Nueve

На деле старая повозка оказалось даже добротнее тех, что Манабу видел ещё на территории Храма. Крупные крепкие колёса выглядели внушительно и надёжно, качественная древесина не ссохлась и не прогнила, явно обработанная каким-то раствором, отчего была гладкой и не грозила наградить занозами. Однако самым приятным сюрпризом стал арочный полог из плотной непромокаемой ткани, держащийся на с виду надёжном металлическом скелете из полукруглых прутьев. Вдобавок им выделили двух сноровистых кобыл, пообещав, что резвее животин в округе не сыскать — домчат с ветерком. Что было очень кстати: ускориться следовало во что бы то ни стало — эта мысль донимала Казуки всё чаще и навязчивее. Время тлело со скоростью подожжённого пуха вековых тополей. И всё же ха-ину понимал, что отдых, сон и еда оставались той необходимой блажью, без которой никак не обойтись, если он хочет доставить своего бесценного мальчика до места назначения без потерь. Сильным. И напитанным впечатлениями, которые останутся для него неповторимыми, ведь больше никогда, никогда… Впрочем, последнее было уже личным желанием полубога. Дать Манабу большего он не мог. Для Казуки оставалось загадкой, были ли их новообретённые спутники частью великого плана Мироздания, знали ли о них гадальные камни Небожителей ещё до того, как судьбоносные встречи случились. Так или иначе, ему приходилось признавать, что они не столько отягощали путь, сколько помогали двигаться к целям, которых было больше одной, хоть в итоге всё и сводилось к основной — достичь Побережья. Не попадись им по дороге Кулоэ, обронивший будто бы невзначай про Асгерду — Защитницу местных земель, и не приведи он их в эту деревню, их с мальчиком маршрут вдвоём стался бы куда тернистее. А в том, что им нужна именно таинственная Асгерда, Казуки не сомневался ни минуты: ведь так сказал Манабу, едва услышав её имя, значит ошибки быть не могло. Едва ли тот сам понимал силу своего глубинного чутья, зато Небожитель знал — это очередной маяк на пути к Элементу. Многоцветье заката раскрашивало дорогу и фантастические пейзажи пёстрыми мазками, смешивая тона, как краски на палитре. Манабу был единственным, кто всё смотрел назад, на уже скрывшуюся из виду деревеньку вместе с её чудными, но радушными обитателями. Он полулежал на мерно вздымающемся боку пса, растянувшегося на полу повозки, по краям сидели Рейта и Руки, спинами подпиравшие поклажу. На одном из мешков стоял, забавно покачиваясь от тряски, как игрушечный, Кулоэ в форме ворона — иначе ему просто не хватило бы места внутри. Рулевым их небольшого ковчега на ближайшие несколько часов стал добродушный, но молчаливый мужчина-гатас, рыжий и мощный, один вид которого заставлял лошадей ускоряться без лишних команд. Это была скорее работа слаженной, съеженной команды, нежели инстинктивный страх животных перед широкоплечим детиной-кучером. Приятная нега после дивного плотного ужина и ещё более дивной браги нежила сытые тела путешественников. Бесспорно, повозка была куда более разумным решением, нежели робкая идея захмелевшего Рейты взять только четвероногий транспорт и отправиться на ту сторону круга в качестве наездников, а не мягкого мяска, развалившегося на полированном дереве и ритмично сотрясающегося на ухабах сельской тропы. Сейчас это понимал и он сам, а в ту минуту его убедил вдруг посерьёзневший Казуки, резонно заметив, что таким образом им не придётся делать привалов и в конечном счёте они скорее сэкономят, нежели потеряют время. Покидая гостеприимное селение, странники получили в дар достаточно провианта, готового к употреблению без костра и готовки. Конечно, им собирали куда больше, но, как бы не скрипел от досады зубами охотник, пришлось тактично отказаться, взяв лишь то, что они были в состоянии нести потом пешими. Каиса была смышлёной и не обидчивой женщиной, она же на прощание наградила Рейту и Руки заговорщическими подмигиваниями, мол, если всё же надумаете сыграть свадебку — милости просим. Высший был готов сквозь землю провалиться, а ещё лучше — закопать в неё одного кретина. Кретин оказался крайне непонятливым. Липкие алчные взгляды, полные обожания и маячившей жаждой наживы, стекали теперь мурашками омерзения по спине Руки. Он старался игнорировать морального урода, с которым его разделяла только пушистая собачья задница на полу телеги. С ужасом дракон размышлял о том, что ему вот-вот снова придётся извергнуть из себя драгоценные камни, так плотно он поел. Предыдущие аметисты уже нашли своего хозяина: он отдал их Каисе в знак благодарности, с удовольствием наблюдая, как удручённо жуёт губу обломавшийся охотник. — Она помогла нам совершенно бескорыстно и заслужила награду, — с наслаждением пояснил он уже в повозке. Рейта отозвался с обидой: — А то я не бескорыстно от Храмовых земель с Манабу топаю! Кормлю и пою всё возрастающую популяцию сотоварищей, шкурой своей рискую, в конце концов, палатку вам ставлю! И что в итоге? Кошке — брюлики, а мне — кукиш? — Во-первых, это аметисты, а не брюлики. — А чем тебя надо кормить, чтобы вышли брюлики? — заинтересованно перебил просветлевший мужчина, просительно складывая ладони на груди. — Во-вторых, — терпеливо продолжил Руки, и не подумавший отвечать на вопрос о своём питании, — получилось отличное распределение благ, по моему скромному мнению. Госпожа Каиса заслужила эти камни, а ты — нет! Ты, Убийца, ведь совсем другое дело. — Какое такое другое? Не догоняю! — Да чего ты не понимаешь? Гатас для нашего отряда — случайные встречные, они помогли нам, хоть мы для них и чужаки, следовательно, мы должны были их отблагодарить. — А вот друзья ничего друг другу не должны, сечешь? — подтявкнул вдруг Казуки с ангельски-невинным выражением морды. — Ты о чём вообще? Чего вы все меня путаете? — Рейта запустил пальцы в свою блондинистую шевелюру и с силой дёрнул себя за волосы. — Стимуляция тебе не поможет, Убийца, даже не пытайся. Особенно в этом месте. Если ты не знал, обычно живые существа не волосами, а головой думают. Но ты ведь у нас особенный, у тебя, наверно, мозг совсем усох за годы в маске. Это, может, и не твоя вина, видимо, всё от недостатка воздуха, — поддел охотника смеющийся дракон. — Ой, надо же, давайте снова шутить про мою маску! Сама оригинальность во плоти. Недостаток воздуха! С ума сойти! Не знал, что драконы сильны в медицине, но то, что от ответов вы увиливать умеете, теперь понял. Так объясните мне, черти, почему я для мудрого лекаря Руки «другое дело», не достойное аметистов? — Объясняю: платить надо чужакам! Дружба и оплата, дружба и долг — понятия несовместимые, — небесный пёс охотно пояснил мысль Руки. — Так что радуйся, Рей, тебя Высший другом считает, не иначе! Цени это! — Ничего подобного! Я не то имел в виду! Да чтоб я с Убийцей… — дракон от неожиданного вывода Казуки чуть не икнул очередным аметистом, но вовремя сдержался. Он так и не придумал, как возразить на это предположение, потому решил и вовсе ничего не говорить. Насупленный коротышка весь подобрался, сразу став как будто ещё меньше, скрестил руки на груди. При этом скулы у него едва заметно порозовели, что заставило и охотника прикусить язык. В повозке на время воцарилась тишина. Медленно, словно патока, под навес телеги втекал вечерний свет, он усыплял, как стук копыт и как повторяющийся ритм ухабов. Примолкшая было в ленивом блаженстве компания, точно по договоренности, сладко позевывала по очереди. Когда Манабу широко раскрыл рот в свою пору, он вдруг не зевнул, а выдал меланхоличное: — Никогда не думал, что закат может быть таким долгим. В горах небо гаснет быстро, как потушенная свеча. Раз — и темно. А тут… — Как костёр, — подхватил лирический настрой Казуки. — Тянется и тянется, синее в рыжее переходит, а потом в черноту. У нас на Небесах такого вообще не бывает. — Какого? Ты о чём? — тут же вскинулся Манабу, сел, напряжённо выпрямляя спину. У остальных путников сон как рукой сняло: не часто в Нуэве можно было разузнать что-то достоверное о жизни богов. Раньше ха-ину не особенно-то распространялся об их укладе, а тут вот — разговорился. — Закатов, восходов не бывает… Ночи вообще нет. Да и времён года как таковых не существует, — тихо объяснял Казуки, уткнувшись носом в свои пушистые лапы. — Время, по сути, всегда одно и то же, вечно светло, вечно тепло, живём в идеальном нигде и никогда. А вот у вас тут что ни минутка, то что-то новое, неповторимое. Да и сами вы уникальные, посмотрите только по сторонам: ворон, дракон, охотник, мальчик с особым предназначением, а там вон котокучер гигантский сидит. Названный рыжий гатас даже ухом не повёл, но его спина волшебным образом стала выглядеть ещё более угрожающей и могучей. — Кого не возьми — чудо! В отличие от нас, все существа в каждом круге Нуэве могут гордиться своими обычаями, историей, и нет ни одного места, похожего на другое… — Знаешь, я понимаю тебя, дружище, — Рейта неожиданно поддержал восхищение Казуки. — Даже я сейчас удивлен тем, что у нас творится. Я ведь прежде дальше Драконьих никогда не ходил. Поймаю, бывало, на продажу нужное количество… хм… добычи, — осторожно покосился он на надувшего щёки дракона, — и сваливаю обратно в деревушку. Мотался туда-обратно столько лет, а о том, что за горизонтом расположено, не задумывался, лишь бы было, что поесть и где поспать. — Перевожу: лишь бы брюхо набить и разврату предаться. Как есть — низменное существо! — сделал уточнение Руки, но на этот раз не задел Рейту. — Жил я и не ведал, что не так уж далеко от моих привычных маршрутов, в Терре обитают люди-кошки, рыбы эти поганые, говорящие, но смешные, да и прочее — только понаслышке знал. А что за этим кругом находится, я и сейчас смутно представляю. Бисм? Если судить по карте, что я достал, там пустыни одни, ни лесов, ни озёр, а что в тех пустынях — кто знает? — Ага, Бисм! Точно, — сдержанно кивнул Манабу. — Помню, читал в книгах у монахов о нём, но там такая чушь была, не знаю, верить или нет. — Ты про огненные реки, да? — снова отмер Руки, обрадовавшийся смене темы разговора. — Я тоже слышал. Мои драконы болтали, хотя я бы не стал верить пересудам мелких громух, они любят сочинять: что в голову одной придёт — другая подхватит, третья подробностями разукрасит, а вся стая потом нараспев слухи по миру разнесёт. Да и сплетни те какие-то дурные были. Я лично не поверил. — А чегось они болтали-то? Поди поболее, чем в книжонках писано? Ну не томите, господин дракон, сказывайте, — требовательно каркнул Кулоэ. И все переглянулись с удивлением, но озвучить вопрос решился только Рейта: — Ты что, и в птичьем облике говорить умеешь? — Пуще вас могу речи толкать, чего тут такого-то? Уж коли я клювом обзавелся и уменьшился, то не значит, что извилин в черепушке поубавилось, — возмутился общему недоумению ферал. — Ворон, а говорит! Вот — ещё один повод удивляться, — благостно проговорил ха-ину. — На себя бы посмотрели, многоуважаемый Небожитель! Вы ж пёсьей мордой как-то управляетесь, дык и я способен разумную речь вести. — Я не к тому! Просто каких только сюрпризов ни встретишь тут у вас на земле, — примирительно пояснил Казуки. — И про Бисм тоже послушал бы. Тем более скоро нам предстоит туда добираться, как здесь Элемент отыщем. Просто в прошлый свой визит в Нуэве я спешил по делу в Королевство, и большую часть земель пролетел без остановок. Бисм из числа тех кругов, которые я упустил. — Думаешь, нам больше тебя известно? — Манабу рассеянно почесал псину за ухом. — Я читал в старинных сказках про огненные и ледяные реки. Но это же сказки, пойми, сказочки! Кто же им верит? — Ну, допустим, это-то вполне объяснимо, — продолжил мысль парнишки Руки, задумчиво потерев переносицу. — Про вулканы и про холодные речные потоки вы все, надеюсь, слышали. Каждый важно закивал головой. Кулоэ в знак осведомленности потряс клювом, а Казуки, соглашаясь, снова уткнулся носом в лапы, но сделал это с размаху, отчего раздался гулкий стук и телегу сотрясла небольшая дрожь. Мальчик, не задумываясь, утешительно погладил его, путаясь пальцами в белой шерсти и стараясь не пропустить ни слова из речи Руки. — Удивительно не это, а то, что, по словам моих дракончиков, лёд и пламя там постоянно перетекают друг в друга. По-моему, это полный бред, невозможно же. Против законов природы. — Ага, а скакать из размера в размер и драгоценностями рыга… то есть эээ, пардон… грациозно извергаться в ладошку, конечно же, не против законов природы, — осмелился подать заискивающий голос Рейта. — Ты, кстати, не проголодался ещё, о драконий свет моих очей? А то я припас тебе с собой на дорожку камешков, пока нам кошачья братия повозку загружала. Чисто по-дружески! Не корысти ради! — Вот по этой причине я и не хотел при вас питаться, — хмуро выдавил из себя Руки, но, на его счастье, не все в их компании изменили отношение к дракону после сотворённых им в деревне гатас аметистов. Манабу дармовое драконье богатство, кажется, мало волновало, в отличие от удачного продолжения их путешествия: — В книжках про Бисм был ещё один чудной момент, там писали, что в этом кругу обитают подземные монстры, то ли саламандры, то ли люди. Они и в огне, и во льдах выживают, плавают в тех реках, а всех чужестранцев съедают, ничего от тел не оставляют: из костей строят дома, из черепов мастерят посуду, из кожи — одежду, из зубов… — Поняли-поняли, — скривился Рейта. — Строительство в стиле анатомический шик, костяные промыслы процветают. Короче говоря, там, видимо, звери какие-то живут. — Ну почему сразу звери, Убийца? Жадные, бережливые, изобретательные — вполне себе люди. Насколько я знаю, костяные и кожаные ремёсла у вас тоже в ходу. Охотник сплюнул в пол с отвращением, сопровождая это действие говорящим звуком «як!». — Может, фералы? Если по описанию они то ли саламандры, то ли нет, — скромно предположил Кулоэ. — Или драконы! Мы одни такие бережливые, что ли? Вы тоже экономы ещё те, сокровища вон храните, аметистами не делитесь. К тому же — не менее прожорливые, чем мы. И уж точно сильнее похожи на ящериц! Да с огнём на ты, — упрямо перечислял охотник. — Возможно, всё это вообще враки, монахи сочинили со скуки, — добавил свою успокаивающую версию Манабу. — А то я монахов не знаю! Лишь бы лапши навешать на уши верующим и наивным. Про другие круги у них ещё больше чепухи понаписано. Якобы Пустошь — земли мёртвых, там правят духи и привидения. Но правда это или нет, даже сказочники не знают, потому что до Пустошей надо пересечь Катедру, а Катедра — вообще гиблое место, его никто пройти не может, все там мрут. — В моей стае есть старинная легенда про Катедру, — снова хрипло включился в разговор ворон. Его глазки, похожие на ягоду-чернику, затянуло мечтательной маслянистой плёнкой, а маленькая головка совершила полный оборот вокруг своей оси. И было неясно, наяву или во сне делится с ними Кулоэ своей птичьей легендой. — Жил-да-был враний воитель, и кликали его в стае — Квилл, Тёрнов сын. И был тот Квилл млад да могуч, крепок, как дикий мёд, и смел, как птаха в том меду искупавшаяся. Раз в башку егоную вдарило — а кабы сделать так, шоб проверить, далеко ли донесут его, Квилла, Тёрнова сына, данные ему богами чёрные большие крылья. Парень он был скороумный, ждать да гадать не стал, вспорхнул в небо и был таков. Потому как сыстари известно — коли какой ворон буйные думки заведёт, то пиши пропало: ему хоть в пень головой — не отступится. И какими бы крепкими ни были крылья, донесли они Тёрнова сына токмо до страшной глухой обители, имя коей — черна земля — Катедра. Не воротился оттудова млад ворон, не залетел дальше энтой жуткой жути. Но супружница Квилла, что в гнезде в Терре осталась с малыми дитятями, проснулася ночью вся в слезах, родимая, и поведала стае, что муженёк еёный сгинул в чужих краях. Квилл, Тёрнов сын, мог одолеть любого вражину. Но не цельную страну, нет-нет. Не по силам то ему было, ибо не воин прикончил храброго Квилла, не десять воинов и не сотня, а сама земля поглотила его, и имя ей — Катедра. — Блеск! Класс! Перспективка что надо! — уныло похлопал в ладоши вслед мрачной легенде Рейта. — Впереди у нас столько веселья! Задница за задницей. Чувствую, не соскучимся. — Это уж наверняка, — вздохнул Казуки. — Неизвестно, насколько близки к правде ваши сведения о кругах, но унывать и расслабляться точно будет некогда. — Никогда не поздно отказаться, — мрачно сообщил вдруг обозлившийся Манабу. Он тоже проникся духом древней сказки и нахмурился. — Эй, ты чего нос повесил, Бу? — удивился Рейта. Мальчик не ответил. Он опустил взгляд в пол, изучая мельчайшие трещинки и изъяны дерева. Не слушая, провёл кончиками пальцев по неестественно гладким доскам и испытал необъяснимое раздражение от того, что не мог занозить свои руки из-за лака, заботливо нанесённого на телегу. Забота, защита… Всё это показалось сироте лишним, ненужным, тем, чего он не достоин. Тем, что хочется отбросить, как липкую паутину с лица. — Кто желает, может отправиться домой, — услышал он свой равнодушный голос, будто со стороны. Все изумлённо застыли, а пёс неожиданно перекатился на спину, неуклюже толкая Руки с Рейтой, и… начал смеяться. Он болтал лапами в воздухе, ёрзал на полу задницей и чуть не хрюкал, заливаясь наигранным глупым хохотом. Манабу царапнул ногтями по доскам, уставился на припадочного пса с недоумением: — Над чем ты ржёшь, а? Я серьёзно! Валите, если вам так угодно. Даже лучше будет, к чему лишний риск? Сам справлюсь. Наверное. Пёс продолжал нездорово хохотать и пихаться. Рейта покрутил пальцем у виска, Руки и Кулоэ сдержанно кивнули ему: «Точно, поехал наш Небожитель!» Невозмутимый возница-гатас впервые за всю дорогу обернулся к путешественникам и вежливо спросил: — Может, водички животине своей дадите? Задохнётся ведь, жалко зверюшку. Казуки мигом пришел в себя: — И кто бы говорил! Я-то не животное! Но спасибо за беспокойство, хоть вы и кот, но мудрый, отлегло. Манабу, — обратился он к мальчишке, — знаешь, что смешно? Именно твоя серьёзность. Ты всерьёз думаешь, что у кого-то из нас есть выбор! Уверен, что кто-то из этих существ может уйти и оставить тебя в твоём приключении? — Конечно! Вам всем есть куда вернуться. У тебя небо, у Рейты — его Клан, у Руки — драконы, у Кулоэ — стая. Мне — некуда. — Ошибаешься. Важно не то, что позади, а то, что впереди. Как в легенде нашего приятеля ферала. Ворон пригладил клювом пёрышки на груди и гордо приосанился: — Благодарствую, увы, умом не блещу, но всякм премудростям обучен, могу выдать ишо пословицы и поговорки всякие смышлёные, коли попозжее пожелаете. — Спасибо, Кулоэ! Правда, спасибо! Так вот, Манабу. У Квилла из легенды была жена и дети, но он не мог вернуться. Его что-то тянуло дальше и дальше за горизонт. Как думаешь, что? Манабу заворожённо смотрел на лежащего брюхом вверх пса. Его белые крылья застилали почти весь пол телеги, а отвисшие вниз щеки образовывали добрейшую улыбку, хотя говорил он ничуть не смешные вещи: — Заумное старичьё у нас на Небесах зовёт это судьбой. Я думаю, это скорее личное чувство каждого, чем сухое и непонятное предназначение Мироздания. А конкретно нас всех здесь тянет в дорогу одна причина — ты, Манабу. — Так что пошел ты нахрен со своим «хотите — уходите», — ласково подытожил Рейта и впервые тоже погладил Казуки по открытой шее. — Невдомёк мне о чём вообще пересуды были. Я с вами токмо потому что мне самому надобно, и гонют меня отсель али нет, я всё равно буду следовать за вами. Меня ещё господин охотник не обучил ничему, да и к своим назад не спешу, — рассудительно добавил ворон. — Виноват, виноват! — усмехнулся Рейта. — Вот найдём Асгерду вашу, пусть другие с ней переговоры ведут, а мы с тобой, Кулоэ, поохотимся. Чего время зря терять? Кулоэ радостно захлопал чёрными крыльями, а пристыженный Манабу молчал. Он снова уставился на дорогу, вьющуюся в полумгле светлой полосой. Мальчик не смог бы выразить вслух горячую благодарность, затопившую его тело от макушки до пят. Но, кажется, все и так, без объяснений, услышали и почувствовали его невысказанное «спасибо». Оборот за оборотом — колёса гнали. Вскоре местность вокруг них совершенно изменилась. Сгустившиеся сумерки подкрашивали лес терпкими чернилами, тем не менее темнота всё не наступала. Тому была причина: деревья вокруг мягко светились лунным сиянием, словно покрытые пушистым слоем серебра. Они приобрели более плавные изгибы, плодовых уже не было видно, тут росли сплошь ольшаник да орешник, и стояли они теснее, ближе друг к другу, чем в местности, где обитали гатас. Ветви чаще скребли повозку по матерчатой крыше, цеплялись и норовили царапнуть одну из лошадок по крупу. Каждую мелкую деталь можно было разглядеть издалека благодаря молочному свету от деревьев, подобно туману окутывающему чащобу. Ночные обитатели расселись вдоль дороги и поглядывали на путешественников с не меньшим интересом, чем те на них. Тут были и совы, и белки, и крошечные летучие мышки — с ладошку младенца, свешивающиеся гроздьями с деревьев вниз головой, как странные фрукты. Зверьё отличалось особой окраской: сероватой, белёсой и слепяще-снежной — то был уголок Терры, заселённый только альбиносами. Манабу сонно выглядывал из повозки, Рейта и вовсе задремал полулёжа, Руки тоже подумывал порыться в сумках, чтоб отыскать во что бы завернуться, укрывшись от ночной прохлады. Казуки приоткрыл один глаз и тихо спросил Кулоэ: — Они все тут белые? Почему? — Место особое, Лунным Углом кличут. Не больно-то способно тут бодрствующим находиться. Энто гатас — ночной народ, им тут точно рыбе в воде, да и всем лунным детям — приволье, от они и сбегаются сюда, разумные и не очень. А нас вона как разморило, примечаете? — Ага, чувствуется, — согласился Манабу и потёр глаза кулаками. — Вот и спите, — негромко сказал кот. — Мне от Лунного Угла сила одна, а вам — лечение и отдых. Тут в лесу хорошо. Дух от белых озёр, говорят, всем сердцам покой приносит. — Пользительный, да, — добавил ферал, — завтрева увидите. Проснёмся все как новенькие. Спорить никто не стал, просто не было сил. Они устроились на ночлег в мирно покачивающейся, словно лодка, уютной повозке. Каждый видел этой чудесной ночью свой сон, и ни один под утро не сумел его вспомнить, даже Казуки, который, как ни пытался применить свою волшебную силу, не мог выловить из памяти ничего, кроме ускользающего доброго чувства, что его очень любят, и что всё на свете хорошо и правильно. Хотя наступивший день настойчиво и жестоко твердил об обратном: Небожитель всё ещё был псом, рядом с ним сонно щурился довольный, но такой беззащитный Манабу, а крепкие, пышущие здоровьем лошадки так же тащили их в пугающую неизвестность. Полдня пролетело в неспешных разговорах, дружных перекусах с шутками-прибаутками. Они сделали пару коротких остановок просто размять ноги. По самым скромным подсчётам Рейты, расстояние было преодолено немалое — столько, сколько они прошли бы пешком суток за двое, да ещё и без отдыха. Охотник без устали нахваливал кобыл кошачьего народа, чем, видимо, снискал особое расположение их кучера. Тот даже позволил ему ненадолго сменить себя на посту и править повозкой. И так дорога тянулась, и тянулась по, казалось бы, бескрайним лесам Терры, пока сирота вдруг не встревожился. Он прервал на полуслове беседу с Руки о разных видах драконов, сел прямо, обнял колени и какое-то время молчал, проверяя свои ощущения. — Кажется, мы приближаемся, — несмело сообщил друзьям Манабу. — Это ты как определил? — уточнил Рейта. — У меня такое же чувство, как было в Драконьих… Жарко как-то по-особенному, веет оттуда особенным теплом, — махнул он вперёд в сгущавшиеся заросли. — Элемент близко. — Верно, мы почти на месте, — подал голос рыжий детина-кучер, причмокнул, прицыкнул, и лошади резко затормозили, встали, как вкопанные. — Вон — верная примета, что мы добрались до владений милостивой Асгерды. Все переместились в телеге и выглянули из-за спины возницы. На сужающейся тропинке группками сидели разноцветные пушистые комочки: серые с рыжими подпалинами. С виду — почти обыкновенные зайцы, но у каждого на затылке росла ветвистая корона светлых рогов, тонких, как хрупкие веточки. — Вот вам живая примета. Кролени, — их провожатый терпеливо разжёвывал для огорошенного отряда чужестранцев новую информацию. — Они обитают только там, где Защитница. Какое место выберет Асгерда для жилища и ночлега, там эти кролени и рождаются. Так что — баста, конец пути. Дальше — сами, друзья, выгружайтесь. — Стой, погонщик, не спеши. Как нам найти Защитницу? — спросил Руки, вглядываясь в ярко-зелёный тоннель из крон деревьев. Маленькие рубиновые глазки кроленей внимательно следили за повозкой. И каждому из странников казалось, что зверьки смотрят именно на него. — Асгерда не из тех, к кому можно приехать, постучать в дверь и зайти. Точного места на картах не сыскать, с проводником не подобраться, но это её земля. Если она захочет выйти к вам — она это сделает. — Коли достойны, так встретимся! — понимающе кивнул ворон и первым выпорхнул из телеги, тут же ударяясь оземь и превращаясь в человека. Остальные последовали за ним. Повздыхали-повздыхали, однако делать было нечего, пришлось проститься с удобным транспортом и распределить поклажу между собой, как они делали это раньше. Только вот от щедрости гатас сумки и тюки изрядно потяжелели, и брались путешественники за ремни и ручки невесело. — Ничего, — утешал товарищей Рейта. — Зато всегда есть чем перекусить! — И что выпить! — поддакнул Казуки, возбуждённо хлопая крыльями. Если охотник перед выездом из кошачьей деревушки собирал с дорожки Каисы гравий для Руки, то ха-ину заблаговременно выпросил несколько фляжек и пару бурдюков с разными сортами браги и вина. Осознание того, что в багаже приятно булькает нечто вкусно-горячительное, по его мнению, должно было скрашивать им дорожные трудности. — Псина-пьянчужка, вот уж свезло мне так свезло, — хмыкнул уже по привычке Манабу, примеряясь к большому рюкзаку. Они махнули на прощание кучеру-коту и смиренно потопали по светлой, петляющей дорожке, которая чем дальше, тем больше сужалась, так что при всём желании проехать по ней на повозке они бы не смогли. Вскоре пришлось идти гуськом, друг за дружкой, кролени расступались перед ними, как слуги в замке расступаются перед именитыми гостями, лишь изредка самые маленькие рогатые зайчата припускали вслед, с любопытством провожая примолкшую компанию. Разговаривать не хотелось. Они вертели головами по сторонам, слушали лес, и улыбки сами собой расцветали на губах. Это пронизанное солнечными лучами место вселяло тихую спокойную радость, и Казуки, замыкавший отряд, не выдержал, запел: В краю средь гор и цветущих долин Текла река, исчезая вдали. Прекрасней не было страны, Где рождались баллады и сны. В дорогу звал глас таинственных гор. Три сына там покидали свой дом. Один был горд, другой — упрям, А третий был сердцем смирён. Слова Отца были грусти полны: «В любви моей вы росли, как цветы. Что ждёт вас там, в чужих краях. Да хранит вас молитва моя». И звучало в ответ эхо горных вершин: «Сохраните богатство души И любви нескончаемый свет». Слова песни бодро отскакивали от веток и пней, тонули во мхах, порой дрозд, малиновка или другая птица подхватывали мотив, удивительно точно попадая в такт. Манабу смеялся над голосом Казуки, но не одёргивал, потому что ему нравилось, как здорово ложилась, пусть неумело, но искренне выведенная мелодия на картину гостеприимного летнего леса. — Ох, бедные мои уши, бедные ни в чём не повинные местные зверушки, передохнут же от этого представления, — тихо причитал дракон, хотя тоже всерьёз не ругался на собаку. А Рейта и Кулоэ и вовсе скоро поддержали их певца-Небожителя, каждый на свой лад баском издавал аккомпанирующие звуки. — Тихо! — резко приказал вдруг раскрасневшийся Манабу. — Кажется, пришли… Тропка привела их на большую залитую светом лужайку, половина которой тонула в лазурных колокольчиках и ярких ромашках. Здесь пахло ягодами и мятой, а в воздухе парили бабочки и толстые пушистые шмели. С северной части поляну обрамлял скалистый склон, по которому хрустальными бубенцами звенели струйки небольшого водопада. В облаке прозрачных капель, сиявших и переливавшихся, стояла огромная олениха. Шкура цвета топлёного молока, крутые, блестящие, как шёлк, бока, и копытца, светящиеся звёздами на камнях в ручейке. Она обернулась. Рейта изумлённо раскрыл рот — такого зверя он в жизни не видывал. Ростом с одноэтажный дом и, по ощущениям, сильнее любого дракона. Соберись все охотники из его Клана, они вместе не одолели бы её. Да и не было желания. С изумлением мужчина понял, что перед ней хотелось только смирно опустить голову, если и вовсе не преклонить колени. Величественная олениха перевела взгляд на Кулоэ, и тот улыбнулся просто и открыто, как ребёнок, мягко поклонившись ей. Огромные умные влажные глаза ненадолго задержались на Руки. Дракон только восторженно выдохнул — в этот миг, будто тяжёлый груз оставил его плечи, он наконец понял, что принял правильное решение, отправившись в путь вместе с Манабу, и вина за покинутые родные земли перестала его мучить. Дольше всего олениха смотрела на Казуки и Манабу. А они оба в какой-то момент не выдержали, зажмурились, не в силах выдерживать это усиливающееся сияние — от оленьих очей, от всего её величественного облика и лазурных капелек-подвесок в короне рогов, опутанных тонкими золотыми цепочками. Олениха тряхнула головой — мальчик и пёс очнулись. Свет больше не слепил. Манабу, снова почувствовав тёплое притяжение, уверенно подошёл к водопаду и потянулся рукой вверх, к огромному сказочному зверю. Олениха склонила голову — ниже, ещё ниже, пока раскрытая ладонь юноши не коснулась её морды, скользнула и застыла на лбу. Резко вверх — олениха взвилась, яростно встала на дыбы, нависая всем своим огромным телом над маленькой фигуркой человека, который осмелился тронуть её. Рейта даже не успел схватиться за арбалет, Кулоэ — закричать, Руки — подумать о собственном преображении, а Казуки — прыгнуть вперёд. Белая молния пронзила синее небо, с шипением ударив в подножие скалы. Все открыли глаза и увидели: у лесного водопада, нежно обнимая тонкими руками Манабу за плечи, стояла… она. — Давно я не слышала небесных песен в этих краях, — с улыбкой сказала Асгерда.