Авангард Титана

      Очнувшись, Брандис ожидал увидеть палаты апотекариона и услышать мерное жужжание медицинских приборов. Ему потребовалось бы спросить о состоянии братьев у того, кто первым заметит его пробуждение, потребовалось бы узнать о том, как завершилось задание, но сделать этого он не мог. Огромный зал, залитый мягким, идущим из ниоткуда светом, расходился перед ним в недостижимом сакральном величии. Смутный и расплывчатый, он напоминал протяженные галереи крепости-монастыря, где стояли статуи прославленных героев или собирались сотни серых рыцарей. Бесконечный и пустой, он являлся лишь фоном, лишенным любых деталей, где невозможно было обнаружить ничего, кроме призрачной тишины. Брандис усмехнулся отказу разума безоговорочно принять смерть. Видимо, этому не обучишь даже Астартес.       Отсутствовал силовой доспех, исчез привычный, до того неотделимый шум жизни. Юстикар осматривался, пытаясь вспомнить что-нибудь противоречащее очевидной истине, но его попытки были обречены на провал. Братья погибли. Мир, за который они сражались не спасен. Люди, что еще оставались живы, мертвы, поскольку не оставалось иного выхода. Жертва миллионов ради спасения миллиардов. Простая логика такая же очевидная, как и триумф неостановимого разрушения, в котором не уцелел никто. Ореан Тодий без колебаний принял наиболее правильное решение, сделал то, что обязался исполнять, и Брандис был ему за это благодарен.       Но братья все же погибли. Генное семя, наследие Ордена, безвозвратно утрачено, священное оружие и броня превращены в пыль, тихо дрейфующую среди осколков уничтоженной планеты. Юстикар мог бы винить себя, мог бы сомневаться в себе, но знал, что подобная слабость недопустима. Это только на руку Врагу, недоступные планы которого стали искрой вспыхнувшего пожара. Никто не в силах изменить предначертанное. Ему было суждено умереть там, чтобы присоединиться к ушедшим в вечность. Ему и четверым его братьям.       Твердые убеждения, диктуемые верой, давали защиту от претворяющих падение мыслей. Они помогали, поддерживали, направляли. Они вели на всем протяжении безукоризненной службы, что приблизилась к моменту истины и замерла, готовая устремиться к ранее недоступным высотам. Но когда-то, когда-то все только начиналось.       Брандис отлично помнил тот день. Медленно открывающиеся многотонные затворы, слова вербовщика о том, что лишь избранные пройдут все испытания и станут в ряды лучших воинов человечества, ледяной воздух, с оглушительным свистом прорывающийся снаружи. Это врезалось в его память, сохранившись там как самое первое воспоминание. Юстикар не знал, кем был до того, но он знал, кем стал тогда.       Группе рекрутов приказали совершить марш-бросок по поверхности Титана. После долгих месяцев пребывания на корабле их высадили на враждебную землю, где полагаться можно было только на себя. Им выдали лишь самое необходимое, чтобы они не умерли в первые же секунды от переохлаждения или удушья, и открыли гермошлюзы, за которыми простирались темные равнины Ксанаду. Перед ними громоздились долины, иссеченные руслами давно высохших рек. Сквозь плотный воздух проглядывали многослойные кольца Сатурна, на пути вставали метановые озера, вынуждавшие искать обходные пусти. Рекруты продвигались в указанном направлении, борясь с самими собой, и с каждым часом редели их толпы. Многие задохнулись в азотной атмосфере, когда у них закончился кислород, иные не выдержали чрезмерных нагрузок. Они срывались с высоких уступов, ломая конечности или разбивая черепа, терялись в сетях пещер, что таились под горами из углекислотного льда, непозволительно близко подбирались к извергающимся криовулканами, жидкий аммиак которых вызывал у них смертельные обморожения. Но даже преодолев, казалось, бесконечные опасности, они сталкивались с холодом и обезвоживанием.       Смертоносный климат отсеивал всех, слишком слабых для того, чтобы растрачивать на них ограниченные ресурсы. Из нескольких тысяч, доставленных тогда на Титан, Брандис стал единственным выжившим, единственным, был удостоен Дара Императора. А то испытание превратилось для него в начало жизни, в точку отсчета, где существование навсегда обрело смысл. И вот, пронеся в себе Его часть сквозь два века войны, он достойно окончил свой путь. Встреча с Ним предстояла ему.       – Чего ты достиг?       Тихий голос, источающий внутреннюю силу, затронул, казалось, все вокруг. Размеренный, неспешно струящийся поток заставил Брандиса оглядеться, чтобы отыскать его источник. Но, как и льющийся свет, он не шел извне, а находился повсюду, словно растворившись внутри себя. Застывший в бликах зал оставался окутанным нерушимым спокойствием.       – Что ты познал?       Старшие братья, что побывали на грани смерти, в своих наставлениях иногда упоминали об этом. Древние фолианты предрекали сей срок. Юстикар усмирил толику растерянности, впервые появившуюся в нем, и приготовился говорить. Когда спрашивал Он, требовалось отвечать.       – Чего ты добился?       В мыслях промелькнули отблески сражений, наполненные шумом битвы, минуты триумфа, где звучали воодушевляющие речи, преодоленные секунды слабости, в причинах которых обреталась мудрость. Но слышать от других, зная, что это ждет и тебя, – одно, а познать самому – совсем иное. Брандис уже почти начал фразу, как что-то его остановило. «Добился?» Это слово, оно было произнесено с прежней нисходящей властностью, однако в смысле сказанного прослеживалась некая надменность.       – Ты всегда задавал вопросы тем, кто следовал за тобой. Ответь же теперь сам.       Если в предыдущей реплике признаки неправильности происходящего только мелькали, то здесь обрели постоянство. Брандис медлил. Сама идея того, что Он, Повелитель Человечества, представляет опасность, граничила, нет, находилась далеко в бездне абсурда и ереси, но обостренные чувства псайкера сообщали о неясной угрозе.       – Так чего ты добился?       Голос лишь немного исказился. В нем проявились резкие черты, совершенно не совпадающие с Его образом. Для юстикара это стало оглушающим залпом среди наползающих грозовых туч. Артиллерийской канонадой, сотрясшей стены осажденного храма. Он понял, что скрывалось за сброшенной маской, и всегда тлеющая внутри ненависть разгорелась жарким огнем.       – Чего ты добился, заперев меня?!       Иллюзия. Гнусный обман. Тварь, посмевшая покуситься на святое. Умерев, Брандис полностью утратил материальный облик. Оружие, броня, обереги, сразу возвестившие бы о скверне, – их не было, но был разум и был гнев. Вместе они давали идеальную защиту.       – Ты погиб, когда пытался спасти обреченный мир!       Юстикар не слушал ядовитые речи, абстрагировавшись от них. Он возблагодарил интуицию за то, что так и не заговорил с этим порождением Хаоса. Неважно, какие цели оно преследовало. Расставленная ловушка не захлопнулась, больше его не обмануть. Пытаясь обнаружить тварь, он высвободил психические импульсы, которые подобно сканерам прощупывали эфемерный мир. Любая едва уловимая помеха, любое слабое возмущение реальности сказали бы достаточно, чтобы ударить туда направленным лучом накопившейся энергии.       – Ты бессмысленно тратил время, когда еще что-то можно было изменить!       Но реальность оказалась ирреальной. Брандис осознал, насколько сильно и не только внешне это место отличалось от всего, когда-либо им увиденного. Оно излучало такую эмоциональную пустоту, словно ни единое живое существо даже вскользь не затрагивало его, –там не было и малейших следов скверны. Ситуация складывалась патовой, а ведь изначально встреча с Ним, не с лживым отродьем, уготовлялась серому рыцарю.       «Возможно, – подумал юстикар, – Он испытывает меня».       – Ты бездумно жертвовал своими, хотя и понимал, чем все закончится!       Неподвижный зал затронула пелена изменений. Померк свет, исчезли золотые блики. Через невидимый портал пришли вестники иного мира, гонимые ненасытной жаждой. Хищной змеей струилась алая дымка, что собиралась в переплетения скалящихся морд. Извивающиеся щупальца стягивали гаснущую теплоту удушливыми цепями, и ее бьющиеся сердца кровоточили под режущими их острыми лезвиями. Из-за глухой завесы прорывались эмоции. Принимая недоступные глазу формы, они кричали в мечущемся танце, клубились, запертые в паутине нескончаемых стенаний. А зал искажался, распадаясь подобно стекающей плоти, и пред Брандисом открылось столь многое, неподвластное, недоступное никому из живущих, что он был не способен всего осознать.       – Чего ты этим добился?       Древняя цитадель, испещренная ранами многовековых сражений, высокие башни, вздымающие бронзовые шпили к красным изрубленным облакам. Юстикар находился на крепостной стене, его окружали усмехающиеся зубья укреплений с застывшими на них иссохшими телами, а далеко внизу, там, где горел багровый горизонт, пенились волны невообразимого моря. Стихия бурлила титанической мощью, разбиваясь об высокие стены в яростных каскадах, и кипящая кровь взметалась в огненную высь.       – К чему привел братьев, полностью доверявших тебе?!       Жаркий костер ненависти стремился превратится в неконтролируемый ураган пламени, праведный гнев – обратится инфернальным безумием. Брандис сдерживал эти порывы, выстроив многоуровневую психическую защиту, но все же она не была нерушимой. Раскатистый голос пробивался сквозь нее. Надменный, повелительный, он отдавался в мыслях, заставляя впитывать все произнесенное им. Тело, которого не существовало, сковала вспышка боли от открытой раны в груди. Из лабиринта памяти всплыли лица братьев. Смерть каждого посетила юстикара, медленно, с расстановкой показывая фрагменты их последних секунд. Эдос разбился в раскрывшейся бездне, когда площадь сотряс подземный взрыв. Гасталон обезглавлен высшим демоном, а Лиод и Кроу без сомнения разорваны на молекулы. Он привел их к гибели.       – Ты лучше меня знаешь, что такое Империум, но продолжаешь служить ему.       Тоталитарное государство, которое населяли триллионы людей и которое находилось в технологической стагнации. Миллионы планет с разным уровнем жизни, социальное неравенство. Повальная бюрократия, иногда вспыхивающие опустошительные внутренние конфликты. Это волновало Брандиса не больше, чем поселение дикой ксено-расы где-нибудь на окраине галактики, никак не пересекаясь с его долгом. Юстикар почувствовал ослабления напора твари и попытался вновь заблокировать свой разум.       – Ты лучше меня знаешь, что невозможно победить человеческую суть, но продолжаешь сопротивления.       Слова возникли непроизвольно: «Запомните, послушники, все, с чем мы сражаемся сокрыто внутри человеческой сути, в том числе, внутри ваших душ. Потаенные желания, губительные пороки, никто не лишен их. Никто, кроме нас. Вам предстоит избавить от них».       Брандис обернулся, услышав ритмичное лязганье под стеной. По вдавленной в скалу дороге тянулась вереница бледных фигур. Скованные и изможденные силуэты, в чьих очертаниях угадывались люди и те, кто людьми не являлся. Обреченные, но сохранившие остатки гордости, волочились они от ворот крепости вверх, к сумрачному плато, где растерзанная плоть падала на кричащие в исступлении арены, а осколки костей покрывались остервенением неистовствующей толпы. Слабость, о которой говорили серому рыцарю во времена его становления, привела их к этому, врожденный недостаток, без конца подпитывающий Врага.       – Ты лучше меня знаешь, почему оказался здесь.       Среди плетущейся безликой массы возвышались отблески ее мыслей, обратившиеся квинтэссенцией когда-либо проявлявшихся стремлений. Демоны безраздельно властвовали над своими создателями, направляя бесконечную жертвенную реку. Брандис понял, что может превратиться в воды этой реки. Его убил оскверненный метал, принадлежащий тому, чьи несметные слуги следили за каждым шагом узников. Он погиб, сражаясь с Алчущим Крови, и когда проклятое оружие впилось в доспех, вгрызаясь все глубже, стал…       Юстикар оборвал себя. Это было невозможно, это не могло являться правдой. «Немезида» расколола череп демона, уничтожила саму его сущность, а даже если и не навсегда обратила в тленный прах, то на долгие века загнала обратно в имматериум. Брандис отбросил ненужные мысли, но затем со всей отчетливостью осознал, что сейчас находится именно там. В Океане Душ.       – И ты знаешь, кто я такой.       Запертый внутри сгусток омраченного гнева. Снедающая ярость, заточенная в тюрьме. Юстикар словно увидел отражение, которое преломили десятки разбитых зеркал. Собственное отражение, когда-то обладавшее свободой. Брандис давно заключил часть себя в глухие подвалы разума, скрыв ее существование от остального мира. Это был его антипод. Он годами угасал в объятых тьмой казематах, тлел в могильной тишине, отрезанный от всего. Варп придал ему сил, разбил психические кандалы и напитал неукротимой волей. Волей Темного Бога, в логове которого оказался юстикар. Это было его второе «я», это был он сам.       Громадное скопище пустых черепов проступило в багровом тумане. Над громоздящимися башнями сверкнули озера извергающейся злобы. Гул древних сражений раскатился над крепостью, сотрясая небосвод. Он возвещал о нескончаемых войнах, о поглотивших флотилии штормах, о легионах, затопивших планеты. Он предрекал разрушения, предвидел великие битвы, приказывал неотступно следовать зову. Он превозносил славу сильных, а слабых обрекал на забвение кровавых песков. На его призыв оглушающим эхом отвечали скалы, ему вторили искореженные рты и проржавевшие забрала шлемов, его громовой рокот разделяли обнаженные пасти, исторгающиеся смешанный с шипением вой. А он продолжал говорить о мгновениях и вечности, о преклонении и одержимости, о миллионах жертв и о двух безупречных душах, принесенных ему в дар.       Едва выстояв в свирепых цунами, почти низвергнувших защитные галереи разума, Брандис ощутил на себе тысячи внимательных взглядов. Бездонные глаза изучающего вцепились в него, они знали, что никто из подобных ему не пал при жизни, но только они могли поведать о том, что случалось с ними после смерти. Юстикар мысленно обратился к Лорду Человечества. Никогда не прерывающаяся, с годами лишь крепнущая с Ним связь придала сил. Серый рыцарь ни о чем не сожалел.