Грехи

Тук. Тук. Тук. — То есть ты хочешь сказать, что парень и так чуть ли не писается от страха, боится ходить по улице, а ты его еще и пугаешь? Тук. Тук. Тук. — Ну и мразь же ты, Тэхен. Тук. Тук. Тук. — Оставь пацана в покое. Тук. Тук. Тук. — И, господи, скажи ему, чтобы перестал стучать, у меня сейчас голова треснет! — Юнги, прекрати, — кричит Тэхен из кухни. Юнги откидывает в сторону карандаш, глубоко вдыхает и тут же кривится. Ладан. Весь дом провонял мерзким ладаном, каждая нитка в шторах и обивке дивана, каждая ворсинка в ковре, даже обои на стенах медленно впитывают этот запах. Юнги ненавидит ладан. Было гораздо лучше, когда псина Тэхена не ошивалась здесь. Юнги задыхается. Он резко встает, выходит в прихожую, натягивает кеды, хватает первую попавшуюся куртку и вылетает из дома, на свежий воздух. Пахнет осенью. Голоса смолкают в ушах, но все еще звучат в голове, тихонько, если не вслушиваться — можно не замечать. Юнги прикрывает глаза. Ему нужно отдохнуть, проветриться, успокоиться. Если пойти вдоль дороги налево, можно дойти до супермаркета и купить сигарет, как раз последнюю пачку с утра добил. Если пойти направо — будет аптека, у Тэхена кончилась мазь от ожогов. К черту Тэхена. Юнги сворачивает налево. На улице холодно, особенно — для Юнги, который выходит из дома в лучшем случае раз в пару месяцев. Он шарит в карманах слишком большой для него парки — тэхеновой, конечно, — надеется найти хоть какую-нибудь шапку, но находит лишь пару купюр, гору мелочи и пачку от жвачки. — Красный «Мальборо», пожалуйста, — говорит Юнги на кассе, потирая замерзшие уши. — Документы. — Забыл дома. Год рождения — девяносто третий, мне далеко за двадцать. — Документы, — спокойно повторяет кассир, и Юнги чертыхается и выходит из магазина. Делать злосчастные человеческие документы ради злосчастных человеческих сигарет — затея, всегда казавшаяся Юнги как минимум глупой. Конечно, он мог бы просто спереть эту дурацкую пачку «Мальборо», как делал уже множество раз, но сегодня у него даже есть на нее деньги, да и кассир слишком пристально смотрит на него сквозь стеклянную витрину. Юнги задумчиво смотрит вдоль дороги. До следующего магазина он уже не дойдет. Он знает это, но все равно упрямо идет туда. Пара десятков шагов, и Юнги останавливается. Это — предел. Три автобусных остановки. Пять перекрестков. Соседний магазин и от двадцати двух до двадцати пяти шагов — зависит от неудобности ботинок. Юнги медленно поднимает руку и кончиками пальцев легко касается прозрачного барьера. Он все еще здесь, как неделю назад, как год назад, как десять лет назад и еще сто лет до этого. И он никуда не денется. Юнги на своем наглядном примере легко мог бы объяснять школьникам, что такое радиус — точно так же, как и баран, привязанный к колышку. Только у Юнги от барана есть маленькое отличие. Баран может оторвать ко всем чертям веревку, а Юнги — нет. Последняя попытка была почти десять лет назад. Новый хозяин, въехавший в дом. Выкидывал все вещи, которые находил, хотел, чтобы не оставалось ничего от прошлых жильцов. Карандаши и ноты Юнги, теплые носки и любимая чайная ложка летели в мусорные пакеты. А потом — вновь оказывались на своих местах. Хозяин испугался. — Бог должен был спасти тебя от нечисти в твоем доме… — шепчет тихо Юнги, нажимая на прозрачный барьер, вспоминая давние события и кутаясь в парку. Хозяин позвал священника. Юнги тихо смеялся в углу, он же знал, что большинство священников — самозванцы, которые не могут ничем помочь, и этот худощавый замотанный в черное мужчина явно был таким же. Он не видел Юнги. Юнги смахивал с полок рамки с фотографиями, стоя прямо перед священником, но он не видел Юнги. «Это действительно странно, — пробормотал мужчина, глядя на разбитую рамку. — Я прочитаю молитву». Юнги громко расхохотался, и хозяин нервно обернулся на смех. Юнги даже думал показаться ему хоть на мгновение, посмотреть, проверить, насколько он испугается… Но священник начал читать молитву, и в его руках появился свет. Свет, который не видел ни он сам, ни хозяин дома, но отчетливо видел Юнги. Юнги бежал так быстро, как никогда не бегал. Босиком, стирая ступни об асфальт, падая и разбивая в кровь локти. Свет догонял его, наступал на пятки, стремился сжечь дотла. Когда Юнги добежал до барьера, он понял, что ему не выжить. Он не может отойти дальше, это — его предел, радиус в разодранные колени от очага дома. Никто не выжил из пытавшихся перейти через барьер домовых, Юнги знал это, но все равно пытался толкнуться, продавить прозрачную стену, потому что жар становился невыносимым. В голове гремела молитва, которую где-то вдали, в доме, читал священник. С каждым словом она становилась все громче, заглушая плач и крики Юнги. Нога прошла через барьер, потом — рука, плечо, и вдруг Юнги услышал в голове одно слово, и все стихло, будто звуки исчезли из мира полностью. «Аминь» Придя в себя через несколько часов, Юнги не понял, почему он выжил. Скорее всего из-за того, что священник сам не знал о своей силе, и потому не умел ее направлять. Юнги медленно приподнялся на локтях и осмотрел себя. Ступни содраны. Вся одежда в крови. Ожог во всю левую половину тела — ту, что осталась внутри барьера. И пара выдранных кусков плоти — на той, что ушла за него. Юнги выжил. Непонятно как, каким-то чудом, но выжил. Когда Юнги вернулся домой, на улице давно стояла ночь. Хозяин спал спокойно впервые за все время с переезда. Юнги задумчиво смотрел на его безмятежное лицо, слушал его тихое дыхание. А после — бросил в кровать хозяина зажженную зажигалку, запер все двери и окна и сел на дорогу смотреть, как горит его дом. — …но он не спас, — шепчет тихо Юнги и прикрывает глаза. Запах горелой плоти всегда был его любимым. — Парень, с тобой все в порядке? — говорит кто-то рядом, и Юнги оборачивается. — Ты стоишь тут уже пару минут и трогаешь воздух. «Надо было идти невидимым. Заодно сигарет бы стащил…» — думает Юнги, изучая незнакомца. Высокий, худой, в длинном черном пальто и с круглым нелепым лицом. Смотрит строго, но немного обеспокоенно. Похож на человека. — Все в норме. — Уверен? Выглядишь не очень здорово. Болезнь или наркотики? — Просто мое лицо, — Юнги запахивает парку поплотнее, скрывая от незнакомца шрамы. — Из наркотиков употребляю только никотин, и у меня ломка, — мужчина молча протягивает ему пачку и зажигалку, и Юнги прикуривает. — Присоединишься? — Не курю. — Зачем тебе тогда сигареты? По-моему, тут странный ты, а не я. — Как тебя зовут? Не видел тебя раньше. — А ты, типа, всех тут в округе знаешь? — Вроде того, — кивает мужчина и достает из кармана удостоверение. — Ого. Господин полицейский Ким-Нам-Джун, — вглядываясь в буквы, медленно читает Юнги. Черт. Похоже, он влип. Юнги должен признать, что выглядит довольно подозрительно, а если еще и вспомнить про полное отсутствие документов и про то, что полицейский участок находится за барьером и пройти туда Юнги просто не сможет, ситуация становится совсем не веселой. Можно, конечно, попытаться сбежать, но полицейский держится настороже и готов пресечь любую попытку смыться. Да и ноги у Ким-Нам-Джуна явно длиннее. Значит, нужно сделать честный вид и попытаться выкрутиться. — Я Юнги, друг Ким Тэхена, это ваш местный врач, терапевт или хирург, я не в курсе, и мне плевать. Живу у него, потому что я нахлебник и потому что его это бесит. — Давно здесь? — Около года. — Почему тогда я не видел тебя раньше? — Я домосед. Можете добавить меня в друзья в Овервотче, или Варкрафте, или Доте, или Лиге Легенд, или еще в какой игре и сами в этом убедиться. Полицейский смотрит пристально на Юнги еще пару секунд, а после разводит руками. — Ладно. Я не могу задерживать тебя просто так. Надеюсь, доктор Ким не опровергнет твои слова. — Если он скажет, что терпеть меня не может — верьте ему, это правда. Ну, раз я могу идти, то до свидания, — Юнги машет рукой и понимает, что до сих пор держит чужую пачку и зажигалку. Он подходит ближе к полицейскому, протягивает сигареты и замечает что-то на плече Ким Намджуна. — У Вас к пальто нитка какая-то прилипла. — Где? — полицейский всматривается, и после переводит взгляд обратно на Юнги. — Ничего нет. Но Юнги уже знает, что там ничего нет. Точнее, что полицейский Ким Намджун думает, что там ничего нет. Он понял за одно короткое мгновение, рассмотрев нить чуть внимательнее, увидев, что это не нить, а очень тонкая, хлесткая ветвь, тянущаяся от плеча полицейского к его животу, сплетаясь с десятками таких же, опутывающих мужчину полностью. Вот теперь Юнги точно влип. Он тихо сглатывает и тут же широко улыбается глядящему на него с подозрением Ким Намджуну. — Показалось. Дым в глаза попал, все дела. Пока! Юнги разворачивается и уходит, надеясь, что не задел ни одну из ветвей.

***

— Не город, а слет супергероев какой-то, — злобно говорит Юнги как только заходит домой, стягивая кеды и швыряя парку на пол. Тэхен смотрит на него с интересом, прислонившись к косяку. Ладаном воняет уже не так сильно, значит, Тэхен здесь один. — Это ты кого супергероями назвал, нас, что ли? — фыркает он. — Дерьмовые из нас супергерои. — Сначала ты, потом шавка твоя, теперь еще этот вылез откуда-то, — не слушает его Юнги и шумно топает в гостиную. — Как будто вас двоих не хватает. — Да о чем ты? Юнги вздыхает и собирается с мыслями. — Славяне зовут его лешим. Стережет лес, вредит злым путникам, помогает добрым. Насколько я знаю, их не очень-то любят, особенно если их леса вырубают и строят на этом месте город. Леший обычно сходит с ума и пытается поубивать к чертям всех подряд. — Оу… — тянет Тэхен и отворачивается от Юнги, смотрит куда-то в прихожую. — Впервые слышу. — Постой-ка… — Юнги щурит глаза и вдруг все понимает. — Здесь есть церковь — не бесполезная человеческая, — и есть живой леший, значит, он работает на них. А значит, твоя шавка должна была рассказать тебе об этом. Ты все знал! Блядь, Тэхен, о чем ты вообще думаешь?! — Прятаться от всех — это весело, — пожимает плечами Тэхен с широкой улыбкой. — Конечно. Трахать церковную суку, которая не сдаст тебя, потому что она любит, когда ты ее трахаешь — очень весело, — бормочет Юнги, и тут же чувствует, как чужая рука с силой сжимает его горло и поднимает в воздух. У Тэхена темнеют глаза, когда он смотрит с такой злостью. Он тяжело дышит, явно отсчитывая в голове секунды, пытаясь успокоиться. — Церковную суку зовут Чимин, и ты прекрасно знаешь, как мне не нравится, когда ты его так называешь, — во рту Тэхена мелькают уже не зубы — клыки, и длинным когтем он медленно ведет по груди Юнги, распарывая футболку. — По-моему, я уже тебе объяснял, что я сделаю с тобой, если ты не прекратишь, — коготь останавливается на животе и медленно, по миллиметру, входит в плоть. Юнги почти не больно. Он не будет кричать, как того хочет Тэхен. — Я могу разорвать тебя на куски здесь и сейчас, и, если я не ошибаюсь, мне даже не придется прятать куски трупа — как вы там умираете? Превращаетесь в пепел, так ведь? — коготь уже внутри живота по основание. — А знаешь, что самое клевое? Тебя никто не будет искать. Потому что я — твой единственный друг. — Хуевая у меня жизнь, не так ли? — хрипит Юнги. — Единственный друг — тот еще гондон, и хочет меня убить. А помнишь, что я сделал с прошлым своим «другом», который пытался меня убить? Я сжег его заживо, бро. Хочешь так же? Хотя ты, похоже, и сам справляешься. У тебя на шее ожог, и на плече. Чимин обнял перед уходом? — Юнги ухмыляется, как только видит, как хмурится Тэхен. — Прости, Тэхен, но уже совсем скоро у тебя останусь только я. Тэхен достает коготь из живота Юнги и разжимает хватку на горле, подходит к шкафу и берет с полки аптечку, но Юнги лишь машет рукой. — Забей, само заживет, — он падает на диван и откидывается на подушки, потирая след от чужих пальцев на шее. — И что ты собираешься со всем этим делать? — Не знаю, — мрачно отвечает Тэхен.