Разбитый

      Тарьей вскинул взгляд на Хенрика и замер. Слова парня громовым эхом отдавались в ушах. Живот пронзила резкая боль, словно его ударили ногой. — Откуда ты?.. — Откуда я знаю? — Хенрик поднял брови и чуть наклонил голову, под его взглядом Тарьей ощущал себя как под микроскопом, — об этом было нетрудно догадаться. Странно ты себя ведешь не только сегодня.       Хенрик вздохнул, огляделся по сторонам, словно размышляя над тем, что сказать дальше. Тарьей ждал, затаив дыхание. — Пойми, Тарьей, я не хочу, чтобы это повлияло на то, как мы работаем. Впереди еще много совместных сцен, понимаешь?       Боль прошла только потому, что Тарьей перестал ощущать свое тело вообще. — И еще я прошу понять, что я не могу ответить тебе тем же. И дело не в тебе, а во мне. Просто я гетеро и состою в отношениях, не знаю, серьезных или нет, это не важно. Просто я не могу почувствовать к тебе того же, понимаешь меня?       Он все время спрашивал, понимает ли его Тарьей, словно говорил на другом языке. Тарьей все прекрасно понимал, причем задолго до того, как услышал это от Хенрика. Как ему хотелось сейчас стать невидимкой!       Хенрик долго смотрел на него: — Скажи уже что-нибудь, ты меня пугаешь. — Все нормально. Я все понимаю, — Тарьей коротко кивнул в подтверждение своих слов. — Точно? Я очень надеюсь, что это не повлияет на нашу дружбу.       Тарьей сжал губы, чтобы ненароком не выпалить: «Ты серьезно думаешь, что это не повлияет на нашу дружбу?». -… и работу, — продолжил Хенрик, — ты хороший парень, Тарьей, просто ты не по адресу, вот и все.       Хенрик коснулся его плеча, но этот жест был неловким и смазанным, словно на полпути он передумал, но убирать руку было бы еще нелепее. — Береги себя, — сказал он перед тем, как уйти.       Тарьей по инерции сделал пару шагов вперед, но затем остановился. Он плохо понимал, куда ему надо было идти и надо было ли вообще теперь куда-то идти? И что-то делать? Например, дышать? Засунув руки в карманы ветровки он, практически не разбирая дороги, устремился к трамвайной остановке.       Тарьей ожидал, что разревется, как только окажется в своей кровати, но глаза оставались сухими. Он не удивлялся, он не грустил, не чувствовал облегчения от признания, он ничего не чувствовал. Так и пролежал с открытыми глазами всю ночь.       В выходные у него не было никаких срочных дел, хотя Тарьей очень хотелось заняться чем-то, чтобы не проматывать постоянно в голове вчерашний разговор. Черная комедия превратилась в драму с ужасно прописанными диалогами. Тарьей хотелось бы, чтобы все это оказалось лишь очередной сценой Скама. Но он ощущал, как рассыпается на осколки словно разбитое зеркало. И что там, за треснувшим зеркальным стеклом? Тарьей и сам не заметил, как за полной бесчувственностью пришла пустота, в недрах которой клубилось что-то неприятное, смутно пугающее. Тарьей не хотел задумываться о том, что с ним происходит, для этого пришлось бы заглядывать в густую темноту этой пустоты.       Понедельник пришел незаметно. Дни просто перетекали один в другой и длились как один нескончаемый ночной кошмар, когда чувствуешь, как за тобой гонится что-то ужасное, но сколько не бежишь, все равно стоишь на месте. Тарьей предстояла совместная сцена с Хенриком и Иман. Раньше такие сцены давались ему нелегко, потому что изображать постановочные поцелуи с человеком, которого действительно хочется поцеловать — неимоверно сложно. Теперь, когда Тарьей не мог даже изобразить притворную улыбку, предстоящие съемки казались настоящим испытанием.       Как обычно он приветственно пожал руку Хенрика, но не ощутил того тока, раньше заставлявшего его сердце биться чаще. Ничего. Он избегал чужих взглядов и пустых разговоров, контакт с окружавшими его людьми требовал слишком много чувств, а их у Тарьей не было вообще. Иногда он ловил на себе взгляд Хенрика, немного обеспокоенный, задумчивый, и каждый раз, когда их глаза случайно пересекались, Тарьей слышал, как на зеркале его души появляется еще одна трещина. Что будет, когда упадет последний осколок? Чем заканчивается этот мрачный сценарий?       Тарьей поправили прическу, немного затонировали лицо и отпустили готовиться к сцене. Он сразу направился к подоконнику, забрался на него и попытался почувствовать Исака внутри, надеть на себя его личность, как делал это раньше. Но сегодня не получалось. Пустота оставалась пустотой. Он не чувствовал даже растерянности. Когда Хенрик подошел к нему, Тарьей бросил бесплодные попытки вызвать хоть какие-то эмоции. — Как ты? — спросил Хенрик, кивнув головой и приподняв брови, — готов? — Нормально. Да, — Тарьей соврал, он не смотрел на Хенрика не потому что боялся разволноваться, скорее наоборот, он с ужасом осознавал, что клубящийся комок внутри него был страхом не почувствовать больше ничего. Хенрик не успел продолжить, к ним подошла Джулия. Тарьей слушал ее как скучающий зритель в кинозале. Они получили последние указания к работе, кто-то включил софит, камеру уже направили на них. Тарьей смотрел на линзу, в которой отражался свет из окна и на свой темный силуэт на фоне этого блика. — Ну, начнем? — Хенрик подошел ближе. Тарьей перевел взгляд на него. Он впервые за этот день видел его так близко. Его голубые глаза казались еще светлее из-за солнца, выглядывающего из окна, а кожа словно светилась, он прикусил губу и вопросительно посмотрел на Тарьей. — Джулия, прости, можно я выйду на пять минут? Прости, пожалуйста, — Тарьей спрыгнул с подоконника и быстро вышел из класса. И снова: раньше он ощутил бы стыд за свой непрофессионализм — когда площадка уже готова и все установлено, а актеру вдруг приспичило — это было проявлением неуважения к труду операторов и режиссера, но сейчас его так тошнило от подкрадывающегося ужаса перед этой сценой, что ему было плевать на все. Он заперся в кабинке туалета, опустился на колени перед унитазом и закрыл глаза. Тошнота уходила.       Тарьей не знал, что с ним происходит. Обычно на отказ реагируют по-другому: запираются дома, ревут и пьют, или сначала пьют, злятся, но в конце концов все равно ревут. Тарьей не проронил и слезинки. Он встал и вышел к раковинам. Это был тот самый туалет, где они снимали первый разговор Исака и Эвена. Тарьей остановился у зеркала и всмотрелся в свое отражение. Он попытался улыбнуться, но губы не слушались. Внезапно резко открылась дверь и из коридора в туалет практически влетел Хенрик, он растерянно остановился на пороге. — Ты в порядке, Тарьей? — его легкая обеспокоенность стала отчетливее.       Тарьей покачал головой. Он тяжело вздохнул и опустил глаза. Ему нужно было куда-то деть руки, но карманы на джинсах были слишком узкие, так что он просто стоял перед Хенриком, уставившись в пол. — Послушай, — Тарьей краем глаза заметил, как Хенрик подошел ближе, — мне очень, мне действительно очень жаль, что так получилось. Наверное, нам вообще не нужно было об этом говорить. Я решил, что тебе станет легче, хотя с чего бы это тебе могло стать легче… Наверное, я просто идиот.       Тарьей увидел как Хенрик поднимает руки, а затем почувствовал, как он положил их ему на плечи. — Я ничего не могу с этим поделать. Ты же понимаешь? Я не могу приказать себе, так же как и ты не можешь приказать себе. Мне очень жаль, что я просто не чувствую такого к тебе…       Тарьей поднял на него глаза. Хенрик действительно сожалел, на его лице: в изгибе губ, бровей, в глазах — читалось мучение, сострадание… И больше ничего. — А если бы, — прошептал Тарьей, он хотел проговорить это, но вышло лишь прошептать, — а если бы у тебя не было девушки?..       В глазах Хенрика появилось недоумение, а затем понимание. Он пожал плечами: — Я не знаю, Тарьей, честно… — Но ты бы хотя бы попытался? — Тарьей задавал вопросы, которые раньше, до вчерашнего вечера, ему очень часто хотелось задать. — Наверно, — Хенрик чуть улыбнулся, одними уголками губ. Он крепче сжал плечи Тарьей, в голове которого кругами проносилось одно слово «наверно». — Пойдем работать? Я сыграю Эвена, а ты Исака, не будем самими собой, — Хенрик внимательно смотрел в его лицо. Тарьей кивнул и, пока они шли по коридору, снова попытался стать Исаком.       Когда он сел на подоконник, а Хенрик встал между его разведенных ног, он услышал, как внутри него скрипит зеркало. Этот жуткий скрип прервал шепот Хенрика: — Я Эвен, а ты Исак. И все. Хорошо?       Тарьей кивнул несколько раз. Зазвучала команда режиссера. Хенрик положил левую руку на шею Тарьей и притянул его к себе. Тарьей обнял его и они поцеловались. Поцелуй был ненастоящим, их губы только касались друг друга. Режиссер остановила их и пересмотрела записанное. Пока камеру ставили под нужным углом, Тарьей отпустил Хенрика. На своих бедрах он ощущал тепло, идущее от его тела, а спиной чувствовал, как греет солнце. — Тарьей, будет лучше, если ты улыбнешься, с этого и начнем сцену, — услышал он от Джулии.       Тарьей попытался изобразить улыбку, но, прежде чем Джулия успела сделать замечание, Хенрик вдруг прошептал: — Рассмешить тебя? Мой друг завел инстаграм для своей собаки. Помнишь Кокоса? У него три тысячи подписчиков.       Тарьей улыбнулся не столько странному поступку хозяина Кокоса, сколько тому, каким заговорщицким шепотом была рассказана эта история, тому как солнце искорками рассыпалось в смеющихся глазах Хенрика.       Они снова постановочно целовались. Их губы соприкасались все плотнее. Тарьей наклонил голову, словно выпрашивая поцелуй, он чувствовал на своей щеке и шее теплые руки Хенрика, он сжал бедра и поддаваясь инстинкту, прорывающему сквозь пустоту, задел губы Хенрика языком. Он чуть отстранился, выпрямился, повернул голову чуть левее, чтобы его лицо не было видно на камере. Хенрик прижал его к себе за шею, его лицо сейчас мог видеть только Тарьей и Исак. Он целовал его с закрытыми глазами. Тарьей снова позволил себе использовать язык, он ожидал, что Хенрик немного закроется от него, сделает свои поцелуи еще фальшивее, но вместо этого он открыл рот и их языки на секунду встретились. Пора было «заметить» вошедшую в класс Сану. Тарьей открыл глаза, кинул на нее узнающий взгляд и отстранился от Хенрика. — Привет! — услышал он голос Иман. — Привет! — теперь он улыбался без всякого напряжения.       По сценарию они с Хенриком оба должны были изобразить некую растерянность от внезапного вторжения в интимный момент. Тарьей опустил взгляд, словно ему было немного стыдно. Затем он перевел глаза на Хенрика, опершегося о стену рядом и нервно гладящего себя по затылку. На мгновение Тарьей показалось, что Хенрик действительно нервничал, что ему как будто на самом деле было неудобно. — Ну, так… когда ты заканчиваешь? — нервозность прошла, Хенрик снова выглядел спокойным и уверенным, таким, каким был Эвен.       Они удивительно быстро сняли эту сцену и, когда прозвучало последнее снято, Тарьей попытался расслабиться. Но его захватило странное нервное напряжение, начавшееся с момента, когда их языки коснулись друг друга. Он подошел к оператору, они втроем просмотрели снятую сцену. Тарьей даже удивился, заметив на своем лице радость, какую, как ему казалось, он на тот момент не мог испытывать. Актерский талант?       Вместе с Хенриком он спустился вниз. Тарьей пытался сдержать улыбку, когда они остановились во дворе, прежде чем разойтись по своим делам. — Подожди, — Хенрик повернулся к нему и на его лице читалось неожиданное раздражение. Тарьей перестал улыбаться. — Я просто хотел сказать, это был Эвен, ты ведь понимаешь? — Хенрик усмехнулся, но затем сжал губы, — это просто сцена, хорошо? Я не поменял своего мнения и то, что я… то, как мы. Это было на камеру, согласен? Это были Эвен и Исак.       Тарьей молчал. Он хотел бы что-то сказать, мол, конечно, Эвен и Исак, просто кино, просто для камеры, да, я понимаю, но язык словно прилип к нёбу. — А ты молодец! Ты отлично справился! — Хенрик напоследок ударил его по плечу, развернулся и быстро зашагал в сторону. Тарьей остался один в солнечном пустынном дворе Ниссена. Он физически ощущал, как разлетевшиеся зеркальные осколки попали в него и шрапнелью засели в сердце. Минуту назад он был радостным? Ему было легче? Он что-то чувствовал? И что еще это было? Легкая надежда? Послевкусие от их «постановочного» поцелуя, который ему таким вовсе не показался?       Тарьей наконец сдвинулся с места. От его зеркала не осталось и следа. Вырвавшийся из пустоты монстр накинулся на него и готов был рвать его душу на кусочки.