Nueve

Багровый жар костра опалял им спины. Поленья голодно потрескивали, и всё быстрее истлевали надежды странников на счастливый исход вылазки. Хорошо было то, что не само пламя обжигало их, а лишь его близкие отголоски. Могло ведь быть иначе: после задержания их сразу разделали бы, зажарили и подали бы к праздничному столу местной туземной королевы. Но нет — пока они были живы. В глубине Бисма, на главной площади вражеского поселения, в окружении саламандр, избитые, израненные, еле стоящие на ногах от усталости, но всё-таки живые. И так или иначе собравшиеся вместе. Казуки и Руки, кажется, были в ужасном состоянии, особенно дракон, он почти не подавал признаков жизни. Однако само то, что они успели, что видят своих похищенных товарищей, отчасти заставило страх отступить. Всё было так плохо, что дальше некуда. И на группу неудачливых спасателей накатило похожее на истерику равнодушие. Жители деревни грозили им кулаками, рычали, плевали в чужеземцев. Рейта лениво утирал чужую слюну с щеки плечом, Манабу показывал обидчикам язык и осыпал их проклятиями, Арю и Кулоэ, опутанные противоволшебной сетью, устало рычали дикарям в ответ. Пот саламандр, вязкая гарь, тёплая кровь и едкие животные выделения на чешуе яростно лающих варанов — все эти душные запахи смешивались, затуманивая рассудок измождённых пленников. Они перебрасывались с друг другом одуревшими обречёнными взглядами, пока их волокли, толкали, тащили, бросали на землю и, дёргая, поднимали на ноги, чтоб связать им руки за спинами. Языки костра плясали и ускоряли и без того рваные, наполненные гулом толпы, минуты. Конечно, в таком положении чужестранцы могли ожидать только худшего. Пускай в огонь их не бросили, Рейта не спешил считать это благоприятным знаком — этому немного мешало острие копья, упиравшееся точно между лопаток, уже прорвавшее грубую ткань его рубахи и при лёгком нажатии легко бы проткнувшее кожу. Четырёх приятелей пинками и громкими выкриками подогнали к трону, а затем заставили опуститься на колени перед величественной неподвижной крючконосой старухой с сальными волосами — при ближайшем рассмотрении стало видно, что её длинные седые пряди обильно смазаны жиром. В них были вплетены разнообразные украшения — от мелких камней до зубов и бусин, что делало сухую смуглую женщину похожей на её шатер, увешанный жуткими амулетами. Она вся зазвенела и загремела, как примитивный музыкальный инструмент, когда медленно поднялась с трона во весь свой угрожающий недюжинный рост и спустилась к пленникам. Тычок копьём — и тёплая струйка крови потекла по спине охотника. Удар кулаком по затылку каждому — чтоб они склонили головы перед мрачной старухой. Манабу увидел, как обтянутые сухим пергаментом старческой кожи ступни остановились прямо перед ним. И вдруг будто тёплая волна ударила его в грудь, он с недоверием прислушался к пока ещё непривычным ощущениям, пытаясь разобраться, правильно ли распознал свою догадку или это просто ярость вскипает в нём, заставляя скулы и голову гореть, а сердце тяжелеть и стучать всё громче. Надтреснутый женский голос взорвался над мальчиком потоком незнакомых слов. Он слушал, хотел хотя бы по интонации угадать смысл и возможную участь своих спутников, но понимал только то, что перед ним стоит очень непростая злобная баба, раздающая жёсткие приказания своим подчинённым-саламандрам. Те внимали ей в благоговейной тишине, лишь недовольное тявканье варанов нарушало её. А Манабу всё смотрел и смотрел на чёрные грязные ногти и перепачканные в пыли ступни, прикидывая в уме возможность резко и неожиданно для окружающих вскинуться и вцепится зубами в костлявую коленку мерзкой старушенции сквозь ткань её юбки. Поэтому, когда тот же голос, что долго и неразборчиво гремел пустышкой, вдруг обратился к нему на общем человеческом наречии, он даже не понял, что происходит. — Встань! Ты, да, ты, неприкаянное чадо. Чего вылупился? Подъём, безродная тварь! Для убедительности бабка согнула ногу в колене и, выпрямив, пнула мальчишку в плечо. Тот пошатнулся, чуть не клюнув носом землю, но удержал равновесие и поднял глаза. Она поманила его к себе повелительным жестом иссушенной годами руки: — Ну же! Не трать время на сомнения, отродье. Парень нахмурился и поднялся на ноги. Воины, которые привели их, чуть отступили назад, перестали угрожать и ему, и его друзьям. Остальные саламандры стояли навытяжку, с глупо выпученными глазами внимая происходящему. Рейта, Кулоэ, Арю и Казуки в наморднике смотрели сейчас только на старуху и мальчика. Даже обессилевший Руки измученно поднял взгляд, в нём мелькнуло понимание ситуации и, кажется, недобрая усмешка. — Я — повитуха, — гордо выкрикнула женщина-саламандра в лицо Манабу, обдавая его зловонным дыханием. — Рад за вас, — огрызнулся сирота, — прекрасная профессия. А мы при чём? Одна мысль по поводу правительницы саламандр не давала ему покоя, но он держал её при себе до последнего, пока паренька больше всего волновала участь дракона и ха-ину. — Тупица ты! Я — Повитуха Великой Матери, мудрость из камней вкусившая, принявшая столько родов и отслужившая столько тризн, сколько песчинок в нашем краю, — протяжно взвыла старушенция, и племя подхватило её интонацию, поддержало раскатистым эхом. — Скокмо-скокмо? Как песчинок? Да заливает она! — тихо проговорил ворон, вызвав смешок у поникшего было Арю и удар ногой в спину от одного из охранников. — Вы осмелились ступить в наши священные земли, позволили себе очернить их своей скверной! Отвечай мне, отродье, была ли у тебя причина заявиться ко мне, благословенной Повитухе, чей лекарский нож испил столько крови, сколько воды в священных тайных источниках Бисма! — оскалилась бабка, обнажая кривые гнилые зубы. Кулоэ повернулся к Арю и одними только губами произнёс «Бла-бла-бла!», а раздражённый свыше всякой меры Манабу поморщился: — Слушайте, тётенька Повитуха, вам бы самой к врачевателю обратиться. Эти ваши гнилушки бы повыдёргивать. — Дерзишь?! Мне? Сейчас? — низко рассмеялась ведьма. — Ну хорошо! А если я кааак повыдерну твой поганый язычишко? Тогда ты научишься почтению? Или так и будешь глупостями смердеть в лицо великим? Она и до того стояла рядом с бесстрашным мальчишкой, но после этих слов шагнула ближе, схватила его за горло костлявой рукой и сжала с невозможной, казалось бы, для столь дряхлого человека силой. Казуки надорвано взвыл, вараны радостно подхватили вой, гавкая на свой лад. Манабу захрипел, и тут железная хватка ослабла, рука старухи скользнула ниже под рубаху сироты и вытянула на свет блестящую полоску металла, что висела у того на груди. Элемент сверкнул, бликуя от костра, по толпе саламандр прокатился изумлённый восторженный ропот. Ведьма удовлетворённо хихикнула, дёрнула пальцем за тонкий кожаный ремешок, поднимая талисман выше и заставляя Манабу встать на мыски. Она прогрохотала подданным какое-то пояснение на своём языке и снова перешла на понятную путникам речь: — Я — Хранительница, так тебе яснее будет, дерзкий ты отрок? Или отроковица? Женщина на миг просветлела, морщины разгладились, в глазах блеснул лучик надежды, она отпустила свой «поводок». Манабу и выдохнуть не успел, когда та же бабкина кисть резко по дуге с размаху впечаталась ему между ног, обхватила там всё, помяла, пощупала с пристрастием, выбивая из горла перепуганного юноши совсем не мужественный писк. Он было дёрнулся в своих путах, но ремни на запястьях за спиной не дали ему отбросить наглую лапу, которая хозяйничала там, где ей совсем не полагалось. Закончив процедуру распознавания, ведьма с отвращением сама отдернула руку. — Опять мужика прислали. К диаволу! Этот трухлявый мир никогда не расцветёт и не изменится! До тех пор, пока им правят яйца и члены! Когда уже самка достойная явится хоть где-нибудь! Хоть в Храме, хоть на Побережье, хоть где в другом месте! Ну я не могу, снова мужик! — П…простите за разочарование, — прослезившись от боли и унижения, сдавленно пробормотал ошарашенный, стремительно краснеющий Манабу. Выпученные глаза-плошки вытянувшего шею Казуки красноречиво выражали общий шок путешественников, а мальчик с трудом закончил мысль: — Ох… А насчёт… Хранительницы — это я уже понял. Притяжение… Почувствовал почти сразу, да поверить не мог, что такая вот… может Элемент хранить. — Если вы — Хранительница, тогда почему мы до сих пор связаны? — придя в себя, возмутился Рейта. — Если ты, мозгляк, носишь оружие и почитаешь себя воином, то почему ты позволил себя связать? И пошто не уберёг того, кого Судьбой приставлен беречь пуще своих очей? — отрезала старуха. — На почести в Бисме не надейтесь. Вы живы лишь оттого, что мне ведомо, кто вы! Но это не означает, что я так легко дам вам уйти. — Нет, вы нас отпустите! И наших друзей тоже! — с ненавистью зашипел красный и недовольный Манабу, так пока и не вернувший себе нормальный цвет лица. — Может, обсудим всё с глазу на глаз, милостивая Повитуха? — дипломатично предложил охотник и шепнул Манабу: — У тебя ведь остались камушки, что Руки нарыгал за последнее время? Они у тебя с собой? Не отобрали стражники? Может, блестяшки умаслят этих туземцев? Мальчик кивнул и скосил глаза вниз на поясную сумку, показывая, где лежат камни, а Рейта обернулся к старухе и продолжил:  — Я понимаю, что перед вашим племенем вы не можете так просто разбрасываться добычей, мы ведь ваша добыча, тем более наши собратья владеют волшебством. Так вот, может, без лишних свидетелей нам удастся подобрать подходящую цену за их свободу? Хранительница хитро прищурилась: — Торговаться хочешь? Вот теперь признаю людскую породу, не воины вы — торгаши, барыжники. Не глупи. Я всё могу перед моим племенем! И добычу отпустить, и её же в костёр бросить! Но давай поторгуемся, краснобай. Вставайте, пошли в шатёр. Она что-то приказала стражникам, и те с явным недовольством освободили Рейту и Манабу. Фералам тоже разрезали ремни на руках, но вонючую сетку снять не позволили. Они так и поплелись вслед за Повитухой и друзьями, опутанные не сковывающими движения, но неприятными верёвками. У входа в шатёр ведьма остановилась, пропуская внутрь охотника и сироту, а вот Арю пройти не дала: — Таким, как ты, не место в моём доме. Ты — скверна! Пусть грязь останется снаружи. Ворон может зайти, коль захочет, — с видимой неприязнью выдавила из себя она. — И не подумаю! С харзой буду, — возмутился ферал и ободряюще обнял за плечи растерянного Арю. — Чивось я там не видывал, у повитухи в смрадном терему! Кто ещё тут грязь! — Ты мне не зарывайся, пернатый, поразвелось наглецов, — потрясла кулаком перед его носом бабка, рявкнула что-то напоследок саламандрам и нырнула за серый полотняный полог. — Совсем обалдели, лишку не чуете, дурноголовые! — сказала она уже своим гостям, когда оказалась внутри. — Вы, по-вашему, где находитесь? Мы — не ваши друзья, не сторонники. Рейта и Манабу стояли потерянные в огромной палатке, всё пространство которой занимали наваленные друг на друга шкуры, кожа, рулоны грубой ткани и холщовые мешки с неизвестным, дурно пахнущим содержимым. Единственным чистым предметом был золотой котёл в центре, отполированный снаружи до такой степени, что путники видели в его сияющих боках изогнутое отражение собственных фигур. Но в самом котле находилось нечто далёкое от понятия чистоты. В нём кипело, булькая, какое-то гадкое густое зеленоватое варево, от которого исходило призрачное свечение травянистого цвета. Однако ни огня, ни горячих углей под котлом не было, только те же промасленные шкуры. — Что там такое тошнотворное бурлит? Сопли, что ли? — Манабу перекосило от отвращения. — Вот оно как… — глубокомысленно протянул Рейта, разглядывая колдовскую утварь. — Вы, значит, только с чужой магией воюете? Всем нельзя ворожить, а вам, получается, можно? — Я же уже говорила — мне в моём племени всё можно. Иль ты глуховат, касатик? Так я повторю: можно всё. Но только мне, не вам. Ладно, присаживайтесь, будем разговоры разговаривать. Старуха лихо подхватила из угла тяжеленный на вид тюк ткани, подтащила к котлу и уселась с невозмутимым каменным лицом. Манабу пожал плечами и повторил её действие, выбрав рулон покомпактнее, за ним так же поступил и Рейта. Повитуха неторопливо вынула откуда-то из-под юбки (и знать, откуда, Манабу не хотел) длинную глиняную трубку, увешанную перьями, набила её травами из ближайшего мешка и раскурила с удовлетворённым причмокиванием. — Мы пришли за Элементом, — вкрадчиво начал охотник и потянулся за своей трубкой и огнивом, кисет как всегда висел у него на поясе. Это было единственное, что не отобрала стража, а вот лук и остальное оружие сняли ещё когда взяли их в засаде. — Это понятно, что нужен. Будет вам Элемент, — кивнула ведьма, приторно улыбнувшись. — На этом всё? — Нет! Нам нужны наши друзья. Мы их не оставим и не дадим вам их сожрать, — Манабу сложил руки на животе в непривычной для себя манере и упрямо исподлобья сверлил ведьму взглядом. — Да, без Руки и Казуки мы не уйдём! — решительно подтвердил Рейта. — Не уйдёте, так костями в костре останетесь, — хмыкнула Повитуха. — Но так уж и быть, Небожителя мы вам отдадим. Без него тебе, чадо бесплеменное, дальше путь заказан. Придётся. И это не потому, что я боюсь богов, у меня с ними свой договор. В ином случае не побоялась бы и ха-ину сожрать! С радостью впилась бы зубами в сочное молодое мясо, это редкость, жаль упускать. И не волнуйся, милок, моих старческих гнилушек хватит, чтоб надорвать твоему верному псу горло и выпить силу из него, как из кувшина. А потом я бы его распотрошила, содержимое засолила и по горшкам рассовала, перьями изукрасила бы свой шатёр, а шкуру белую постелила бы на ложе. Ой и мягко же, наверно, на той шкуре спать! Объездить да спать, так ведь, отрок? — гнусно и пошло сощурилась бабка. Рейта удивлённо посмотрел на сохранявшего странное спокойствие Манабу. За всё время ведьминого монолога, в котором каждое слово было поддёвкой, мальчишка не шелохнулся, сидел прямо, шумно дышал и лишь немного хмурился. А ещё охотника настораживали эти его напряжённые руки на животе, на поясной сумке, и переплетённые с силой до побелевших костяшек пальцы… «Что ты задумал, парень?! И как это с тебя сумку не сняли?! У меня вон даже кинжалы из сапог повытряхивали!» — взволнованно подумал Рейта, вслух произнося совсем другое: — Любопытно, конечно, было послушать о ваших домашних заготовках, госпожа Повитуха. Нечасто в наше время встретишь женщин, столь увлечённых консервацией и выделкой шкур. Уверен, в другой ситуации у нас с вами нашлось бы много общих тем для беседы, ведь я охотник, в этом разбираюсь. Но сейчас мы очень спешим, мать вашу за ногу! Давайте уже к теме и покороче! — Короче так короче, — не моргнув глазом на нарочитую грубость, согласилась главная саламандра. — Берите Элемент, собаку вашу трепливую и проваливайте! Карга снова порылась в складках юбки и извлекла оттуда предмет с уже знакомыми спутникам очертаниями — небольшую серебряную пластину с высеченной на ней пиктограммой. Этот кулон был на грубой верёвке, но на груди Повитуха его не носила, как другие Хранители, вероятно тем самым показывая свою независимость от воли Неба. — Так не пойдёт! — взъярился на бабку Рейта. — Руки тоже уходит с нами, тут и торга никакого быть не может. У вас нет прав задерживать его. Вшестером пришли, вшестером уйдём! — для пущей убедительности он ударил себя кулаком по коленке и оскорбительно выдохнул в сторону старухи струю табачного дыма. — Дракон остаётся! Сила Высшего будет моей. Ещё на тысячи и тысячи лун мне хватит его магии, его жизни. Не отдам и точка. Выметайтесь и благодарите Судьбу за то, что ноги унесли из моих владений. У меня повсюду глаза и уши в моей пустыне. Не думайте своевольничать! — Это мы ещё посмотрим, — хрипло возразил Манабу и неожиданно резко вытащил из-за поясной сумки спрятанный, согретый его телом нож и приставил оружие к своему горлу. — Дракон — с нами. Или я тотчас перережу себе глотку. Он надавил лезвием на шею, и на белой коже выступила алая полоса. Бабка нервно сглотнула и даже выпустила трубку из левой руки. Та упала, на шкуры высыпались тлеющие травяные крошки. — Нет, ну пошто же ты не девка, отродье? Дерзкий, каких свет не видывал! Такая бы баба знатных дел натворила, ууух! От кого бы надо понесла, мир бы перевернула! — с восторгом охнула женщина. — А так всё впустую! Ну-ка говори, выкладывай! Почём знаешь, что жизнь твоя для меня дороже Высшего? — Да потому что вы годами Элемент для меня хранили, значит ждали. А сейчас своей болтовнёй только подтверждаете мою догадку — вам тоже нужно, чтоб я собрал все девять Элементов. Нужнее, чем прожить тысячи и тысячи лун, напившись драконьей крови. — Твоя воля, сукин ты сын, сметливый! Опусти ножичек. Ишь какой, с нашим же оружием в дом ко мне заявился. Чужое бы я почуяла, не пустила, а родной металл проглядела. Будь по-твоему, безнаследное ты чадо, отдам твоего дракона. Всё одно, мы его уже запечатали, творить магию не сможет, угрозой нам не станет, коль захочет. — Запечатали? — нервно переспросил Рейта. — Да какая тебе разница, охотник, главное, получите его в целости и почти в сохранности. Надо бы и других ваших зверушек запечатать для надежности, но, боюсь, этим сил не хватит ритуал пережить. Манабу не спешил опускать нож, чуть ослабил нажим и заявил: — Я вам не верю, что отпустите. Сами сказали, что всё можете в своём племени. Значит и забрать данное слово тоже. — Хорошо, хитрец, дам тебе в дорогу оберег — символ власти. С ним все жители Бисма обязаны будут преклонить пред тобой колени и отступить. Помогать не будут, но и препонов чинить не станут ни тебе, ни твоим сотоварищам. Колдунья потянулась за очередным кулём и, кажется, выбрала самый зловонный из всех. Когда развязала узел, скрепляющий холстину, в шатре явственно пахнуло тухлятиной и на пол перед котлом выкатилась отрубленная, подгнивающая голова красного варана с высунутым наружу языком и пустыми чёрными глазницами. Манабу ойкнул, опустил руку с ножом и быстро, как сидел, так и отполз спиной назад, в сторону от жуткого предмета. Однако развеселившаяся от такой реакции старуха шепнула пару рокочущих слов, и варанья голова покатилась за мальчишкой, покорно остановившись у его ног. — Не бойся дара моего, отродье, он благо. На острие ножа насади и неси перед собой. А лучше — возьми у моих воинов снаружи копьё для той же цели. Сподобнее будет и виднее — издалека заметят знак. И на! Лови свою цацку, ты её точно заслужил. Она метнула Элемент в сторону сироты, тот машинально поймал его на лету и спрятал в сумку. — Ну что ж, — Рейта не спеша выбил и убрал трубку, встал и отряхнул колени. — Спасибо за дивное гостеприимство, радушная до жути, милая госпожа Повитуха. Надеюсь, мы больше никогда не увидимся. — Сгинь уже, пустозвон! — с презрением раздувая ноздри, сплюнула старуха. — И вам не хворать, вселюбезнейшая бабулечка! Манабу тоже вскочил с уже насаженной на нож головой варана в руке, собрался было дать дёру из опостылевшего шатра, но цепкая кисть Повитухи поймала его за лодыжку. Он попытался стряхнуть её, как жалящее насекомое, и всё же это ему не удалось, старая колдунья обладала неведомой мощью. Словно железные оковы сдавили ногу, убежать теперь было невозможно. — Погодите-ка, касатики! Глаза б мои вас не видывали, конечно. Но мне ещё кой-чего сделать надобно, — сварливо, будто борясь сама с собой, проворчала ведьма. — Знамение мне было: чёрный нож наш в руках особенного, чёрного ребёнка. Это давний символ, он древнее самой земли, и являлся мне этот знак во снах за много лун до этой луны. Великая Мать мне его истолковала, Она приказывает, Она повелевает. А когда Танцующая на Черепах повелевает, то дочери её надлежит слушаться, хотя сама бы я не стала! Предсказание… Я должна тебе Предсказание, отродье. Поди сюда, к котлу, давай ближе. И отпустила. Манабу вопросительно посмотрел на Рейту, тот — на старуху, и нежданно-негаданно для себя самого кивнул. Нечто внутренне толкнуло охотника на драконов сделать это, подсказало, что слова безумной старой ведьмы могут им пригодиться. Саламандра встала, склонилась над котлом, сгорбившись так, что пряди седых волос почти касались кипящей жидкости. Её лицо осветилось снизу зеленоватым сиянием и стало похоже на болото, покрытое ряской, буграми кочек-бородавок и тёмными впадинами трясин-морщин. Повитуха вздохнула, потёрла шею, будто разминала её, и велела Манабу ещё сильнее приблизиться к котлу. Рейта стоял у входа и следил за этой странной картиной. Двое — высокая старуха и мальчик — долго молча смотрели в бурлящую зелёную жижу, и ничего не происходило, один только тяжёлый травяной запах бил в нос, обдавая теплом и ленью, начинало клонить в сон. — Ну всё, хватит этой чуши, — решительно заявил Манабу, когда почувствовал, что на миг почти заснул, а потом очнулся, вздрогнув. — Стоять! Нельзя рвать цепь заклинания, натворишь беды! В пузыри, в пузыри гляди, отродье! Манабу подкатил глаза от старушечьей тупости, но всё же снова перевёл взгляд на тягучие зелёные «сопли» в котле. Взирать на пузыри было бессмысленно и глупо, это были просто круглые тонкие холмики на поверхности густого киселя. Они отвратительно вспучивались, надувались и лопались, один за другим, и ничего не менялось. Пока в беспросветной зелени Манабу не рассмотрел белое пятно, напомнившее ему крылья, затем знакомую собачью морду и совсем не пёсьи серьёзные карие глаза. Пузырь лопнул. — Нет! — вскрикнул заворожённый парнишка. — Ага! Узрел-таки. Ну, значит, пора! — колдунья, стоявшая рядом и наблюдавшая не за пузырями, а за Манабу, бесцеремонно ухватила его за волосы и вырвала целый клок. Мальчик заорал, Рейта громко выругался, но не решился ничего предпринимать. В это время волосы полетели в зелёную жижу, которая поглотила прядь без остатка. Лёгкий дымок взвился над котлом и тут же исчез. Повитуха удовлетворённо поцокала языком, голой рукой зачерпнула зелье и набрала в рот, надув щёки. Тут же зрачки ее закатились, длинное тощее тело затряслось, сначала мелко и быстро, затем по туловищу пошли крупные волны, она слепо смотрела вперёд одними белками и извивалась перед костром. Рейта и Манабу с ужасом глядели на паралитический танец ведьмы, она вскидывала конечности, подпрыгивала, дрожала. Её щёки были всё так же раздуты, расширившееся лицо напоминало пузырь в котле — будто вот-вот лопнет. Колдовская пляска не прекращалась, пока во время одного выпада Повитуха не прыгнула к Манабу. Тогда она обхватила голову мальчика своими сухими пальцами-палками, потянула на себя и влила ему зелёное зелье из губ в губы. От неожиданности сирота проглотил его, на удивление не горячее, наоборот, грудь приятно обожгло изнутри щекочущим мятным холодком. Бабка отстранилась, всё ещё держа Манабу за волосы. Белые слепые бельма без зрачков смотрели в его глаза, а серые потрескавшиеся старые губы монотонно бормотали: — Ой худо-худо-худо! Слушай сюда, чадо! Пролей росу, крутани колесо! Коль колесо крутанёшь, предательства хлебнёшь: двух друзей потеряешь! Покуда чуда золотого не случится, добра не приключится, исхода не будет! После сказанного колдунья ошалело отшатнулась от Манабу, зажимая свои ослепшие глаза руками, и завопила: — Вон! Пошёл вон! Не хочу больше смотреть! Нет! Убирайтесь! Уходите, пока не передумала, дурни! Освободите своих чудовищ сами, только со зверей сетку не снимайте, пока из виду не скроетесь. Никакой магии в нашем поселении! Выберите выход, что напротив того, в который вы вошли в нашу долину. Из двух — ближайший к сердцу. Будет вам короткий путь наружу, короче просто нет. Наземную дорогу вдвое срежете. Только идите прочь! И скорее! Друзья спорить не стали, им и самим хотелось скорее выбраться из зловонного колдовского жилища, они быстро выбежали из шатра. После царившей там зеленоватой полумглы яркий и чистый огонь костра ослепил их, на миг оба зажмурилась. Манабу угрожающе выставил вперёд гниющую голову варана. Когда пришли в себя, увидели, что площадь занята стоящими на коленях саламандрами. Они что-то беззвучно бормотали на своём языке и не сводили глаз с путников и с уродливого бабкиного оберега — знака власти. Сирота приосанился и, натянуто улыбаясь многочисленным зрителям, поводил ножом в воздухе вправо и влево, чтобы все рассмотрели жуткий дар колдуньи. — За что мне это, Рей? Опять я тащу какую-то дрянь в этом походе. То белый флаг твой в Драконьих, то вот эту мертвечину! Вечный позор! Давай вон у этого копьё отберём, так, и правда, нести удобнее будет, — глухо пожаловался приятелю мальчишка. Рейта, который тоже демонстративно скалил зубы коленопреклонённому племени, без разговоров выдернул копьё из рук стоящего у входа в шатёр воина. — На, лови! Пойдём к нашим, ты — к Казуки, я — к Руки. Вон фералов эти уроды туземные ко псу отогнали, — продолжая натужно скалиться, проговорил охотник. — Я бы не разделялся, Рей. Варан-вараном, а эти парни даже на коленях выглядят очень голодными. Давай сначала к Казу, потом к Руки, чтобы все вместе передвигаться. И быстрее бежать. — Ладно. Согласен. Пожалуй, саламандрам наши спины и филейные части показывать не стоит, опасненько! Пока Манабу прилаживал красную безглазую голову на острие копья, он осторожно вполголоса спросил Рейту: — Как думаешь, что это там сейчас было, у котла? — Прости, пацан, но, по-моему, это был твой первый поцелуй. Соболезную! — хмыкнул охотник. — Я не про это, дурак, — гневно выпалил сирота и, подумав, добавил: — Ну, а про это если кому скажешь, голову оторву, как вот ему! Будешь тоже с высунутым языком и на копье! — рассвирепевший мальчишка указал глазами на варана, который всё никак не хотел надёжно укрепиться на палке. — А про что ты тогда спрашивал? — негромко уточнил охотник и кивнул Арю и Кулоэ, которые махали им руками от помоста со связанным Казуки. — Про ведьмино Предсказание, конечно. Как думаешь, что значит «крутани колесо», все вот эти бредни про росу, золотое чудо, ну и всё прочее, что она наболтала. — Стой… — Рейта медленно повернулся и внимательно оценил Манабу странным взглядом, точно прикидывая, не лишился ли его друг рассудка. — Какое колесо, Бу? Ты часом не рехнулся? Нет, я понимаю, шоковое состояние после чмоки-чмоки… Ты ещё молодцом держишься, меня бы, наверно, стошнило. Но… Какие, к чертям собачьим, золотые чудеса и роса? Тут Манабу по-настоящему разозлился. — Ты что, вообще ничего не слышал? Ну обалдеть! Я на тебя рассчитывал, чтоб в памяти вместе эту бабкину дичь восстановить, а ты там попусту ушами хлопал? Верно, получается, эта старая карга говорила — совсем ты глухой стал! Рейта полностью развернулся и потряс Манабу за плечи. — Эй, очнись! Я-то всё слышал. От первого до последнего звука, как было сказано. Только не понял ни хрена. А вот что слышал ты — не знаю. После вашего страстного лобызания — боже, ничего омерзительнее в жизни не видел, а уж я нагляделся, поверь! Так вот, после этой жути она говорила на их языке! Или на ещё каком чудном, чуждом, на драконьем, может, или на эльфийском. Но не на нашем! Откуда ты знаешь значение этих слов?! — Я… Не знаю, — растерянно покачал головой мальчишка. — Я просто слышал их как нормальные слова… — Надеюсь, она тебя не отравила своими миазмами! А вдруг ты от неё что-то подхватил? Может, разжижение мозга или какую-то старческую хворь? — Ладно, заткнись уже, — надулся Манабу и с силой надавил на черепушку варана, так, что она хрустнула и надёжно застряла на копье. — Готово. Пошли наших вызволять! Казуки они развязали в два счёта, тем более, что фералы, верно оценив изменившееся после переговоров с ведьмой положение, начали еще до того, как мальчик с охотником подоспели к помосту. Все собачьи лапы уже были свободны, когда Манабу, передав копьё Арю на время, с ненавистью разрезал ножом путы на крыльях ха-ину. Потом, хмыкнув, он уже более осторожно, даже бережно, не повреждая креплений, снял с Небожителя намордник. На немой вопрос в глазах друзей Манабу рассудительно ответил: — Ну что удивляетесь? Вы что, Казуки не знаете? Мало ли что! Вдруг пригодится? Ну, для особо трепливых. — Эй! Это обидно, знаешь ли! Эти вот первобытные тоже пасть мне связывали, чтоб не болтал! Ты же не из племени саламандр, Манабу?! — возмутился полностью освобождённый пёс и вскочил, разминая мышцы. — Нет, я из нашего общего племени, путешественников-неудачников, — искренне рассмеялся мальчик и обнял собаку за шею. — Боже! Какой же ты грязный и вонючий! Как я рад, что ты жив! — Ой, да что ж энто за сердешная трогательность, братцы! — Кулоэ смущённо утёр пальцем слезу в уголке глаза. — Он даже не ранен, мы его успели осмотреть, — Арю сделал пояснение за Казуки, потерявшего дар речи от внезапной нежности мальчика. — Так что, думаю, насчёт неудачников это ты, Бука, погорячился. Похоже, нам, наоборот, везёт! — Нет… — мрачно отрезал ха-ину. — Дракону не повезло по-крупному. Вы просто пока не знаете про Руки. Давайте скорее к нему. Забыв о договорённости не подставлять врагам свои филейные части, Рейта уже со всех ног летел ко второму помосту. Остальные побежали за ним, и представившееся им зрелище поистине было ужасным. Когда появились в деревне, они не могли видеть Высшего со спины, только спереди. Но теперь, когда приблизились к нему, просто слов не нашли. — Какое зверство, — выдавил из себя Арю. Глаза охотника расширились до невероятного размера. Он обошёл крест, к которому был привязан дракон, и дрожащими руками стал обрывать лоскуты рубашечной ткани на его изуродованной спине. — Он без сознания. Воды… Воды принесите, ребят, — севшим голосом попросил Рейта. — Точно, надо вещи наши притащить… Мы мигом. Где они их бросили? За той хижиной, где нас взяли? — растерянно упавшим голосом проговорил Манабу, которому вдруг стало стыдно за собственную радость от того, что с его псом всё хорошо. С Руки хорошо не было. Высший, действительно, потерял сознание. Пока они проводили переговоры с сумасшедшей бабкой и тратили время, дракон истекал кровью, резаных ран было немного, они не были главным источником боли. Рубашка была располосована так, словно на него сзади напал огромный хищник. И стало понятно, откуда с самого начала шёл такой страшный запах подкопчённого дыма, который они почувствовали ещё на подходе к деревне саламандр. На спине Руки пылал огромный вспухший тёмно-красный ожог в форме круга со скошенным крестом внутри. — Они тебя клеймили… Твари! Так вот что эта старая сука имела в виду под словом «запечатали», — Рейта беспомощно бормотал всё это себе под нос, пока разрезал одолженным у Манабу ножом ремни на запястьях, на ногах и талии, снимал длинную верёвочную петлю, которая удерживала шею Высшего. Охотнику в этот момент никто не помогал, он машинально махнул рукой приятелям, когда те что-то заговорили об их поклаже, о том, что надо забрать вещи. Какие вещи! Он и думать о них не мог, всё, что занимало голову мужчины, находилось сейчас у него в руках — хрупкое, обмякшее, лишённое драконьих сил тело. Хорошо, что предусмотрительный Манабу оставил им на помосте оберег-варана, чтобы ни один воин-саламандра не посмел помешать Рейте. Это был чудовищный риск, и всё-таки у них получилось. Охотник что-то причитал, не соображая, что именно произносит, тогда он позволил себе слабину хоть в чём-то. Он бредил вслух, пока инстинкты помогали действовать так, как нужно — отвязывать, подхватывать, и в итоге взвалить бесчувственного Руки себе на плечи. Сам Рейта снова забыл о своём ранении, он прихрамывал, но уверенно шёл навстречу друзьям, придерживая и дракона, и спасительное копьё. Все шестеро встретились на полпути и поспешили прочь с проклятой площади, подальше от костра, в направлении к выходу, который смотрел на них сверху своей чернотой, как одна из двух пустых глазниц варана, как слепые белые очи ведьмы. Никакой надежды не было в этой зияющей дыре, и всё же странники спешили к ней в безмолвии. Добежав до вырубленной в скале нужной им лестницы, они услышали гул и бой барабанов в деревне. Саламандры очнулись, пробудились от временного покорного затишья, и кто знает, что у них было на уме. — Сраные вонючие долбанные ублюдки! — вдруг отчётливо и хрипло произнёс ярый противник нецензурной лексики за спиной у Рейты. Охотник облегчённо вздохнул. — Я надеюсь, ты не про нас, Вашество! Мы не хотели, чтоб с тобой такое приключилось. — В очередь, Убийца! Я про этих выродков-саламандр! Надеюсь, они все издохнут долгой мучительной смертью, а старая прошма пусть максимально медленно превратится в лужу гноя на земле, вот же сука, собственноручно мне спину железом прижигала… Кстати, мне кажется, сейчас они могут и погоню организовать. — С них станется, — быстро согласился Казуки. — Им доверять никак нельзя! Да даже если не побегут за нами, свалить отсюда поскорее сейчас главная мечта моей жизни. Давайте в темпе подниматься. — Ага, шевели ногами, и поосторожнее, мне твои лопатки в грудь впиваются. Ох ё! Больно же! — простонал дракон, и Рейта тихо улыбнулся, шагая как мог быстрее. — Чего лыбишься, Убийца? — спустя минуту раздалось тихое сопение из-за спины. — А откуда ты знаешь? Не видишь же! — Чувствую, — ответил усталый низкий голос таким тоном, точно дракон засыпал на ходу. Рейте тоже было больно, ногу сводило судорогой, но весь подъём с его бледных губ не сходила довольная усмешка. Манабу шёл замыкающим, перехватив у охотника копьё с тухлым вараном. Таким образом он прикрывал сзади своих друзей, рискующих ради него жизнью. Именно в этой переделке в деревне саламандр сирота ясно ощутил тяжесть той ноши, которая была на него возложена, хоть и не понимал причины. Зато теперь он знал, за что в ответе. Мальчик не упрашивал ни одного из пятерых, не платил им, ничего не обещал, но они ему помогали. Казуки чуть не погиб, Руки был клеймён, Рейта ранен, фералы лишены своих способностей, пока не скинули сетку. Все чем-то жертвовали ради него. И он больше не мог относиться к этому пути легкомысленно: захочу — сверну, захочу — брошу. Монастырский ребёнок, любивший в своей жизни лишь сон и вкусную еду, сейчас и не думал об отдыхе и покое. Он шёл последним и всё время оборачивался на случай погони, пальцы правой руки уверенно сжимали рукоять чёрного ножа. У Манабу уже был тонкий шрам на шее, и он, не задумываясь, сделал бы это снова. Наконец ему было ради кого рисковать. Уже в усыпанной слюдой арке, ведущей в новую неизвестность по дороге к следующему кругу, Манабу обернулся. Мальчик, которого колдунья назвала «отродьем», хотел в последний раз посмотреть на грохочущую барабанами, залитую огненным светом враждебную деревню. И случилось невероятное, чего быть не могло. С такой высоты и людей-то было не разглядеть. Но сирота мог поклясться, что почувствовал на себе напряжённый взгляд ведьмы. Уже не сияюще-белый, без зрачков, а живой и испуганный взгляд очень старой слабеющей женщины, находящейся на пороге могилы не один десяток лет. И она смотрела на него странно, с надеждой и мольбой. По спине ознобом прокатились мурашки, и в голове чётко прозвучало: «Помни! Не забывай! Коль колесо крутанёшь, предательства хлебнёшь: двух друзей потеряешь!» «Нет, — упрямо стиснув зубы, решил тогда для себя Манабу. — Не потеряю! Ни за что не потеряю ни одного из них! Катись к чертям, старая карга!»