принесёт подробную. Ха-ину не отставал от Манабу даже когда тот притворился спящим-глухим-мёртвым. Казуки нашёл к нему подход: лёг на грудь и стал настойчиво дышать в лицо, пока парень не психанул и не согласился сделать что угодно, лишь бы это чудовище перестало капать на него слюной. И вот наступил вечер. Крошечное пламя свечи танцевало, создавая вытянутые тени на бурых стенах. Они сидели бок о бок на тонком футоне в той самой аскетичной каменной комнатке-келье, такой же, как и десятки других комнат послушников. Ночи в горах были холодными в той же степени, в какой дни утомляли зноем. Острые худенькие плечи сироты подрагивали от сквозняка, и Казуки попытался прикрыть их своим пушистым тёплым крылом, за что получил возмущённую затрещину с бурчанием: — Отвали, шелудивый, нечего меня трогать! — Ну замёрз же, я вижу. Да что тебе не нравится? Это же крылья! Беленькие, мягонькие! Как у голубей. Все любят голубей. — Я не люблю, — продолжал брюзжать Манабу, листая страницы в поиске нужной, а когда нашёл — остановился. — Голуби — те же помойные крысы, мерзость редкостная, жрут всё подряд, гадят повсюду, что в них хорошего? — Крыыылыыышки, — протянул жалостливо пёс и одновременно невинно захлопал крыльями и глазами. — Тьфу на тебя, птицепёс. Уймись, — и Манабу подвинулся к нему с книгой. — Вот, смотри, что я достал, пока Рейта там бродит фиг знает где. Кстати, не факт, что вернётся. Я бы на его месте свалил. Казуки внимательно смерил его ироничным взглядом, говорящим «Никуда бы ты от меня не свалил», на что смущённый мальчик ответил красноречиво высунутым языком. — Вернётся, никуда не денется. Я ему пообещал, что если он смоется, то его небесная кара постигнет — срам на лбу вырастет, и бородавки вокруг срама, — зачихал внезапно развеселившийся пёс. — Ты и такое умеешь? — с неожиданным уважением поинтересовался парнишка. — Нет вроде, не пробовал ещё, но мы ведь не обязаны это Рейте говорить, правда? — доверительно подмигнул Казуки. Вид подмигивающей собаки заставил Манабу поморщиться. — Не обязаны. Но это расстраивает, я уже начал мысленно список составлять, кому бы членов на морды навешать, с сопутствующими бородавками. Ну на нет и суда нет. Что там с картой? Ты смотреть-то будешь? — толкнул он ха-ину локтем. — Чёрт, проткнёшь насквозь бочину, — хмыкнул пёс и тут же зализал свой бок. — Это даже не карта. Похоже на блин в разрезе. С ежевичной начинкой. Хвостатый Посланник Небес озадаченно глянул в огромную древнюю книгу, которая лежала на коленях мальчика. — Эй, повежливее к чужим трудам нельзя? А то легко издеваться тому, кому ничего не стоит получить у монахов всё, чего бы его мохнатому величеству ни возжелалось. До сих пор не понимаю, почему я должен был красть книгу из библиотеки. Ты мог бы у настоятеля попросить, он бы дал, да ещё бы в лапы тебе поклонился. — Я больше ничего не могу в монастыре просить, не положено. Мне тебя выдали — и всё, баста. Не по правилам это, — не моргнув глазом соврал Казуки, которому просто понравилось наблюдать за ползущим по крышам Манабу-черепашонком с огромной книжищей на спине вместо панциря. — Тогда цени мои старания, — насупился мальчик, — пришлось попыхтеть. Попробовал бы ты на своём горбу тащить этот кирпич! Теперь ещё издеваешься. — Я? Издеваюсь? Да ни в коем случае! Пусть у меня срам на лбу вырастет, если вру! — смеялся Казуки. — Оборжаться как смешно. Надеюсь, вырастет. Ну разве это похоже на блин с начинкой? — расстроенно спросил Манабу. Склонив набок голову и сощурив глаза, он пристально изучал иллюстрацию в книге. Неверное, трепетное пламя свечи делало тени резче, скрадывало острые углы, но картинку видно было чётко. — Ну или рулет с черникой. Или… с мясом, если не делать акцент на цвете чернил, — задумчиво протянул пёс и облизнулся. — Ты что, опять голодный? — в ужасе покосился на него Манабу. — Вот прорва! Разве ж можно столько жрать и не лопаться? Казуки от неожиданности захлопнул пасть, потом вздохнул и неискренне проговорил: — Нет, что ты, совсем не голодный! Это просто сравнение. Похоже ведь, ну посмотри. Круг, а за ним ещё круг, а внутри ещё… — У тебя даже карта со жратвой ассоциируется! Ну и ладно, сам разберусь, — Манабу обиженно отсел, повернувшись спиной к ха-ину вместе с книгой. Он водил тонким пальцем по изображённым на картинке идеальным кругам и что-то бормотал себе под нос. Казуки с любопытством выглянул из-за его плеча и, пока паренёк с увлечением читал географические термины, хитрый пёс незаметно пристроил на его плече свою белую морду и свесил вниз влажный розовый язык. Манабу заметил это лишь в тот критический момент, когда капля из пасти сорвалась с клыка Казуки и приземлилась ровно в конечной точке их предполагаемого пути. Сирота выругался, но отталкивать пса в этот раз почему-то не стал, только указал ему в центр карты и провёл ровную линию ногтем до мокрой точки. — Так, мы на территории Храма, прямо в серединке, в монастыре. Это внутренний круг. Всего их девять: Храм, Драконьи Земли, Терра, Бисм, Катедра, Лориэн, Пустошь, Королевство и Побережье, — мальчик внимательно по несколько раз перечитывал некоторые мудрёные названия, повторяя их одними губами, чтобы отложились в памяти. — Если на эту картинку смотреть, то кажется, что вроде несложно будет добраться. — Только кажется. Потому что это не карта вовсе. Не дуйся только. Именно поэтому я Рейту и отправил за толковой версией, потому как в большинстве книг этого мира есть схема, но нет карты. Неужели ты думаешь, что земля и вправду похожа на блин в разрезе с аккуратными круглыми границами? — Откуда мне знать, — уже мягче, с сомнением в сердцевине фразы, говорил Манабу, — может, и похожа? Я же ни разу в жизни за шестнадцать лет с этой горы не спускался. Даже в деревне ближней бывал редко. — Всего шестнадцать? — удивился Казуки. — Ребёнок совсем! — И вовсе не ребёнок! Что тебе не нравится? В этом возрасте у нас тут у многих уже свои дети есть. — А это, знаешь ли, не показатель взрослости. Дурное дело — не хитрое, человечков плодить! — усмехнулся пёс, чья морда всё ещё покоилась на плече Манабу, и вдруг сказал с искренней грустью в голосе: — Просто жалко мне тебя… — Почему жалко? — поинтересовался мальчик. Ха-ину заглянул в тёмно-карие глаза, изучавшие его с непониманием, и хотел было что-то сказать, но передумал. Всё-таки судьба Нуэвэ была на кону, а он какого-то щеночка с предназначением пожалел, что тот слишком мал, чтобы… — Жалко, что на горе торчишь все свои лучшие годы, — поспешно отозвался Казуки. Лицо паренька так презабавно вытянулось от недоумения, что пёс не сдержался и лизнул его в щёку. Через мгновение Манабу отскочил от него, как ошпаренный, и ещё и книгой для надёжности по морде приложил. — К чёрту тебя, чудовище! И не вздумай меня лизать! Всё! Спать будешь на полу, у входа. Казуки страдальчески заскулил: — Как? Ну нет, тут пол холодный! Пощади! За что? — За слюни твои! — категорично отрезал Манабу и указал ему пальцем на дверь. — Марш отсюда! — Но там даже коврика у порога нет! — наигранно-плаксивым голосом причитала собака. — Ты сам как коврик меховой, не замёрзнешь. Я гашу свечу! — решительно заявил Манабу и задул пламя. Тонкая дорожка дыма растаяла в воздухе, и сирота устроился на покой, периодически поглядывая в сторону двери, где горели в темноте жалобные глаза псины. Мысленно мальчик уговаривал себя, что правильно поступил, прогнав собаку с футона, что это полезно — держать дистанцию и дрессировать животных, и что он наказал Казуки вовсе не от того, что горячий язык, скользнувший по коже, пустил по его непривыкшему к ласке шестнадцатилетнему телу кусачие острые молнии совершенно необъяснимого характера. В таких тревожных раздумьях Манабу отрубился, а проснулся после полудня следующего дня от заливистого смеха Рейты, раздававшегося над ним. — Ой, ребята, да вы уже спите вместе? Хорошо смотритесь! Хоть зарисовывай, идеальная парочка! Придя в себя, Манабу покрутил по сторонам головой, потер кулаками глаза и понял, что лежит в обнимку с чем-то пушистым и белым, что вместо одеяла его укрывает мягкое крыло, а подмышкой лежит и пускает слюни голова собаки, отобравшей у него, Манабу, его законную подушку. — Я же сказал — на полу спи! — сонно возмутился мальчик и тихо пошевелил пальцами ног, чувствуя, что не в силах выбраться из-под тёплого одеяла-крыла. Тело было горячим и влажным от пота, пёс тоже был жарким, но его мягкое дыхание будто укачивало Манабу и не давало выгнать Небожителя. — Пошёл вон, мерзавец, — добавил он, совсем уж ненатурально, без всякой злобы. Охамевший Казуки уловил интонацию, распознал её как потенциально безопасную, и не стал реагировать на ругань. Он только сладко потянулся, не открывая глаз с довольным замечанием: — Ой-ой, не знаю, как так получилось, ума не приложу, само как-то. Может, это ты ко мне ночью подполз? Совесть заела? — Ну конечно я, вместе с футоном переместился, да на тебя никакой совести не напасёшься, — зевнул Манабу и повернулся к охотнику. — Рейта, нашёл? — Да-да, ты, мужик, надеюсь, не с пустыми руками? — вторил мальчишке ленивый голос Казуки из подмышки. — А то, может, мы ещё часок-другой вздремнём? — Ну, может, и спите? А я вот тут карту положу аккуратненько и пойду тихо-мирно по своим делам. Вы и правда поладили, братцы, ну зачем я вам в этом сомнительном походе? — Стоп, — ха-ину нехотя выбрался из объятий сироты, встал и строго посмотрел на Рейту. — Охотник, давай начистоту, без подколок, не люблю я давить на чувство долга, противно это как-то. Но вроде шкет этот тебе типа друга или приятеля. Так будь же нормальным другом — помоги нам в относительной безопасности добраться до границы Терры. Чего тебе стоит? Раз это твоя профессия — на драконов охотиться. А то она только звучит благородно, а сам ты выглядишь, прямо скажем, как ссыкло. — Вы не понимаете, — забегал глазами Рейта, — тут благородство-то ни при чём. И всякие высокие мотивы тоже. У меня нужных вам навыков нет. Я ж не такой охотник, как большинство… — А какой? — Ну… Не такой… — нерешительно почесал голову мужчина. — Трусливый? — Глупый? — Слабак? — Тряпка? Унизительные предположения весело посыпались с обеих сторон, от мальчишки и от собаки, и Рейта обиженно замахал руками, прося возможности договорить. — Послушайте, не гожусь я в охранники, у меня специализация другая… Сейчас основная часть моего клана — стражи. Они сторожат приграничные деревни от нападений драконов, отбивают их, а я… Ну, я — обычный охотник: мяско там добываю, зубы… Освежевываю и кожу продаю, когда подходящий экземпляр попадётся… — Падаль, что ли, за другими подбираешь? — Да нет же. Я вполне могу вальнуть дракона, только методы у меня не те, что вы думаете… — Да какая разница, какие методы, ты же сможешь нас защитить? — переспросил Манабу, серьёзно глядя на Рейту такими чистыми и невинными глазами, что тот не выдержал, отвернулся и вполголоса выругался. Казуки хмыкнул: — Короче, в стражи тебя не взяли, потому что ты слишком труслив, чтобы нападать прямо? Так? — Я бы выразился не так. Просто я немного дипломатичнее некоторых других охотников, потому и не стал стражем. И вообще, это они завели моду на охрану, а я как раз соблюдаю древние традиции предков. Охочусь в прямом смысле слова. — Вместо того, чтобы людям помогать, да? — и сирота широко улыбнулся. — Да что вы понимаете, стражи деревни тоже не по доброте душевной, а за бабло защищают, и это, может, ещё более лёгкие деньги, чем мои. Сиди себе месяцами, набивай пузо, пей пиво, баб потрахивай и жалование получай. А драконы чаще всего летом нападают, сезон у них такой — на приключения тянет, как некоторых. Вот стражи лето отработают и отдыхают на чужих харчах. А я круглый год на охоте. И не потому что не люблю деревенских… Ну, просто… — Не парься, я б тоже не стал людишек защищать, мир во всём мире и прочая чушь не по мне, пусть сами разбираются, — одобрительно ухмыльнулся Манабу, не замечая, как при этом на него покосился Казуки. А паренёк сонно потянулся, сел на футоне и продолжил: — Надо только ради себя всё делать, по-моему это честно. Но, Рейта, мне-то ты поможешь? Чего тебе стоит? К тому же наши интересы частично совпадают, ты бы всё равно попёрся сейчас на охоту, вот просто возьмёшь нас с собой в довесок, и будешь проводником по совместительству. — Главное, что у тебя есть навыки, которые помогут нам пройти Драконьи Земли. Даже если ты не страж, ты же их как-то убиваешь, вон — ножи есть, лук, — задумчиво протянул Казуки и неожиданно добавил: — Послушай, я не пророк, но кое-какие способности у меня есть, и что-то мне подсказывает, что ты, Рейта, охотник на драконов, получишь в этом путешествии очень крупную награду. — Насколько крупную? — оживился Рейта. — О, просто огромную, — чихнул пёс. — Казуки, ты что, обладаешь даром предвидения? — недоверчиво спросил Манабу. — Нее, будущее я не вижу, если ты об этом. На это есть оракулы, специалисты. А я так — любитель. — Вот чёрт! Хоть что-то ты умеешь делать? Что за бесполезный Небожитель мне достался? — Я не бесполезный! Ты просто ещё не видел меня в бою! — обиженно заскулил ха-ину. — А тебя можно вернуть или обменять на модель получше? Эй, боги, слышите меня? Этого — в утиль пора, он ничего не умеет! А мне кого-нибудь получше дайте, — в притворном недовольстве потряс кулаком в потолок заспанный Манабу, пока Казуки в таком же наигранном ужасе метался по келье, благо сшибать там было особенно нечего. Разве что Рейту. Но тот благоразумно вжался в стену, приобняв свёрток с драгоценной картой. Кто бы знал, каких нервов стоило ему сначала найти её, а потом добыть у одного знакомого купца. Он так устал и вымотался, а в награду что? Издёвки, хохот и грохот от этих придурков. Нет бы кто попить дал, отблагодарил… Рейта провёл ночь в одном притоне за городом, растратив в этой клоаке всю свою хитрость и доблесть на выматывающую игру в кости с жутким проходимцем и плутом. И если бы тот не был настолько же ужасающим выпивохой, ничего бы у Рейты не вышло. Купить карту он не смог бы при всём желании, потому что такие детальные, как эта, были в Нуэве редкостью, настоящим сокровищем, которое стоило больше годовалой выручки охотника средней руки. Спасибо соклановцам, они подсказали, где искать. Но сейчас Рейта не был уверен, что купец, проспавшись, не захочет вернуть проигранную карту. Более того, он знал, что этот гнилозубый, похожий на шакала человек, не любил упускать своё, и на пару наёмников ему денег точно хватит, так что времени на размышления о том, стоит ли идти с Небожителем и Манабу, не было, надо было попросту уносить ноги. И Рейта решился. — Так, сворачиваем этот бедлам. Предлагаю отправиться уже сегодня, в ночь, нечего время зря терять, да к тому же по вечерней прохладе идти будет легче, чем по этому пеклу. — Вот это я понимаю, правильный подход, — пёс радостно завилял хвостом. — Вы сбрендили оба? Ночью в горах холодно, замёрзнем до смерти, дорогу не видно, а волки? А разбойники? — всполошился Манабу. — Подозреваю, что зверьё нас не тронет, — кивнул Рейта головой в сторону Казуки. — Да, обычные твари не сунутся, и куда идти мы знаем, наш охотник тут каждый поворот облазил, плюс я в темноте вижу прекрасно. А если замёрзнешь, я тебя согрею, — протявкал ха-ину, и Манабу сварливо отказался: — Вот ещё, я у монахов возьму тёплую одежду. Даже не вздумай меня трогать! И всё-таки не понимаю, что за спешка. Ну выдвинулись бы завтра утром, пораньше… — Ага, конечно, пораньше, ты спишь до обеда, а там опять ночь, эдак мы год собираться будем. — Ладно-ладно. Но куда мы так торопимся? Что, Элементы, о которых ты говоришь, сквозь землю провалятся, что ли? — Как куда? Мир спасать! И развлекаться, конечно же, — произнёс пёс загадочным тоном, не отвечая на вопрос об Элементах, и вылетел из кельи в монастырский двор, чтобы успеть напоследок, перед выходом в дорогу, как следует погонять местных кошек и закопать в саду понадёжнее пару припрятанных вчера косточек. Это просто необходимо было сделать на будущее, так подсказывало Казуки его нутро. Хотя будущее, вполне возможно, могло и не наступить. Но эта мысль заставляла его только лаять громче и копать глубже.