***
Роскошный старый сад с тисовыми аллеями, каменным гротом и мощёными дорожками уютно спал под пеленой свежевыпавшего снега. Влажные хлопья кружили в тяжелом густом воздухе и, казалось, было слышно, как они встречают землю легкими поцелуями. Старое одноэтажное здание из темного клинкера под черепичной крышей, угрюмо пялилось слепыми готическими окнами на зимний сад. Вероятно, это был последний снегопад — завтра наступит весна. Приютская часовня в правом крыле здания стала самым излюбленным местом Джеймса Брука. Он с наслаждением растворялся в тишине, что обволакивала сонным покоем и шелестела замусоленными страницами молитвенника. Ему нравился мягкий, рассеянный свет из узких окон, скользивший по длинным рядам скамеек, отполированных сотнями задниц сирот за пару веков. Строгий алтарь, инкрустированный резьбой по дереву и чуть поблескивающий золотистой патиной. Лики святых смотрели со стен строго, как безмолвные менторы. Но было одно лицо, выписанное с таким обожанием и любовью, что в него хотелось вглядываться часами. Покровитель обители, великомученик Святой Себастьян смотрел в небеса, исполненный надеждой на благословение Создателя. Покорный, одухотворенный, с едва заметной блаженной улыбкой — сублимат веры и любви к невидимому небожителю. Джим замечал такую дважды за свою недолгую жизнь, и оба раза эта улыбка венчала последний вздох перед уходом в вечность. Мальчика волновала и смущала эта величественная копия с полотна Эль Греко**. Отчего-то хотелось бесконечно трогать взглядом каждую совершенную линию гибкого, почти нагого тела, наслаждаться видом крепкой и такой красивой шеи с ямочкой между ключицами. Любоваться покатыми плечами и жилистыми руками, что были связаны за спиной Святого. Зачарованно он цеплялся за каждую деталь картины, каждую полутень и застенчиво прикрывал глаза, в глубине души понимая, как хочется опуститься ниже, под скомканную ткань на бедрах Святого. Заглянуть за неё, затаив дыхание, верить, что тонкая выбеленная холстина однажды спадет к ногам мученика. От этих мыслей в паху начинало странно тянуть, и неясное томление разливалось по телу, окатывая жаркой волной. Джеймс совершенно не чувствовал стыда, присущего мальчикам его возраста в ответ на внезапную и непонятную реакцию своего тела на возбуждение. Он сознательно доводил себя до эрекции, поглаживая взглядом подтянутый живот и бедра мужчины, изображённого на полотне, и упивался невозможностью её выплеснуть, воображая себя … святым мучеником, связанным и распятым. Хотя порой, очень редко, он все же украдкой трогал себя, прикрывшись потрёпанным молитвенником. Правда приходилось в кровь закусывать внутреннюю сторону щеки, чтобы не смутить пресвятого Себастьяна своим мальчишеским оргазмом в таком величественном месте. Эксперименты над собой принесли свои плоды: Джеймс понял, что лучшее лекарство от скуки — боль. И неважно, кто должен корчиться от ее последствий. Он сам или кто-то другой. Главное, развеять скуку.***
Приют для мальчиков-сирот Святого Себастьяна считался весьма приличным заведением. Детей в нем было немного, но это не помешало Джеймсу Бруку за пару месяцев отточить свое мастерство перевоплощения. С блеском и педантичностью собрав в себя две натуры и ошалев от новых возможностей, он поначалу затаился: с упоением познавал созданную самим собой реальность и анализировал ощущения. В основном — слушал. Впитывал новые запахи, звуки, новый мир. Как новообращенный вампир, едва вкусив дыхание смерти, набирал по каплям мощь и энергию. Ждал, когда сможет блеснуть накопленными умениями, выйти из сумрака под свет софитов: попасть на подмостки самой желанной сцены — жизни. Чужая личина, надетая, как одежда, уже не пугала. Он не прятал взгляд от своего отражения в зеркале, смотрел уверенно и с достоинством. Джеймс обрел уверенность и нужную злость. Подкреплённая знаниями и стремительно думающим разумом, эта злость шлифовалась, доводилась до филигранного состояния. Он научился манипулировать людьми — поистине необходимая вещица! Низшие существа вокруг — полуголодные, не слишком умные дети, были полигоном для увлекательных опытов. К концу февраля у Джима была свита, готовая загрызть обидчика по одному кивку лобастой головы. Подкуп, шантаж, сбор информации — крохотная машинка будущего злодея-консультанта, собранная из подручного хлама, поскрипывая, набирала обороты. Его глаза были всюду, а уши знали самые сокровенные тайны старых кирпичных стен. За шоколадную конфету местный народец был готов отдать почку, а за информацию о новом любовнике аббатисы Джим выкладывал целый мешок. Кухарка тащила всё, что плохо лежало на кухне, а у Джима в тайнике давно был склад сладостей на все случаи жизни. Лучше голодать, чем упустить важное и значимое в этом гадюжном мирке. Вскоре приют можно было называть именем пресвятого Брука. Клетка захлопнулась, и все были на крючке — от глухонемого садовника до синеглазой абатиссы. Джим уже уладил вопрос о своем грядущем усыновлении: фабрикант из Лондона, зажиточный толстяк лет пятидесяти с приличным домом в престижном районе, его вполне устраивал. Оставалось лишь ждать, когда будут готовы документы и закончится учебный год. Но такой поворот событий, что его ожидал в скором будущем, не вписывался даже в самые роскошные мечты. Это был апофеоз дара Господнего: на такое рассчитывать не приходилось! Видимо, его акты самоудовлетворения в часовне так впечатлили Небожителей, что они решили сбагрить грешника в достойные руки. А может быть, его братец и мама подсуетились на своем Млечном пути и выклянчили у Создателя огромный сладкий пирог для своего любимчика. Как ни крути, новость, что ему принесла преподобная матушка Изабель, заставила онеметь на пару минут. — Джеймс, милый, завтра пребывает одна высокородная особа из Брайтона. Он желает с тобой познакомиться. Тебе ни о чем не говорит имя Лучано Мориарти? Кажется, он имеет титул итальянского князя… Джеймса странно кольнуло внутри, словно когда-то, очень давно, он слышал это имя. Вихрем в голове пронеслись обрывки фраз из скандала мамы и деда, где истеричные нотки мешались с хриплым рыком: «Станешь его шлюхой?! Как я? Я проклял этого Лучано тысячу раз за все эти годы! Пусть горит в аду весь род Мориарти!» Но, кто знает, может ему это лишь приснилось? — Моя судьба в ваших руках, матушка. — Джим в театральном смирении опустил голову. — Я не помню этого имени, и оно мне не знакомо. Но… Он замялся, и настоятельница забеспокоилась, залепетав, елейно растягивая слова: — Джим, мы же с тобой друзья. Можешь говорить мне всё, что думаешь. « Конечно, друзья. Узнай кто-нибудь в верхах, что в твоей монашеской постели перебывала половина попечительского совета приюта, вряд ли бы ты усидела в таком тёпленьком кресле…» Джим растянул губы в гадкой, циничной улыбке и сверкнул масленым взглядом: — В любом случае, титул князя мне точно будет к лицу. Не сомневайтесь, матушка.***
Джеймс Брук плохо помнил первую встречу со своим отцом. Слишком много страстей бушевало внутри, и все силы были брошены, чтобы сдержанность и холодность стала гранитным фасадом. Он предстал перед Великим князем достойным, уверенным в себе и гордым ребенком. Ни о какой жалости к сироте речи быть не могло. Джим играл ва-банк, явившись на церемонию знакомства в новом для себя образе. Он мысленно уже был частью титулованной семьи. Смена декораций, и он величаво стоял в луче невидимого прожектора, играя моноспектакль для самого важного в этот момент жизни зрителя. Небольшого роста, воплощение элегантности и итальянского шика, крепко сложенный мужчина лет сорока с небольшим. От аромата его парфюма с нотками лимона и еловых лап кружилась голова. Сияние бриллиантовых запонок и начищенных лаковых туфель, казалось, бликами разлеталось по стенам уютного кабинета абатиссы мерцающей свитой роскоши и пафоса. Высокий, выпуклый лоб с залысинами, огромные влажные глаза цвета переспелой шоколадной черешни и красиво очерченные, чувственные губы. Лучано Мориарти не блистал эталонной красотой. Скорее, все его черты были вычурными и чрезмерными. Но обаяние и улыбчивость притягивала и завораживала, а мягкий голос с легкой хрипотцой ласкал ухо едва заметным акцентом. Джим совсем не помнил их первый разговор. Слишком впечатлила, сразила наповал, размазала явная схожесть черт лица Великого князя и его собственных. « Папочка? Я должен называть тебя отцом? Тебя, трусливого урода, что позволил уничтожить маму и брата? Пока ты жрал из золотых тарелок и швырял деньги в разные стороны, мы с братом гребли блевотину деда с пола, а мама кружилась с подносами в прибрежной забегаловке! О, да… Я буду тебе достойным сыном! Придёт еще мое время…»***
Огромная лакированная туша с хромированными деталями и крылатой фигуркой на капоте — черный роскошный лимузин величаво застыл у самого крыльца приюта. Едва Джеймс оказался по ту сторону тяжелой входной двери и почувствовал, как старая, гнилая жизнь остается за спиной затхлым болотом, он зажмурился от лупившего со всей дури весеннего солнца. Казалось, сама природа так воспряла духом от перемен в его жизни и так поверила в счастливый исход, что разом отменила зиму и заставила трепетать на ветру легкий прогретый воздух. Запахи неслись потоками отовсюду, и кутерьма щебечущих птиц кружила голову. Глаза слезились от яркого света, но наследник великой династии уже не мог позволить себе закрыть лицо ладошками, как простой уличный мальчишка. Он вбирал новую жизнь трепещущими ноздрями, и она елеем наполняла лёгкие, растекаясь внутри кленовым сиропом. Крепкие руки Великого князя опустились на его плечи, и он услышал слова, такие успокаивающие и сливающиеся со своими собственными мыслями: — Добро пожаловать в мой мир. Надеюсь, он совсем скоро станет и твоим, Джимми. Мальчик обернулся и посмотрел на Лучано взглядом, полным надежды. Чуть помедлив, он всё же улыбнулся уголками губ и кивнул: — Я тоже надеюсь, сэр. — Прекрасно, малыш. Тем более, когда у нас ничего другого не остаётся — надежда, вот что заставляет дышать и открывать глаза навстречу новому дню. А сейчас тебя ждет ещё одно знакомство. Ты готов? У открытой задней двери лимузина стоял молодой человек лет двадцати. Стройный, довольно высокий, с открытой заразительной улыбкой и яркими синими глазами. Вьющиеся волосы золотисто отливали на солнце, и Джиму показалось, что парень сам весь состоял из света и невероятной харизмы. Джим невольно ответил на его улыбку и немного смутился. Они с Лучано спустились по ступеням к машине. — Добрый день, Ваше высочество. Могу я узнать ваше имя? Голос незнакомца был тихим и внушал такую бесконечную уверенность и заботу, словно обволакивал в невидимый кокон. Джиму на миг почудилось, что он услышал в нём нотки голоса своего брата, Джейми. В груди сдавило, к горлу подкатил ком. Он с трудом протолкнул его и шумно вздохнул: — Джеймс Брук, сэр. Парень широко улыбнулся, сделал вид, словно достает из-за пазухи невидимый свиток, разворачивает его, и внимательно читает. — Сожалею, но в моем списке нет такого имени. Сжальтесь надо мной, мистер Брук, возможно, у вас с недавнего времени появилось еще какое-то имя? Мне не хотелось бы покинуть это место, не захватив вас с собой. Но у меня очень строгие предписания. Весь его вид был воплощением сожаления и разочарования. Джеймс испугался, что действительно вся его новая жизнь находится под угрозой, и он не сможет оказаться рядом с таким солнечным и улыбчивым парнем. С ним было так спокойно и так надёжно. С самой первой секунды, с первого взгляда хотелось всем сердцем верить, что его брат, его несчастный Джейми, вот так запросто вернулся к нему взрослым и таким красивым. Джеймс посмотрел на Лучано глазами, полными слёз отчаяния, и увидел в ответ ободряющую улыбку. — Я ошибся, сэр. Сегодня такой волнительный и суетливый день. Прошу прощения. — Мальчик приосанился и расправил плечи. — Разрешите представиться. Джеймс Мориарти. Это прозвучало сочно, громко, величественно. Внутри дрогнуло и натянулось струной. Обаятельный незнакомец почтительно склонил голову в приветственном жесте. — Рад знакомству, сэр. Они смотрели друг на друга с явной симпатией. Улыбка красивого парня заставляла отвечать, улыбаться в ответ. Больше всего на свете Джеймсу хотелось быть рядом с ней, греться в её свете и чувствовать себя уверенно и под защитой. Голос Лучано, хриплый и певучий, расставил все точки и заставил сердце Джеймса замереть на миг. — Джимми, позволь тебе представить моего помощника, человека, который будет обеспечивать твой покой и благополучие. Это самый надежный и самый верный мой друг. Надеюсь, ты оценишь эти качества по достоинству и вы станете очень близки. Его имя — Себастьян Моран. Себастьян учтиво склонил голову: — Ваше высочество, надеюсь, ваш приютский покровитель с радостью воплотится в моем образе на грешной земле. Лучано рассмеялся и с обожанием посмотрел на Морана: — Ti amo con tutta me stessa. Ты такой дурачок, Себби. Не стоит гневить всех святых в такой великий день. — И, поймав лукавый взгляд возлюбленного, добавил — Тutto me stesso, e anche di più***. Джеймсу в один миг стало холодно. Даже не зная итальянского, он понял, что речь идет о любви. Внутри кольнула неясная обида. В своей жизни он испытал многое: утраты, унижение, боль, страх. Но впервые его маленькое сердечко стиснули стальные пальцы ревности.