Nueve

Она обладала той редкой красотой, что сбивает с толку. Смотришь и не веришь, что живое существо может быть настолько совершенным: ни одной неправильной линии не было в её чертах, ни одного изъяна. Лишь полуденное солнце на летнем небе способно так ослеплять. Она смотрела на них сосредоточенно, стройная и высокая, выше Манабу, наверное, на целую голову, и вообще будто из другой породы людей. Хотя Асгерда и человеком-то не являлась, но сейчас, в людском обличье, её можно было принять за особу королевских кровей. Вот только что в поле зрения был дикий лесной зверь, теперь же на путешественников взирала владычица из какого-то древнего рода, прекрасная дева с гордой осанкой и кожей столь бледной, что она светилась холодным лунным камнем, а не теплотой живого тела. Ткань её сложного многослойного облачения казалась продолжением листвы, трав и теней, просто они обрели плотность, гладкость шёлка и улеглись в складки и кружево. Рога, прежде венчавшие голову оленихи, обратились тончайшей золотой тиарой, украшенной теми же лазурными каплями-камнями, что прежде качались в рогах. И глаза остались такими же — прозрачно-розовыми, умными и тёплыми, они одновременно излучали и материнскую любовь, и монаршее достоинство. Лесная поляна была её тронным залом, ромашки и колокольчики — придворными, она говорила простым языком, но так, что ей хотелось низко поклониться. — Доброго вам дня, странники. Приветствую вас в моём краю, где вы — долгожданные гости. Будьте как дома. Тут вам рады, и вы, думаю, это уже заметили. Гатас ведь оказали вам радушный приём? Они всегда были добрыми детьми, хотя вы все — мои любимцы, — невольно улыбнулась она смутившемуся Кулоэ. — И вам доброго дня, Защитница Терры. Гатас — молодцы, хоть и кошки. Даже мне у них понравилось, — сказал Казуки с важным видом, старательно изображая из себя дипломата, что делало его щекастую собачью морду ещё глупее и смешнее. — Ещё бы не понравилось ему, брага — рекой, еды — завались, — вырвалось против воли у Манабу. — То есть — здравствуйте, — исправился он. — Я хотел сказать… Хорошо у вас здесь… — Отрадно слышать, что вам тут и привольно, и сытно, и спокойно. Значит я всё делаю как надо. Пока моих скудных сил хватает на мой круг. Но не время говорить о печалях и трудностях. Встречу горечью разбавлять — дурное дело, да, молодой ворон, так ведь ваш народ говорит? Ферал поспешно кивнул, а Асгерда тут же снова перевела свой рассветный взор на мальчика: — Вот и не будем о бедах. Дай-ка лучше я на тебя посмотрю, Манабу, храмовый ребёнок, — мелодично проговорила она и чуть отстранилась, всё ещё придерживая его за плечи. Склонила голову в одну, затем в другую сторону, придирчиво оглядывая сироту, который от растерянности ссутулился. Он не знал, куда спрятать глаза от пронзительного досмотра с пристрастием. Былой смелости, с которой он недавно коснулся волшебного зверя, не стало, с девушкой-Асгердой он совсем потерялся и начал тихо мямлить: — Простите… Здравствуйте… Ох, я уже здоровался. Не могли бы вы… Она поняла косноязычную просьбу, отпустила его плечи со смехом, но вердикт, который сразу вогнал паренька в краску, всё же вынесла: — До чего же хорош уродился! — сообщила она, говоря о мальчике с благоговением садовника, вырастившего добрый урожай в засушливый год. — Одинокая жизнь в монастыре без отца и без матери пошла тебе на пользу. А ведь могло бы по-разному сложиться, видела я и иные всходы подобных судеб. Но ты вышел идеальным! Было заметно, что Асгерда едва сдерживается, чтоб не обойти его вокруг и не заглянуть в рот, как лошади на рынке, но в этом любопытстве не было высокомерия. Позднее путники осознали, что Хранительница Терры любого встречного видела животным или плодом, но не в дурном смысле, а в каком-то своём, природном, точно они были детьми, а она — их общей матерью. А Манабу почему-то считался ещё и редкой особью, и Асгерда не хотела упускать ни единой подробности. — Это как она за минуту с него считала? И про монастырь, и про сироту? — поинтересовался Рейта шёпотом и толкнул застывшего столбом Кулоэ в бок локтем. — Глаза у неё ровно свёрлышки, что ли? Вжик-вжик — и в душу? Так быстро человека вскрывать, как это? Ворон приложил палец к губам и едва слышно пояснил: — Погодьте, мил человек, не слишком-то поспешайте. Сдаётся мне, дальше чуднее будет. Сказывают у нас, что Асгерде всё подвластно — и всю правду-матку узнать, и богатством наградить, и уродством, и снять хворь, и ею же больную животину быстро упокоить. Я б с такими, как она, шутки не шутковал. Раз сама великая Защитница пред нами явилася, то наше дело маленькое, господин охотник, — помалкивать и мудрость ейную по возможности впитывать, ушами там, глазьями, ну чем сподобнее. То ли охотник проникся призывом их мудреца-ферала, то ли угроза о быстром и эффективном упокоении сработала, но желание язвить оставило его на радость Руки. Тот пока ещё молчал, про себя оценивая лесную волшебницу, но не мог побороть острое, почти болезненное наслаждение при встрече с ней: на сердце заныло так, будто он внезапно увидел кого-то давно потерянного родного и близкого. Асгерда коротко кивнула ему со словами: — Верно я говорю, премудрый Высший дракон? Хорош получился наш мальчик? — Вы так меня спрашиваете, точно я в этом принимал участие, госпожа, — улыбнулся Руки с непривычной мягкостью. — Но да, вы правы, я тоже вижу, что он — лучший, он справится. — Вы, конечно, меня извините, — вдруг расхрабрился от злости Манабу, — но я не знаю, о чём вы там, умные и великие, перемигиваетесь. Неприятно, когда вы говорите так, словно я — это не я, а что-то другое. Не знаю, с чем я там в вашем сказочном восприятии должен справляться! Лично я иду искать Элементы ради того, чтобы найти своих родителей. Или хотя бы узнать правду о них и о себе. Асгерда с умилением всплеснула руками и промолвила: — Но, милый мой, то, что ты обретаешь в конце, не всегда то, за чем ты шёл. Это часто случается! А нас, Хранителей, прости, мы видим иначе: я немного наперёд, а Руки — вглубь, вот и переговариваемся о тебе. Сложно сдержать эмоции, когда такое исключительное событие случается. Знаешь, бывает, смотришь в чашечку цветка и думаешь — какое чудо! Какая симметрия, рисунок столь тонок, переливы красок изящны, подобного рука человека не сотворит. Я что-то похожее испытываю сейчас, когда смотрю на тебя, ребёнок. Кажется, такой красоты в жизни не видывала, у тебя есть всё, что нужно — острое чутьё, зрение, слух, ловкость и упрямство, ум и любознательность, хитрость, мудрость и доброта. Чудесно! Да и готовность пролить кровь за своих имеется, как без этого. А глаза-то какие! Безумная прелесть. Ты у нас редкость несусветная! — Я не понимаю… — с трудом выдавил из себя помрачневший Манабу. — Всё ты понимаешь, зелен просто. Но это не порок, а всего лишь состояние, пройдёт со временем, — рассмеялась Асгерда и легко коснулась указательным пальцем носа мальчика. — Ну-ка не хмурься! Ладно-ладно! Не бери в голову. Всё само собой, это правильно, это гармонично. Так природа и поступает. Казуки, хвалю. Ха-ину с благодарностью опустил голову перед ней в поклоне. — Это непросто… — вздохнул он. — Знаю! И Манабу пусть знает. Нельзя срывать незрелый плод, грубость и страх сломают его, повредят раньше срока, точно нежизнеспособную личинку, не отрастившую крылья. Растите не торопясь. Нельзя спешить с тем, с чем можно помедлить. И наоборот, надо бы ускориться кое с чем. Ты должен это понять, небесный пёс. Казуки только снова тяжело вздохнул, а Манабу скосил глаза в его сторону, не зная, чего ему больше хочется — отвесить Небожителю пинка или приласкать. Остановился на том, что грубовато почесал собачий загривок. — Но что же это я творю! — покачала своей прелестной головой Асгерда. Шёлк её волос перетёк с одного плеча на другое, а капельки-камешки в тиаре виновато застучали друг об друга. — Кто же так принимает гостей! Кто же ведёт беседы по душам стоя? Слишком много времени провожу я в образе зверя, совсем позабыла об этикете. Да что там этикет! Вы, наверно, устали с дороги. — Да не особенно! Мы же не на своих двоих… ой… четырёх. Неважно! Мы в экипаже кошачьем прибыли, — поспешил оправдать Хранительницу Казуки. — Нет-нет, я настаиваю! Прошу — в мою обитель! Где же она? Ах вот, нашлась! Девушка встряхнула рукавом платья, взявшего цвет от луны и от звёзд, и из него ей на ладонь выпрыгнуло нечто крохотное и пухленькое. Она сжала руку, затем разжала и показала всем лежащее там аккуратное золотистое зёрнышко. Подула на него и прикрикнула на странников: — Началось! Скорее, расступитесь! Отряд послушно рассредоточился, предоставляя ей место, и Защитница, хорошенько размахнувшись, бросила семечко на середину полянки перед водопадом. Поначалу по земле прошла лёгкая рябь. Хотелось потереть глаза кулаками, чтобы развеять грёзу, но тут дрожь стала нарастать и всем пришлось раскинуть руки, чтобы удержать баланс на мягких волнах. Гребни их поднимались всё выше и сходились кругами ровно в том месте, куда упало зерно. Зелёные пузыри с травой и грязью лопались, обдавая сырым и тёплым запахом, сор летел во все стороны, от него приходилось уворачиваться. Лишь Асгерда стояла прямо и гордо и смеялась, как юная девчонка, почти напевая: — Как же я это люблю! Ни одна пылинка не села на её матовые белые щёки, только перепуганный шмель, сорванный со своего цветка и подброшенный в воздух, случайно ударился в плечо волшебницы. Асгерда ловко поймала его, спрятала в сложенные домиком ладони и сказала туда с нежностью: — Привет, крепыш! Не бойся, почти всё! Каким-то образом ей удавалось стойко держаться и, изредка наклоняясь в стороны, лавировать между свистящими в воздухе, как снаряды, комьями. Кулоэ с этим не справился, упал, от испуга вжавшись лицом в траву. Казуки вовремя подтолкнул Манабу лбом сзади, заставил запрыгнуть к себе на спину. И вот они уже парили в небе, в безопасности, над бурлящей, как каша в котелке, зелёной лужайкой. Рейта решил, что это землетрясение, Руки — что рёв подземного дракона-червя. Он с самого начала неосознанно схватил охотника за локоть, стараясь удержаться на ногах. Тот хватку принял и перехватил руку, крепко сплетая их пальцы между собой. Крикнул, перекрывая свист и утробное рычание почвы: — Держу! Сбрось рюкзак! Распредели нагрузку! Поймай такт, и как только качнёт, наклоняйся в противоположную сторону, ну или просто за мной повторяй! Побледневший Руки отпустил руку, послушно постарался выполнить то, что его попросили сделать. Но всё же несколько раз от падения его спас стоящий рядом мужчина. От одного комка грязи получилось увернуться лишь чудом, он разбился прямо перед лицом Руки о вовремя выставленную Рейтой ладонь, щедро обсыпая их обоих мелким земляным дождём. — Простите-простите, — подала голос олениха. — Терпение! Ну давай же, давай, дитя моё, расти! Она начала плавно взмахивать кистями рук таким образом, точно приманивала какое-то пугливое животное. Только это был не зверь вовсе, а растение. Крепкие стебли пробивали землю, взлетали ввысь, причудливо сплетались и завязывались меж собой, всё скрипело и трещало, пока на поляне не выросла огромная ивовая беседка с арочными окнами и таким же дверным проёмом. Остроконечная крыша вскоре зашуршала, трескаясь, как обжаренное зерно в огне, на ней появились почки. Плотными миниатюрными коричневыми сердечками они пробыли недолго: покрылись белым пухом и тут же стремительно и шумно лопнули, разворачиваясь листьями. Наконец всё затихло. Только по-прежнему нежно звенел водопад, стало слышно, как в знойном медвяном воздухе поют птицы и жужжат насекомые. Первыми в выросшую чудесную постройку без всякого страха, словно такое случалось с ними не впервой, запрыгнули один за другим любопытные кролени. Пара десятков мощных маленьких лап быстро залопотала в шатре. Кулоэ, подняв голову от земли, лежал и любовался на зверьков. — Топотуны экие! Звиняйте… Госпожа Асгерда, а нам-то того… тоже ступить позволено? — робко спросил он. — Конечно, проходите! Буду вас потчевать. Ваши вещи можете оставить у входа, тут никто их не тронет. Она раскрыла ладони и, предварительно одарив шмеля невесомым поцелуем, отпустила его, отряхнула платье, подошла к Кулоэ и протянула руку, чтобы помочь фералу встать. Высший дракон наконец очнулся от потрясения и, убедившись, что земля под ним обрела нормальную устойчивость, резво отскочил от Рейты с ворчливой фразой: — Спасибо. Я сам как-нибудь. Казуки осторожно приземлился возле беседки, но неугомонный мальчишка спрыгнул с него раньше, ещё на подлёте, подбежал к своим и сразу выразил Асгерде свое восхищение: — Обалденно! Сверху был такой вид! Просто… Ууух! Не знаю, как сказать, оно всё кипело, бурлило, потом взяло и расцвело! Это у вас колдовство такое? — Это природа, Манабу. Всё она. Ну, и совсем немножко я, — подмигнула довольная девушка. — Проходите же! Смелее, друзья мои! Они не стали ждать повторного приглашения: поочерёдно переступили древесный порог, вошли и застыли, помаргивая. Ажурный терем сиял простором, дышал клейкой терпкой смолой. Роскошная тенистая крона создавала естественную прохладу, в центре был накрыт стол на шестерых: тарелки и бокалы были сделаны из древесной коры, маленькие рюмочки из янтаря, а тонкие приборы — из незнакомого жёлтого камня. На блюдах лежали лесные яства: самые крупные и сладкие орехи и ягоды, дикие фрукты, солёные грибы, запечённая с тыквой и зеленью куропатка. В высоких кувшинах рубином играло вино, чернел ежевичный сок, сверкала ключевая вода и томился крепкий густой мёд. Прислуги не было видно, только суетливые кролени сновали под ногами, с вызовом поглядывая снизу вверх на гостей. Удивлённый Рейта высказался за всех своих приятелей сразу: — Я даже спрашивать не буду, как рогатые ушастые сумели всё это расставить-разложить своими пухлыми лапками, да ещё за минуту или две управившись. Асгерда прыснула в кулачок и, лишь отсмеявшись, уселась во главе низкого обеденного стола, за ней последовали путешественники, поудобнее устраиваясь, кто на плетёных скамьях, кто на креслах, а пёс и вовсе на полу. Руки с Рейтой оказались по правую руку от волшебницы, Казуки с Манабу по левую, а Кулоэ прямо напротив. Олениха лишь пригубила вино, с тихой улыбкой взирая на то, как компания друзей сначала несмело приступила к еде, а затем всё живее принялась уписывать угощение за обе щёки. Охотник увидел, как тоскливо Руки поглядывает на каменный нож и вилку, понимающе улыбнулся, приложил палец к губам и ссыпал ему в тарелку горсть камушков из кармана. — Пообедай с нами, чего смотреть на всех голодными глазами? — Доброе сердце достойно награды, — напевно произнесла отметившая этот жест Асгерда. — С этого момента всё моё — твоё, ловчий. Когда бы ты ни был в Терре, с этой поры силки твои будут полны добычи, и стрела всегда найдёт свою цель. — Благодарю за разрешение. Я, правда, и так собирался немного поупражняться, ученик тут, видите ли, у меня образовался. А у вас это не возбраняется, охотиться-то? — поинтересовался Рейта. — А то вот этот, — указал он на Руки, — за своих драконов меня убить готов. — Был бы готов, уже убил бы, — возразила Асгерда. — Насколько я знаю, Высшие делают только то, что считают нужным, а если не делают, то на уме у них совсем иное. Или скорее не на уме, а на сердце. Дракон, который до этого скучающе гонял один из камушков вилкой по тарелке, внезапно с силой надавил на него, и он отскочил в сторону по дуге прямиком в маску Рейте. И пока тот гнусаво вопрошал «Опять! За что?» и тёр свой нос, Руки торопливой скороговоркой забросал изумлённую Асгерду однообразными вопросами: — Так что насчёт охоты в Терре? Здесь это не возбраняется? Закон леса? Слабеньких — на убой? — У нас-то да, запрета на неё нет. Ведь охота — занятие древнее, мудрое и почитаемое с глубины веков. Зверобой — главный член любого местного клана, следопыт и ловчий достойны всяческого уважение. Но лишь когда они охотятся для пропитания, как хищники. Более, чем земля может дать, она и не даст. Если зверь попался умелому охотнику — это честь, достойная смерть для всего живого. Не ушёл, не обхитрил, значит ему так на роду написано, и час его пробил. Дело здесь не в слабости или силе, это битва умов, а не тел. Высший, вам ли не знать, что порой слабый сильного проводит? — Вот! — хлопнул себя по коленям быстро оклемавшийся от щелчка камнем Рейта. — А я что говорю! Владычица Асгерда, ваши бы слова да глупому дракону в уши. — Нет, ты ошибаешься, Убийца. Или у тебя со слухом плохо? Говорят же об охоте для пропитания! Не для наживы, — мрачно проронил Руки. Он хмурился, глядя на оставшееся в тарелке каменное кушанье. Чувствовать себя обязанным человеку не хотелось, благодарить — тем более, и ощущение едкого беспокойства нарастало по мере нахождения с ним рядом. Рейта же напротив, казалось, совсем растерял остатки осторожности, от горьковатого лесного мёда язык развязался, и он уже не понимал, зачем так старается убедить противника в своей правоте. Просто хотелось, чтобы дракон его понял и, по меньшей мере, перестал называть «Убийцей». Точно почувствовав волнение охотника, к нему под столом подобрался один из кроленей и настойчиво толкнулся носом в голень. Мужчина рассеянно погладил серо-рыжего зверька, как кота или домашнего пса, подхватил, устроил у себя на коленях. И продолжил говорить, уже бродя пальцами в тёплой шёрстке. — В мире, где денег нет, возможно, я бы охотился лишь ради еды. Но я не в лесу обитаю, мне нужна одежда, оружие, да что там… выпивка и женщины тоже нужны. Будто бы ты не такой? Неужели готов отказывать себе в любых удовольствиях ради своих подопечных ящеров? Руки угрюмо насупился, совершенно не желая отвечать на очередную поддёвку с пошлым, как ему показалось, душком, но тут очень вовремя подоспел Казуки, заинтересовавшийся законами Терры: — Погоди ты со своими вечными бабами, Рей! Мне любопытно! Госпожа, что же, даже тех, кто может говорить и обращаться в людей, в вашем круге можно убивать безнаказанно? — округлил глаза небесный пёс. — А в чём их разница с теми, кто не обращается? — удивился ферал, и Асгерда одобрительно кивнула. — И звери, и люди, и говорящие на человеческом языке, и на зверином — все в равных правах перед смертью. Уж Небожитель в облике пса должен это знать по себе! — Стойте! Вы серьёзно? Перед смертью-то мы, может, и равны. Но не перед сковородкой же и котлом! — вступился за пса и дракона Манабу. — Есть себе подобных как-то жутко. — Смотря как ты понимаешь подобие, малыш. Я вот когда-то собирала особые коренья, что выглядели как маленькие человечки, в точности как ты, дружок. Я могла их есть или нет? — щурилась с интересом Асгерда. — Или ты определяешь подобие речью? Так есть в южных областях птицы, что любые слова могут повторять на любом языке. Могут и как младенцы плакать, жалобно так, что сердце кровью обливается. — Хозяюшка! Хранительница! — перебил зарождающийся опасный спор неуверенный голос Кулоэ. — Хотел я поспрошать, не откажите! Вам же любая тайность ведома! — Конечно, хороший мой. Говори, что тебе надобно? — кивнула олениха, и лазурные драгоценности в её тиаре задорно мигнули в унисон. — Да мысля у меня тягостная, совсем одолела, глупого. Головушка трещит-надрывается. Сердечная, спомогите тугодуму-то, выроните золотое своё словечушко. Как скажете, так тому и быть-не миновать… — Боги, да говори уже! — хмыкнул сытый и счастливый Казуки, отодвигая носом пустую тарелку, которую успел вылизать до блеска. — Прибауток у тебя больше, чем толка. Кулоэ понуро опустил плечи и подтвердил: — От-от! То-то и оно! Толк вышел, бестолочь одна осталася… Я вить парень в полной силе, не стар ещё по нашим меркам, самый возраст для гнездования. Видите, впору бы стараться на родню, кормить стаю, а напредки и семью заводить, воронят малых. А я — дурень. Не принято у нас на чужбину-то зариться… Однако так повелось, что проку от меня деревне — ну ровно как от козла молока, простите на грубом слове… Коль к кому из наших девок свататься пойду, дык ещё неровен час по рылу помелом сподоблюсь, с такими-то неумелыми культяпками… — Стой-стой, дитя, можешь не продолжать! — подавив смешок, сказала Аскерда. — В первую голову запомни — ругать себя не смей. Ты не неправильным уродился, а особенным. И совет я тебе дам, хотя вопрос ты так и не задал, друг мой. Иди! Говорю тебе, не всякая птица рождена вить гнездо, зато всякая живёт полётом. Странствовать и учиться — великое дело. А найти себе стаю под стать — ещё большее. Ступай с теми, с кем ты не чувствуешь себя белой вороной. Я вижу твою судьбу, Кулоэ, она не проста, но ты уже её выбрал, и ответ давно в душе у тебя высечен. Ферал благодарно изобразил полупоклон, чуть не падая с кресла от усердия. — Наказ я запомню на всю жизнь, не отступлюсь до гробовой доски! Мне матушка мудрее наветов не говаривала. Манабу не удержался, заёрзал на своём месте, и спросил: — Госпожа Асгерда, откуда вы знали, что именно Кулоэ вам скажет? Ещё до того, как он начал говорить, я видел по вашему лицу, что вы всё угадали. И про наш приход тоже, и имена каждого, прошлое и будущее — всё вам известно. Думаю, мне даже не придётся говорить, зачем мы к вам пришли, и что я думаю у вас получить. Что это за великая магия такая? По-лисьи хитро сощурившись, девушка отвечала: — Не велико чудо — видеть, если оба глаза открыты. Вот я и вижу, что и кто ищет. А силу таким Хранителям, как я, даёт не магия, как ты думаешь, а сама Нуэве. Берём подаренное ради других, ради их защиты. Тех, кто колдует и волшебство из земли против её воли качает, как золото из жил, я не люблю. Есть и такие в мире, и, увы, сдаётся мне, вам не избежать с ними встречи, слишком много в вас самих сил заложено. Их попытаются отнять, берегитесь! Манабу встревоженно отозвался: — Вы видите конкретную опасность для нас? И скоро это будет? — Мы должны остерегаться магов, так? — уточнил Руки и задумчиво потёр подбородок. — Это в каком же круге колдуны обитают? Я думал, это всё байки старых драконих, поизвелись маги давно, ещё во времена, когда ворожба была под запретом. А выходит, и сейчас такое возможно? Светлое лицо волшебницы помрачнело, будто в летний день густое облако закрыло собой солнце. — Возможно. Тот, кто сердцем холоден, и хочет нарушать запреты, найдёт и рецепты, и способы. Очень жаль, но я вижу только возможные тропы и встречи, так что точного предупреждения не дам. Нынче вы под надёжным кровом зелёных лесов Терры, ловите каждый краткий миг покоя на долгой дороге. И теперь отдохните, — попыталась она немного успокоить мальчика и его взволнованных спутников. — Угощайтесь, пейте и пойте, пока можете. Это вовсе не пустое занятие. Вот почему я была так рада твоей песне, Казуки. Грядут невесёлые времена, и я знаю это, потому что жители Терры позабыли небесные мелодии и реже стали слагать свои. — Поверьте, госпожа, мы постараемся всё исправить, — уверенно бросил пёс с нетипичной для него твёрдостью. — Я верю! Но ты же знаешь, Казуки, вам надо торопиться. Время приспело, как позднее осеннее яблоко. Дотянете до зимы — кончится и время, и яблоки, и мир наш не успеет расцвести к весне. Граница Бисма недалеко, и лучше бы вы перешли её не ночью. Сегодня уже опоздали. Как солнце к закату склонится, поспите в моих землях, даже просто у вентаны никто вас не обидит. Но переход завершить лучше утром. Асгерда совсем загрустила, сделала глоток из бокала с ежевичным соком, вздохнула и произнесла: — Как же мне не хочется вас отпускать, милые! Дальше не так привольно будет, не так легко. А во тьме тех пропащих земель совсем страшно. Но откладывать более нет смысла. Пора, Манабу… Она со вздохом потянула за тончайшую нить на своей шее. Прежде украшение было совсем незаметным. Серебряной паутинкой сверкнула нитка на свету, вытаскивая из складок одежды спрятанный в декольте оленихи металлический кулон. Рейта невольно улыбнулся и задвигал бровями, Руки подкатил глаза, Казуки понимающе чихнул, а Кулоэ зарделся. Третий близнец прежних Элементов лёг на стол перед сосредоточенным Манабу. Мальчик погладил указательным пальцем уже знакомую странникам пластину из чернёного серебра с той же пиктограммой — три волнистые линии одна над другой. — Спасибо вам, — мягко поблагодарил он Хранительницу. — Не за что. Это ведь принадлежит тебе, он только твой по праву, как те, другие, что уже у вас, и те, что ещё будут добыты. А вы их добудете, не сомневаюсь! На твоей стороне сама судьба и верные друзья, что ещё важнее. Дарю тебе своё благословение, мой юный друг. И ещё кое-что. Боюсь, без этого не обойтись… Асгерда отломила от своей короны голубой камешек-слезинку, лёгкое движение сопровождал хруст, как от непрочного льда горных речек. Так он трещит под ногами монастырских послушников, когда они сбегают из привычных стен, чтобы поиграть в снежки на ледниках. На минуту Манабу закрыл глаза и ощутил холод и запах зимы в Храме, морозный аромат ушедшего детства и лёгкое покалывание в будто бы замёрзших пальцах. Но в руке был не лёд, а переливчатый загадочный подарок небесного цвета. — Незабудкового, — эхом его мыслей произнесла Асгерда. — Чтоб не забыл! Никогда! Храни этот камень и помни! Судьбу не свернуть со скверного пути абсолютно во всём, Манабу. Очищая одно, ты непременно пачкаешь другое, но иногда эта жертва нужна для исправления самого страшного. Ты должен быть смелым. Важный, как воздух, вспомни меня в безнадёжный час. После слов Защитницы ветер пробежал по листьям, которые служили кровлей их временному пристанищу. Все смолкли, вслушиваясь в призрачный воздушный шёпот. Гнетущая минута оборвалась, отзываясь мурашками на спинах и почти осязаемой тяжестью предсказания. Топот быстрых лапок барабанной дробью вырвал гостей Асгерды из туманной задумчивости. На каком-то подспудном, непонятном ему самому порыве Манабу выдохнул хриплым, срывающимся голосом нечто совершенно неожиданное: — Я хочу вам помочь. То есть, — поспешил объяснить сирота, — я чувствую, что сегодня вы сделали для нас что-то важное и сказали то, что нужно было услышать, по крайней мере мне… — И мне, — поддержал его Казуки. — Мой опыт невелик, и хотя Посланник должен быть надёжной опорой, я во многих вещах сомневаюсь, а вы меня поддержали, госпожа. Спасибо вам за всё. — И я благодарен, — кивнул охотник, совершенно разомлевший то ли от прекрасного лесного приёма, то ли от уютного сопения кроленя на своих коленях. — И вон воронёныш наш тоже. Только, наверно, язык от счастья проглотил. Кулоэ поспешно затряс головой и в знак согласия, и в знак отрицания одновременно: — Не проглотил! И благодарствую Защитнице нашей! — Что мы могли бы сделать для вас? Что-то мне подсказывает, что вам есть, что нам поручить, — серьёзно спросил Высший дракон. Он не знал, нужно ли ему было за что-то благодарить Асгерду, но внутри всё сжималось от отзвука чужих чувств, запрятанных глубоко, хранимых веками. Руки и правда смотрел вглубь и видел то, что не видели другие: просто женщину, очень усталую, но стойкую, которая аналогично с ним почти вечность от всего сердца старалась и выполняла свою непростую работу, такую, что не позволяет думать о себе. В каком-то смысле Асгерда, как и он в облике каменного дракона-скалы, была прикована к одному месту. Прекрасное лицо Хранительницы исказилось горечью. Яркие глаза потускнели, словно она смотрела внутрь себя, грустно улыбаясь воспоминаниям. — Какие же замечательные гости забрели ко мне сегодня. И кто вас научил читать чужие мысли? А ещё моей магии удивлялись. Вы правы. Все вы. Есть кое-что… Я старше, чем выгляжу, а чем мы старше, тем больше походим на деревья в лесу. Кора грубеет, покрывается трещинами, кажется, что ни одна буря не повредит могучих древних исполинов. Но в глубине души, как в самой сердцевине ствола, мы — всё те же юные и ранимые создания. Просто в молодости кора тоньше, чувства ближе к поверхности, им проще прорваться наружу. — Да что вы такое говорите! Какая старость? Вы же младше Манабу выглядите! — вырвалось у Рейты, отчего Руки и Асгерда озадаченно посмотрели на охотника. — Видите? Достойный пример! Вот оно — юное сердце, всё наружу, нараспашку, каждая мысль не упрятана под наросшим слоем сожалений, осторожности и утраченных надежд. — Это у него-то? — вздохнул дракон. — Да Убийца таким до седых волос будет, ручаюсь. Просто не думает, прежде чем произнести что-то вслух. — Тогда это ещё более ценно. Порой слишком много думать — вредно, особенно в таком возрасте. Я тоже когда-то была горяча и порывиста, и была занята лишь собой. В те далёкие времена, когда лес вокруг нас ещё и не думал прорастать, а лишь дремал семенами в глубинах почвы, был у меня… друг. Нет, лгать не буду, не друг — любимый, которому я, увы, была не люба… — Вот вить лопух! Доселе я думал, что дурнее меня в целом свете не сыщешь, но энтот, видать, был туп, как пробка, и слеп, как крот, — от души возмутился ворон, с обожанием глядевший на красавицу-олениху. — Не скажи, Кулоэ! Всякое в жизни случается, — уклончиво ответила она с невесёлой усмешкой. — И любовь у всякого своя, и судьба. Так вот, если спрашиваете, чем меня отблагодарить, то я бы хотела только одного — передать весточку. Манабу, прошу тебя, сделай это для меня. Я знаю, что уже много веков тот, кто мне дорог, обитает в Лориэне, и ему, возможно, пригодится моя помощь. Пусть скромная, но я бы хотела её оказать. Сделаешь, милый? — Конечно! Всё, что ни попросите! — с жаром заверил мальчик. — С вами до границы пойдут мои доченьки, как провожатые. Они и отдадут вам посылку у вентаны. Этот предмет передайте, пожалуйста, ему… Вы узнаете его, не сможете не узнать. Тем более ты, Манабу, сразу поймёшь, о ком речь. Он светлый. И зовут его — Уруха. — Обещаю, что передам ваше послание. — проговорил Манабу. — И сберегу подарок. Он с осторожностью опустил Элемент в свою сумку, с которой не расстался при входе в ивовый шатёр, а с лазурной каплей с тиары Асгерды замешкался. Жаль было просто так опускать её в сумку. Руки догадался об этом и, не проронив ни звука, подал мальчишке через стол платок из своего кармана, чтобы драгоценность можно было завернуть в шёлк перед тем, как убрать. — А что за доченьки? — поинтересовался вдруг Рейта. — Если они хоть немного похожи на свою мать, то дорога обещает быть невероятно приятной. — Лесть. Добавляю ещё один пункт в список твоих грехов, Убийца, — усмехнулся Руки и, откинувшись назад на скамье, с вызовом посмотрел на охотника. — Боюсь, этот перечень обещает стать бесконечным, вот бы найти хоть одно достоинство. — Моё достоинство всегда при мне, — хохотнул Рейта и по-мужски широко расставил ноги, забыв о дамском обществе. Руки на него грозно шикнул, но заразительное глупое веселье уже перекинулось на других сотрапезников. Казуки так вообще под стол сполз от смеха. Хранительница не оскорбилась, не смутилась, как это сделал Манабу, напротив, она с благосклонной улыбкой внимательно посмотрела на охотника и дракона, и ответила на заданный прежде вопрос о своих девочках: — Ох, боюсь, тебе, учтивый и обходительный зверобой, отказало твоё охотничье чутьё. Одна из моих дочерей сейчас находится ближе, чем ты можешь себе представить. Да и с другими пора познакомиться. Ответом на искреннее недоумение Рейты стало резкое движение кроленя, всю беседу мирно спавшего на коленях мужчины. Зверёк, который доверчиво дремал под ласкающей рукой, легонько боднулся, оттолкнулся задними лапами, подпрыгнул в воздух, соскакивая вниз, и опустился на землю уже не животным, а маленькой девочкой, на вид от силы лет четырёх-пяти. Белокожая румяная малышка посмеялась над реакцией охотника и задорно захлопала в ладоши. С каждым хлопком одна из её сестриц мгновенно обращалась из зверя в ребёнка, расцветая человеческим телом сквозь звериное, как бутон, в ускоренном темпе пробивающийся через листья. Не преображались лишь рожки кроленей, да и радужки их глаз также оставались красными, как в образе животного. Веснушчатые и рыжие, светловолосые и чернявые, каждая девочка была по-своему красивой, и при этом в каждом детском личике ясно угадывались черты Асгерды. Девчушки с рогами на головах были одеты в короткие льняные платья и панталончики, на подолах их юбок красовалась умелая вышивка с зайцами, лисами, оленями и волками. Та девочка, что прежде сидела на коленях у Рейты, видимо, была самой старшей, она отсмеялась, потеребила бусы из желудей на своей шее и, гордо выпрямив спину, заявила: — Гости наши дорогие! Матушка просит отвести вас к вентане, и мы наказ исполним. Хотя, конечно, не понимаю, что можно делать в такой ужасной стране. Бисм — это сущий ад на земле. Но раз велено, то вас поведу я — лучший разведчик Терры. Звать меня можете Белянкой. Прощайтесь с матушкой, да поспешим в дорогу! — Ищь ты — подишь ты! Разведчик! Вона какая боевая! — охнул Кулоэ. — То, что они выглядят детьми, совсем не значит, что они не мудры да не ловки, — серьёзно сказала Асгерда. — Слушайтесь Белянку при переходе, и не забудьте захватить мой гостинец в Лориэн. Хранительница встала со своего места, тяжело вздохнула и, к удивлению всего отряда, поклонилась гостям в пояс. — Берегите себя, милые. Провожать вас не пойду, не люблю расставания. Идите, и поскорей! Пусть путь ваш будет добрым, хоть немного легче, чем мне видится. Странники, каждый на свой манер, попрощались, и вышли из шатра. На пороге Манабу, шедший последним, обернулся и увидел, что Хранительница глядит прямо на него немигающим взглядом, прямая, суровая. Губы её шевелились, хотя голоса слышно не было. Защитница быстрыми порхающими движениями белоснежных рук чертила в воздухе какие-то знаки, и там, где она проводила кистью, воздух вспыхивал алым или становился зелёным. Полосы, круги, звёзды и загадочные линии появлялись и гасли с такой скоростью, что у Манабу заныли виски, и вскоре мальчику стало дурно. «Будь осторожен! Иди!» — услышал он слова Асгерды у себя в голове за секунду до того, как вышел на поляну. Рука привычно потянулась к рюкзаку, чтобы забросить его на спину, но тут позади раздался треск ломаемых веток, мальчишка повернулся, как и все остальные. Это трещал и уменьшался на глазах волшебный ивовый терем Асгерды, ветви подгибались, словно вывихнутые кости, усыхали, съёживались, кора и листва опадали в землю шуршащим дождём. Коснувшись поверхности, останки беседки истлевали, обращались в прах и развеивались задорным летним ветерком по округе. И вскоре на месте, где они только что ели, пили и разговаривали, не осталось ничего, кроме примятой травы. И сама Асгерда исчезла, будто её и не было. То, что встреча им не привиделась, доказывали только полученные от неё дары и жизнерадостные дочери оленихи, окружившие путников. Девочек набралось всего девять. — Остальные не хотят. Боятся. Дурное там место, — пояснила Белянка. — Ну, а вы-то что стоите? Тоже испугались, что ли? Тропка не ждёт, вон как уже разворачивается, да и солнце задерживаться не собирается, скоро прыгнет за горизонт. А нам ещё надо к границе поспеть, да лагерь вам разбить и подарок матушкин из земли достать. Тропинка, которой прежде не было видно, и правда маняще тянулась через всю поляну, начинаясь у их ног и теряясь в зарослях орешника. Первым на неё торопливо шагнул Манабу, за ним побежал Казуки, со всех сторон облепленный ластящимися к нему девчонками. Любая из них так и норовила дотронуться до крыльев Небожителя. На вопрос «Настоящие или приклеенные?» он ответил по пути, наверное, раз сто, пока не догадался спросить в отместку, настоящие ли у маленьких доставучих оленят рога. По расчётам Рейты, даже при самом удачном раскладе путь им предстоял неблизкий, он достал карту и измерил расстояние. Поделился своими сомнениями с отрядом и с их новым маленьким проводником, который гордо топал впереди, уже давно обогнав Манабу. Все девочки тоже передвигались невероятно быстро, не уступая взрослым, они срезали по кустам, выпрыгивали дальше с шумом и хохотом, как разноцветные живые мячики, но Белянка неслась скорее всех. Каким-то чудом услышала скепсис Рейты и бегом вернулась к охотнику. — Что это у тебя, ловчий? — она попыталась подпрыгнуть, чтобы заглянуть в карту. Компас тоже вызвал у неё живой интерес, она снизу глядела на его корпус, как на самую желанную в её жизни игрушку.  — Это же ваша Терра, только на бумаге, да все остальные круги — внутри неё и те, что располагаются дальше. А это прибор, вычисляющий направление, — охотник сначала показал то и другое сверху, потом усмехнулся и взял малышку на руки, вручая карту и компас в дрожащие от любопытства лапки. Так было удобнее, он мог продолжать путь и не задерживать других, пока кроха-главный разведчик изучала вверенные ей предметы. — Нет, быть не может. Не поместится Терра на бумажонку эту, она же огромная! — Так это в уменьшенном масштабе. Смотри, вот где-то тут деревня гатас находится, а здесь мы с Асгердой повстречались. Смышлёные красные глазки следили за движением пальца, губы повторяли сказанное мужчиной, будто бы Белянка заучивала новые знания наизусть. — Ясно теперь тебе? — спросил охотник после краткого экскурса в картографию Нуэве. — Яснее некуда, да. Большое может стать маленьким, если его через голову пропустить. Это я тоже умею. Но без бумаги! — Вот я и говорю, не успеем мы к ночи туда добраться. А лагерь надо разбивать, пока ещё светло, ну хотя бы не совсем впотьмах. — Так ты курс неправильно прокладываешь, ловчий, не по-нашему. Но оно простительно, не здешний ты, леса не знаешь. И тропа моя только меня слушается. Даже с вашей улиточный скоростью к сумеркам успеем. — Как это неправильно, когда я по прямой считаю, а если петлять, и того больше времени уйдет, — вскипел охотник, не терпевший, когда его способности ставят под сомнение. — Два сапога пара, — хмыкнул Руки из-за плеча Рейты. — Ребенок и ещё один ребенок. — Кто тут ребенок? — грозно хором взревели Рейта и пятилетняя девочка. — Кто тут улитка? — подумав, добавил мужчина. — А ну давай ссажу тебя и наперегонки! Уделаю как миленькую! — Ну нет, только не это, — прикрикнул обернувшийся назад Манабу. — Хватит дурью маяться, нам надо спешить. — Тогда на спор, — яростно сверкнула глазами Белянка. — Если дойдем к сроку, компас мне отдашь. — А если не дойдём? — упирался Рейта. — Замуж за тебя пойду. Лет эдак через десять. — Что?! — обалдел тот от заявления девчушки. Казуки насмешливо пропел «Подстааавааа» под улюлюканье остальных девочек-кроленей, а Кулоэ с завистью присвистнул: — Не солгамши, значицца, зверолов наш! Он истинно у бабского роду в чести. — Да не будет этого, — хихикнула Белянка. — А то я свою землю не знаю. Нечего мне бумажками всякими в лицо тыкать. Они с Рейтой одновременно повернулись лицами друг к другу и высунули языки. Шедший за этой парочкой Высший дракон только головой покачал. *** Не прошло и часа, как они были на месте. Тропинка, расстилавшаяся перед ними, как ковёр, резко оборвалась у неглубокого узкого тёмного рва на окраине леса, что, по-видимому, и служил границей Терры и Бисма. На его дне густым черным сиропом бурлила какая-то жидкая грязь с горьковатым запахом. На другом её берегу тянулся бескрайний пыльный пустырь — ничего живого, лишь песок и камни — мелкий щебень и крупные валуны, серые барханы и редкие клубки колючего зловещего перекати-поля. — Пейзаж мечты, — съязвил Руки. — Зато для меня есть пропитание. — Можешь прямо с этих начать, — указал Казуки на два пограничных насыпных кургана. — У меня от них мороз по коже! — Не вздумайте есть вентану! — сказала одна из девочек и погрозила пальцем для наглядности. — За это вас саламандры сожрут. — Хотя они скорее всего и так сожрут, — опечалилась другая. — А ещё, пойдёте утром через границу, не вздумайте в эту чёрную жижу в овраге наступать. Жжётся ровно огонь! — поведала третья. — Как же так! — прервал поток предупреждений Рейта и прижал к сердцу свой драгоценный компас. — Это ведь невозможно… — Всё возможно, если уметь видеть. А как не видеть, когда глаза открыты! Ну что, женишок, обломался! — победно подытожила Белянка, частично повторяя слова Асгерды. — Солнце оно вон где! За горизонт только заползать начало. Отпусти меня и обещанное отдай. — Как же я без компаса-то! Да ты знаешь, мелкая, как сложно такой достать! — Отдавай, Рей, — сурово произнёс Манабу. — Кто мне говорил, что карточный долг — долг чести? И в костях, и в споре тот же закон. — Ты не понимаешь, Бу, ну какой от меня толк в пути без компаса? Заплутаем! — Справимся как-нибудь. Пришлось охотнику скрепя сердце отдать Белянке ее выигрыш, который мигом исчез в складках льняного платья. Он опустил гордую победительницу на землю к сестрицам. Тогда все девять поклонились и сказали вместе: — В добрый путь! Тут мы вас оставим. Манабу всполошился: — Постойте, а подарок в Лориэн? Я обещал Защитнице! — Сейчас будет! — кивнула Белянка. Знакомым движением она вытряхнула из рукава семечко. Только вот оно было другим — не кругленьким и золотистым, а продолговатым и белым. Путешественники было расступились, ожидая повторения истории с ивовым шатром. Однако девочка остановила их взмахом руки и окликом: — Да куда вы! Стойте! Это не то растение! Не всё рождается так быстро. Поднимется не сразу, а бутон раскроется к утру, из него и возьмёте посылку! — Понятно, — подтвердил Казуки, повертелся вокруг, нашел в траве обломанную ветку, взял в пасть, подбежал и воткнул туда, где был посажен чудесный цветок, для обозначения нужного места. — Ну, а теперь точно пора расставаться. Белянка и все девочки-кролени стали уменьшаться на глазах, съёжились и обратились серо-рыжими рогатыми зверушками. Так, гурьбой, и ускакали в лес. — Прощевайте, любезные! — только и успел махнуть им вслед Кулоэ. Компания растерянных и погрустневших приятелей осталась на прогалине между ореховыми зарослями Терры и смоляным кипящим ручьём, обрамлявшим следующую цель их пути. Ярко-рыжий край неба становился всё тоньше, мир затапливало насыщенной синевой сумерек. — Ох, что-то подсказывает мне, что там добыть Элемент будет в разы сложнее и, возможно, неприятнее, — пробормотал Руки, тревожно втягивая носом горький запах от жидкости в овраге. — Это уж наверняка. В Бисме добрых олених не водится, голову на отсечение даю. Придётся самим как-то мыкаться. Да ещё и без компаса! — сокрушённо поддакнул Рейта. — Сам виноват! Нечего было спорить! — отрезал усталый Манабу и не сел, а рухнул на землю рядом с палкой, что установил небесный пёс. Мальчик зевнул и притянул Казуки к себе за шею, чтоб поудобнее устроиться, опираясь на тёплый бок собаки. — Всё, сил моих нет! — заявил он. — Отрубаюсь. — Эй, Рей, ставь уже палатку! А то он прямо так уснёт, — воскликнул взволнованный Небожитель, улёгшийся рядом с сиротой. — Ну обалдеть! Разбежался! Я вам не Асгерда, чтоб палатки за минуту из воздуха творить. Нас между прочим пятеро! Почему работаю я один? — запричитал Рейта, тут же грязно выругался, завершая свой пассаж совсем уж безнадежным: — Да вы издеваетесь! Потому что и дракон, и ворон, взяв пример с Манабу, побросали свои сумки и привалились к белому, пушистому, горячо вздымавшемуся боку Казуки с другой стороны. Крылья благосклонно прикрыли их от сквозняка, и Небожитель громко захрапел. — Боги! Милые! Пошлите мне хоть одного толкового помощника! — взмолился охотник, вздохнул и принялся за свой непростой труд.