Nueve

Монастырь остался далеко позади призрачным скоплением шипастых жёлтых огней. Ещё не раз можно было обернуться через плечо и увидеть трезубец главного храмового здания, силуэты многоярусных крыш, даже драконов на их углах, и трепещущие от ветра разноцветные флажки и ленты. Яркая картинка уходящего детства. Только вот Манабу не оборачивался. Его сердце не сжималось, тоска по дому не мучила, ему было не дано грустить по тому, что он безжалостно покидал, как и не дано было буйно радоваться самому походу. Внешне он был настроен скептически и вслух ни разу не произнёс заветного: «Как же я счастлив наконец свалить отсюда!» Просто шагал и показушно дулся, будто его насильно заставили принять такое решение. Зато белый небесный пёс прыгал, крутился и даже напевал от удовольствия, пока Манабу не пригрозил ему вернуться обратно, если тот не заткнётся. Угроза сработала, но лишь на непродолжительный срок, вскоре Казуки снова затянул, ужасно фальшивя, какую-то только ему одному знакомую дорожную песенку. Горы с удивлением ловили странные, непривычные звуки, которые отскакивали от камня, как круглые мячики, и прыгали, прыгали дальше, меняясь до неузнаваемости. Манабу покряхтел, повозмущался, но почему-то назад не повернул. Через какое-то время сам не заметил, как начал улыбаться, рассеяно вслушиваясь в слова песни ха-ину. Крохотный отряд спускался в низину медленно, но верно, дорога сначала катилась ровно, а потом запуталась в горах, как нить с прялки, что ненароком выпала из руки мастерицы. То вилась вниз по склону, то ныряла в глубокие овраги и ущелья, была и широкой, и узкой, превращалась в ступени, высеченные в скале, разветвлялась на хитрые козьи тропки, из которых только их друг-охотник легко мог выделить нужную. Рейта перемещался по самым сложным участкам пути уверенно, полагаясь даже не на глаз или нюх, а на память, что хранила эту местность в подробностях точнее любой карты. Они довольно решительно прошагали мимо прихрамовой деревушки, хотя сытный мясной запах из таверны на окраине заставил Казуки расстроенно вздохнуть и понимающе переглянуться с Манабу. Но время привала ещё не настало, осмелевший на своей территории охотник обозвал их за эти переглядки слабаками и неженками. Потом пожалел дураков, дал выпить по бодрящему глотку чего-то хмельного из очередной фляги, выуженной из-за пазухи, и сказал спутникам, чтобы они запаслись терпением, раз уж собрались пересечь Нуэве, или катились бы обратно к монахам под «юбки». Под «юбки» обоим вроде бы не хотелось, так что пришлось умерить аппетит и шагать дальше. Две пары человеческих ног и четыре мягкие собачьи лапы скользили и скользили по камням, по сырой траве, погружались в пыль и песок ритмично и пока ещё довольно бодро, однако сумерки всё густели, и сначала едва слышное ворчание Манабу становилось всё более отчётливым и досаждающим. Как назойливая муха в знойный полдень, он зудел и зудел о том, что устал, что хочет спать, есть или ещё чего-то неопределённого, но чтобы вот прямо сейчас дай и подай. Охотник на драконов внимания на эти жалобные тирады не обращал — он-то привык к тому, что его друг из тех мушек, что жужжат, но не кусаются, а вот Казуки пытался утешать, за что и поплатился, услышав вдруг ни с того ни с сего осуждающее: — И я вообще не понимаю, на кой-тебе нужны эти пафосные крылья, если ты не летаешь по воздуху, а ползаешь по земле, как червяк, бестолковое ты пугало! Казуки встрепенулся, посмотрел на него ехидно, а потом сбавил шаг, пока совсем не замер. Рейта и Манабу не обратили на это внимания, продолжая идти дальше, но скоро в их спины ударил сильный поток направленного ветра. Они обернулись и, не сговариваясь, присвистнули. Там, где недавно стоял ха-ину, его уже не было, только след четырёх лап, а зверюга взмыл вверх неровной дугой и теперь летел над ними, бросая смутную тень на путешественников. — Я вообще-то имел в виду, что ты мог бы кого-то из нас везти на спине, — крикнул Манабу вверх, сложив ладони рупором. — Например, тебя? — Например, меня! — А я бы и за деньги не согласился на этом страхе верхом кататься, — передёрнуло Рейту. — А я ногу натёр, так что не брезгливый, — настаивал Манабу. — Обойдёшься, мелкий, я тебе не пони! И по земле хожу исключительно из солидарности с вами, двуногие, бескрылые козявки, — усмехался пёс, кружась в небе и выписывая там немыслимые пируэты. — Лучше бы мне дали пони. Спустишься, покажу тебе козявок, — уныло и как-то совсем не грозно потряс кулаком мальчик и сел прямо на землю, посреди дороги, мысленно оплакивая мозоль на ноге, натёртую непривычной обувью. Монахи так радостно собирали его в дорогу, что отдали все свои лучшие вещи: кто-то плащ с капюшоном, кто-то пару добротных штанов, а настоятель вытащил откуда-то сапоги из гладко выделанной блестящей кожи. Рейта тогда ещё чуть от зависти не лопнул: «Не может быть! Это же из Пещерного Антрацитника! Редкость! Стоят целое состояние! Я ещё ни разу такого дракона не ловил. Даже в глаза не видел!» И вид у охотника был тогда такой безумный и восторженный, что, казалось, он или бросится обнимать ноги Манабу, или просто отберёт реликвию силой, несмотря на дружбу. Ни то, ни другое ему не позволил сделать Казуки, вставший между ним и мальчиком. Проблема была в том, что Манабу с детства ничего, кроме сандалий, не носил, и вообще предпочитал бегать босиком, и вот теперь поплатился за это — натёр ноги в кровь. — Конец. Всё, я с места не сдвинусь, пока не отдохнём, вот что, — надувшись, заявил он, сидя на дороге. — Ты ещё поваляйся в грязи и поплачь, — дал сверху язвительный совет Казуки и замахал на него крыльями. — И ножками потопай, и настоятелю пожалуйся, — неожиданно поддержал волшебное животное Рейта. — На самом деле ты зря это делаешь, Манабу, я бы не советовал торчать тут в пыли, да ещё в темноте, мало ли что из неё выползет, и какие у этого «чего» кулинарные предпочтения. Мужчина достал из потёртой дорожной сумы небольшой фонарь из стекла и медных стебельков, собиравшихся в витиеватый цветок, и добавил: — Темнеет, ночь только начинается, нам нужно покинуть горы как можно скорее. Во-первых, тогда замёрзнуть не успеем. Во-вторых, в долине, ближе к границе, есть деревня, моё теперешнее пристанище. Путь неблизкий, не знаю, управимся ли мы до утра, вы ходоки ещё те. Но и лагерь разбивать не хотелось бы. Охотник порылся в карманах в поисках огнива, высек искру, и вскоре пламя затанцевало в стеклянной коробочке весело и высоко. Рейта прикрыл свой светильник крышкой и зашагал по дороге вперёд. Золотистое сияние от лампы утекло вслед за ним, а сидящий на дороге Манабу разочарованно шмыгнул носом, глядя за тем, как охотник подобно большому светлячку удаляется в ночь. Казуки приземлился, наверное, опять из солидарности, и направился за ним пешком, напоследок сделав своему подопечному отрывистый приглашающий жест — махнул мордой. И в этом было невысказанное, но явное предложение повзрослеть и не тратить время на капризы и лень. Рейта скрылся за поворотом, стало совсем темно и неуютно. Манабу задумчиво погладил сквозь ткань кусочек металла на верёвочке, висящий на его шее. Пальцы привычно обвели форму странного амулета, и прежде, чем они сомкнулись внизу на груди, паренёк встал и уверенным шагом бросился догонять своих. «Кто бы знал, как это больно», — бурчал он под нос. Только ему ужасно не хотелось проверять на собственной шкуре вкусы и остроту зубов неизвестных обитателей гор, а ещё то ли амулет снаружи, то ли непонятная сила внутри грудной клетки тянули мальчика вслед за друзьями. По дороге, чтобы не дать Казуки шанса снова запеть, они играли в слова, в шарады, в «верю-не верю», пытались угадать на что похожи подсвеченные луной зыбкие облака. В итоге надуманные забавы надоели всем троим, тогда Казуки стал рассказывать о созвездиях, заставлял паренька и охотника искать названные фигуры в небе, объяснял их имена, рассказывал сказки, правда, некоторые звёзды Рейта называл иначе. Всяческие Весы и Короны в его варианте превращались в породы драконов, ха-ину с ним спорил, но следопыт упрямо стоял на своём. Манабу это состязание в заумности наскучило, ведь он блестящим знанием астрономии не отличался, и потому стал из упрямства тыкать на ходу в группы звёзд, водил пальцем, обрисовывал комические силуэты, перебивал спутников и выкрикивал: — Смотрите-смотрите! Созвездие Безносой Размазни! А вот там, левее, созвездие Тупого Пса. Знаете, почему Тупого? Потому что там, где должен быть мозг, ни одной звёздочки не видать, даже самой крохотной. На удивление Казуки не стал привычно отбрёхиваться, он просто остановился на повороте дороги и прислушался. Уши торчком, глаза горели, на вопрос Рейты «Что не так?» ха-ину ответил: — Всё так, а дальше будет ещё лучше. Только нужно поторопиться и оказаться у подножья этой горы не позднее, чем через пятнадцать минут. — Смеёшься? — возмутился охотник на драконов. — Да тут, наверно, час ходу. Вы плетётесь, как незнамо кто… — не успел он договорить, как пёс перебил его: — Точно, пешком не успеем. Поторапливайтесь тогда, идите так быстро, как сможете, я буду ждать внизу, а то не поймаем… — Кого не поймаем? — поинтересовался взъерошенный Манабу. Только вот ему никто не ответил, потому что собака взмахнула большими белыми крыльями и шагнула вниз прямо с обрыва, чтобы тут же вынырнуть, оскалить зубы в беззлобной ухмылке и демонстративно резко спикировать к подножию. — Увидимся на перекрёстке, козявки, — проорал он напоследок задорно, сразу же исчезая из виду. Проследить взглядом за ха-ину не удалось даже глазастому заинтригованному Манабу, как он ни пытался. До этого усталый юноша еле полз, дразнился созвездиями только для того, чтоб разбудить самого себя очередной склокой с Небожителем. Но теперь сон как рукой сняло, он ожил, склонился над пропастью, отчаянно вытянул шею и, наверное, если бы мог, навострил бы уши так же, как крылатое мохнатое чудовище минутой ранее. — Ты смотри, из штанов от любопытства не выпрыгни, — рассмеялся Рейта и уволок его за шиворот от края обрыва. — Не волнуйся, догоним мы твоего дорогого дурного пёсика. Похоже, он не просто так на обгон пошёл, кажется, я догадываюсь о причине. — И что это за причина? — уточнил Манабу, который от волнения решил отложить на будущее логичные, с его точки зрения, оправдания вроде: «Ничего он не мой дорогой!» и «Да пусть эта шавка катится, куда хочет!» В ту минуту ему вдруг все эти слова показались пустым сотрясением воздуха. Да и к тому же главного объекта насмешек и ворчания рядом не было — ну не тратить же весь пыл на бестолкового добродушного Рейту? «Бестолковый» же делиться своими соображениями не захотел, хохотнул в кулак и потащил мальчика за собой по горной тропке, которая была такой изгибистой, что лучшие виденные охотником крутобёдрые девочки в тавернах могли бы позавидовать формам — волна за волной дорога спускалась в долину. Часа не потребовалось. Рейта двигался быстро, да и Манабу был бодрячком, летел со всех ног, позабыв о боли, так он сгорал от желания узнать, что же там их ждёт внизу. Каково же было его разочарование, когда на равнине после финальной пробежки они наткнулись не на какое-то чудо, а на самую обычную большую телегу-развалюху, гружёную румяными яблоками. Плоды, наверное, за день пути нагрелись на солнце, потому от этой тарантайки пахло как от сладкого пирога или яблочного варенья, что готовили в монастыре на зиму в огромном количестве. И на маковке этого самого пирога лениво возлежал Казуки в окружении огрызков. Он потянулся, вызывая лёгкий яблокопад в телеге, и сонно зевнул: — Ну наконец-то! Что ж вы так долго-то! Мы тут с почтенным Ито заждались, правда, господин Ито? И лишь в этот момент Рейта и Манабу углядели крохотного седого мужичка, сидящего пригорюнившись с поводьями в руках. Его ломовая лошадка неспешно подъедала растущую на обочине пожухлую траву. А сам беловолосый то и дело горестно вздыхал и подрагивал от страха, поглядывая через плечо на крылатого захватчика своей телеги. Причём, судя по уровню его паники, никто не мог бы поручиться, что крестьянин поседел до такого состояния не по вине обнаглевшего злодея-Казуки. — Как скажете, благословенный Небожитель, как скажете, — часто закивал он, — заждались так заждались. Не соизволите ли отпустить на волюшку-то? Коль ваши приспешники подошли всё-таки? — срывающимся голосом прокряхтел мужчина. — Какие такие приспешники? Мы ему не приспешники! — Ещё бы сказал слуги! — Или подручные! — Нет, мы не подручные! Я вообще у них главный! Наперебой стали возмущаться Рейта и Манабу, прерывали друг друга, активно жестикулировали, на что Казуки только весело расчихался, а дедушка заторопился исправиться: — Не извольте гневаться, люди добрые! Вы ведь люди? А добрые? Не нечисть же какая? Ой, то есть я хотел сказать не Небожители? — он покосился на ха-ину, но тот оговорку не заметил. — Они добрые, ещё какие. Только не быстрые, примите наши извинения, господин Ито. Ну, иди сюда, главный, — насмешливо обратился он к Манабу. — Да и ты, горе-ловчий, залезай, домчимся с ветерком, я обо всём договорился, нам с уважаемым Ито по пути, он подбросит всю нашу честную компанию до нужной деревушки. Они забрались в телегу, их извозчик-поневоле снова вздохнул, вызывая сомнения в том, что ему действительно было по пути с этой бандой, однако он послушно пощёлкал языком своей лошадке и прикрикнул: — Но, хорошая, пошли, Кэлпи, пошли! — Кэлпи возмущённо заржала и двинулась сначала ровным шагом, а потом перешла на бодрую рысь, чем немало удивила мужичка: он сроду не видал, чтоб его нерасторопная старушка выдавала такую знатную скорость. Рейта сел сзади, свесив ноги с края телеги, и тоже поддался соблазну: подхватил одно яблоко, небрежно потёр об штанину и надкусил розовый бок с аппетитным хрустом. Так и жевал, глядя на то, как постепенно горы за их повозкой становятся меньше, а дорога длиннее. Манабу даже есть не мог. Когда забрался внутрь, он понял, что сил совсем не осталось, ноги в сапогах горели от боли, и если бы он был наедине с самим собой, то, возможно, даже расплакался бы от бессилия и сознания собственной жалкости. «Прав был Рейта, я точно слабак и неженка. Ну какое мне путешествие к морю? Я издохну, не добравшись и до окраин Храма», — подумал парнишка и устало привалился спиной к горе яблок. Ха-ину съехал вниз и прижался к его боку своим, часто вздымавшимся и опадающим от тёплого дыхания. — Чего скис, хромоножка? — хитро посмотрел на него Казуки. — Хромоножка? Заметил, значит? Тогда чего дразнил там в горах? — возмутился Манабу. — Я, наверно, даже снять эту чёртову драконью обувь не смогу, только если вместе с кожей. Эй, ты чего творишь? — он попытался было отпихнуть пса, но тот уже успел несколько раз беспардонно лизнуть его лицо, прежде чем отодвинулся на приличное расстояние. — Я творю добро, — хмыкнул Казуки. — Немножечко, кажется, умею. Но, по всей видимости, только с тобой. Манабу утёрся рукавом, хотел зло отчитать мерзопакостную псину за нарушение личностного пространства, но вдруг шокированно замер. Вытаращил глаза, посмотрел на свои ноги, на Казуки, потом снова уставился на чёрную кожу сапог, пошевелил внутри пальцами. Без сомнения — болеть перестало. Он даже стянул обувь, проверил — ранки ещё виднелись на коже, но выглядели розовыми, заживающими. — Это ты сделал? Как? — Я. Неважно, как. Тебя я могу немного подлечивать. В пределах разумного, конечно. — А какие у разумного пределы? — Я и сам не в курсе. Но ты не вздумай отпиливать себе руку ради эксперимента! А то с тебя станется. Мне кажется, я пробудил любопытного монстра, у которого тяга к познанию просто зашкаливает. — Но только что я умирал от боли, а теперь всё прошло. Обалдеть! — Ну что, я больше не бесполезная скотина? Не бестолковое пугало? Теперь не променяешь меня на пони? — самодовольно спросил Казуки. Манабу состроил каверзную рожицу и нарочито медленно протянул: — Не знаю, не знаю… Пони — это такой соблазн… — Вот неблагодарный! — Но у пони же такие милые глазки и пушистая чёлка, и грива… — загибал пальцы Манабу. — А я магией лечить умею! — Ага, мозоли. Короче говоря, ещё подумаю, слишком сложный выбор, — зевнул мальчик, положил пару сапог между собой и Казуки, чтоб тот не вздумал пристраиваться рядом, повернулся на бок, затем на другой и уснул. *** Очнулся Манабу от слепящего утреннего солнца. Оно было уже довольно высоко, пейзаж изменился, по обе стороны от дороги тянулись веселые зеленые рощи с фруктовыми деревьями. Парнишка потёр глаза пальцами, ещё не до конца очнувшись от глубокого сна, пытаясь вернуться в этот мир и понять, где он, почему спина вся в синяках, и куда, чёрт возьми, делся его уютный, пусть и тонкий футон. — Подъезжаем, — сказал Рейта, увидев, как Манабу зашевелился и заёрзал на яблоках. — Ты бы сапоги уже натянул, не искушай меня, стащу ведь, не погнушаюсь. Ты просто не представляешь, какое сокровище тебе досталось. — Не представляю, — ответил мальчик, но всё-таки обулся, устроился поудобнее и подхватил первое попавшееся яблоко на завтрак, проигнорировав печальный вздох старичка Ито, который в уме подсчитывал убытки от непрошеных попутчиков с самой первой минуты их встречи. Они въехали в крошечную деревушку — всего пара десятков захудалых домиков с закопчёнными крышами и покосившимися частоколами, увитыми плющом. С первого же двора, мимо которого проезжала телега, вышла дородная женщина и выплеснула ведро помоев прямо под ноги Кэльпи. Лошадка обиженно фыркнула и переступила лужу. — Какие у тебя приветливые односельчане, — рассмеялся Манабу и толкнул Рейту локтем в бок. Тот виновато почесал затылок, глядя на то, как недовольная баба показала им вслед неприличный жест. — Они просто слегка меня недолюбливают. Ну, ты ж знаешь, на вкус и цвет… — Слегка? — насмешливо уточнил Казуки, когда охотнику в голову прилетел подгнивший персик, прицельно брошенный уличным мальчишкой. Рейта от персика подозрительно привычно увернулся и обречённо пожал плечами. — Говорят, что такие драконоубийцы, как я, приносят несчастья. — Серьёзно? — удивился Казуки. — Нет, конечно! Просто расхожие домыслы и тёмные суеверия. — Даже не знаю, не похож ты на источник проклятия, разве что заболтать до смерти можешь, — скептически заметил Манабу, потирая подбородок. — Спасибо за поддержку, друг, — горько усмехнулся Рейта. — А мне не весело. Не приношу я беды! Это глупость, которую тёмный люд придумал, чтобы заставить всех охотников стражами работать, а не на вольных хлебах жить. Потом я хорошо зарабатываю на своей добыче, вот они и завидуют. К тому же два пожара и эпидемия, что случились за последний год, никак не дают мне опровергнуть эти обидные выдумки. — Жутковато! — хмыкнул Казуки. — Я бы тоже на тебя вину свалил. Но, думаю, это всё произошло не из-за тебя, охотник, а из-за того, что местная деревенщина не следит за гигиеной и с огнём не умеет обращаться осторожно. Любят люди себе самых крайних выдумывать. Дальше радушный приём продолжился: каждый встречный и поперечный плевал в их сторону, некоторые крестьяне грязно ругались, другие выдавали что-то вроде «Явился, не запылился на наши головы! И когда же ты сгинешь, ирод?». Манабу порадовался про себя, что хотя бы камнями в них не бросали. Правда, такими темпами могло дойти и до этого. Всюду были злобные лица и угрозы деревенских: — Безносым здесь не место! — Иди работать на границы! Охраняй людей от драконов, а не промышляй разбоем! Так они продирались сквозь возмущённый ропот, пока не добрались до дальнего домишки, стоявшего особняком, на отшибе от других. — Когда ты уже переедешь?! Проваливай! — донеслась до их слуха очередная «приветственная речь», на этот раз совсем близко. Крепкая загорелая женщина с выгоревшими от солнца волосами, скрестив руки на полной груди, стояла у забора, на котором сушились какие-то банки, склянки, кожаные ремни и круто сплетённые мотки верёвки. — И вам не хворать, госпожа Аоки, — изменившимся голосом, очень сладко и льстиво ответил Рейта, спрыгивая с повозки. Подошёл, поклонился чуть ли не до земли. На что Аоки злобно цыкнула: — Ой, вот только не надо мне тут лизоблюдничать. За два месяца не уплачено, Рейта! Два месяца! Не выдашь мне плату сейчас же, весь твой скарб из сарая и из дома повыбрасываю. А что получше — в лавку отнесу. Хоть какая с тебя, лоботряса, прибыль. Меня и так уже вся деревня прокляла за то, что тебя пустила. — Не беспокойтесь, я всё оплачу сполна и с процентами! — Ох эти мне проценты твои… Ни горячо от них, ни холодно. Разве что ребятёнками обернутся, проценты-то, одна радость, — вдруг раскраснелась суровая женщина, сняла с плеч цветастый платок и стегнула им Рейту по заднице, когда он проходил мимо на двор. — А вот этого уже мне не хотелось бы, — проворчал охотник и потопал в свой сарай, приглашающе махнув своим спутникам рукой. — Эй, наглец! Деньги жду до полудня, — уже чуть мягче, почти игриво произнесла хозяйка, подумала и добавила: — И рухлядь эту на колёсах с проезда убери. Перегородил мне тут всю дорогу! — Не извольте беспокоиться, считайте, нет меня здесь. Уже нет! — отозвался Ито и, как только Казуки и Манабу, посмеиваясь, сошли с телеги, их несчастный извозчик развернул транспорт, подгоняя Кэлпи что было мочи. Мужичок мечтал поскорее выбраться из этой деревушки, чтоб потом навсегда забыть о крылатых говорящих собаках, проклятых охотниках и неприятных прожорливых подростках. — Жаль, — проводил его печальным взглядом Казуки и пошёл за Рейтой. — С ним было бы комфортнее путешествовать. Только, увы, думается мне, что в Драконьих Землях телега далеко не проедет, местность не та. Точно я говорю, уважаемый наш проводник? Они заглянули в тёмный сарай, в котором скрылся охотник, и тут же оба отпрянули, Манабу ещё и нос зажал, такая жуткая смесь сильных запахов там царила. В квадратном углублении в земле на огромной глыбе горного льда кусками лежало разделанное мясо. В поросшем паутиной углу стояла большая коптильня, на которой, по-видимому, Рейта обычно готовил деликатесы на продажу. Одну глухую стену занимал высокий стеллаж, заставленный коробками со стрелами, силками и капканами. Там же хранились бутыли с разными жидкостями. На некоторых просматривалась наклеенная картинка с черепом и костями, на других — странные знаки. Под потолком на десятках натянутых верёвок сушились шкуры и травы, а ещё были развешаны сухие полоски вяленого мяса. Рейта обернулся к дверному проёму, в котором застыли Казуки и Манабу, и буркнул: — И чего вы там торчите? Идите сюда, помогите собраться. Раз уж мы идём в поход, нам понадобится соответствующее снаряжение. — Как снаряжение? — изумился Манабу. — Тебе что, твоего лука мало? Рейта посмотрел на него искоса, как на идиота. — Ты что, серьёзно считаешь, что я драконов стрелами валю? Ещё бы сказал на кулаках с ними сразиться. Ты хоть раз живого дракона видел? — Знаешь, что нет, — ответил Манабу. — Я вообще ничего интересного не видел. — То-то и оно! Да большинство драконов размером с гору, не меньше, обычная стрела им примерно как тебе заноза. Есть монстры помельче, но у тех другие способы защиты — ядовитые шипы, слюна, пламя из пасти, а крылья острые, как бритва, одним ударом рассекающие человека от затылка и вниз — пополам. Охота — занятие сложное, состоящее из тысяч хитростей, премудростей и уловок. — Бла-бла-бла, — оборвал речь раздражённого охотника Казуки. — Короче говоря, что складывать и куда? Ты хоть покажи нам или списочек накатай, пока будешь своей хозяюшке «проценты» отдавать, мы с Манабу всё соберём. Время уходит, знал бы ты, как быстро оно заканчивается… Охотник втянул в себя воздух и мысленно сосчитал до десяти, чтобы не ответить на реплику о хозяюшке. Достал с полки небольшой свиток чистой бумаги, взял тонкий, остро отточенный уголёк и написал требуемый список. Не хотелось признавать, но небесный пёс был прав. Такой подход существенно сократит количество проведённых в гнусной деревушке часов, что не могло не радовать. А мальчик внимательно смотрел и смотрел на Казуки: за показной насмешливостью в фразе ха-ину промелькнуло что-то не наигранное, что-то настоящее и такое же острое, как крылья драконов, о которых говорил Рейта.