Он - Дракон

      Туманные рассветы и алое зарево закатов. Долгие дни и порой нескончаемые ночи. Неделя сменяла неделю — близился сентябрь. Никаких всплесков веселья или шумных разговоров: в поместье господствовал показной, вылизанный до блеска, мир. Тишина, вибрирующая, как провода под напряжением, накрыла старый дом колючей дерюгой. По молчаливому согласию, отец и сын Мориарти оба избрали тихое и полюбовное сосуществование, похожее на симбиоз, где всем было комфортно, пока лениво тянется время до нужного момента.       Возвращение Морана было долгожданным и ужасающим одновременно.       Иногда Лучано доводил до сведения Джеймса новости о Себастьяне, не произнося его имени вслух. Было несомненно проще бросить сообщение в пустоту с безликой интонацией, словно речь шла о грозе в Пуэрто Рико: «У него всё в порядке…», «Я разговаривал с Патриком — на Балканах всё по плану…», «У него была возможность вернуться на несколько дней, но в последний момент планы пришлось поменять. Всё в порядке…»       Невзрачные лоскуты скрытой радости, как жалкая подачка на бедность. Чёрствая плесневелая корка, чтобы не загнулся от голода.       Джеймс стискивал зубы, напяливал на лицо ничего не значащую улыбку и молча кивал, играя сдержанную аристократичную благодарность.       Лишь добравшись до своей комнаты и закрыв дверь, он с разбегу падал на кровать. Спрятавшись под одеялом в своей норе, часами лежал неподвижно, опасаясь расплескать обжигающую своим сиянием новость. «Жив! Он жив! У него всё в порядке! …» Он произносил эти скупые фразы по звукам, растягивал, смаковал. Представлял во всех подробностях, как Себастьян говорит по телефону именно с ним, с Джеймсом. Дышит ему в ухо, едва слышно смеётся и виновато просит подождать ещё немного.       Потом снова накатывало желание рисовать и мучительная временная петля замыкалась.       Рассветы и закаты, дни и ночи, неделя за неделей.       Ровно, мирно, тихо.       Так, незаметно, наступивший сентябрь раскрасил желтизной листву в саду и распахнул двери в новый учебный год.       Комплексная школа «Дэниэл Стрит» в Брайтоне не слыла пафосным заведением. Там можно было получить весьма приличное образование мальчикам и девочкам, которые покинули начальные классы. Джеймс с удовольствием посещал занятия в ней весь прошлый год. Авторитарная машина, работающая на него, была смонтирована быстро из начищенных до блеска старых запчастей, некоторые из которых претерпели довольно внушительный upgrade*. Давно было понятно, что всё в мире покупается и продается. Просто, на сей раз, затраты на приобретение власти и могущества среди сверстников были помасштабнее. Те сладости, что легко затыкали рот приютским голодранцам, превратились в билеты для всего класса на громкие спортивные матчи и концерты. Для закрепления результата — организация пары-тройки шумных вечеринок в поместье. Главное, чтобы не сильно выделяться из толпы, нужно было стать «своим парнем». Это решалось довольно примитивно: завешиваешься ресницами, смущенно пряча взгляд, и сияешь ореолом великомученика, когда выгребаешь свой худосочный зад из роскошного лимузина, что притащил тебя к порогу школы. Чтобы уж наверняка было «Бинго!», полагалось повздыхать в меру, сетуя на душащее внимание прислуги и чокнутого на воспитании отца-одиночки.       Ну, а далее одним взглядом, кивком головы и улыбкой править безраздельно обожающей тебя паствой, восторженно глядящей тебе в рот.       Джеймс по-прежнему считался гениальным учеником, имеющим свое мнение. Капитан команды всезнаек, глава редколлегии классной газеты, победитель бесчисленных конкурсов по всем предметам — он был примером для сверстников, его обожали учителя и отправляли Лучано ворохи благодарственных писем.       Единственным, в чем он был в аутсайдерах — спорт. Худенький и хлипкий, он испытывал истинное отвращение к раздевалке, пропахшей юношеским потом, как конюшня на ипподроме. Его мутило от физических нагрузок, и он уныло барахтался поближе к бортику бассейна, пока остальные с визгом прыгали с мостков, поднимая вверх столб брызг из вонючей хлорированной воды.       Вокруг него всегда была свита из крепких и не слишком умных одноклассников, готовых в любой момент броситься на защиту своего повелителя. А он, в свою очередь, не гнушался уделить им с четверть часа на помощь с домашним заданием или придумать сумасшедший план подката к понравившейся красивой девчонке.       Все было отлажено и работало безупречно, пока к концу сентября в школе не появился новый ученик — Карл Пауэрс.       Отличный пловец, звезда Восточного Суссекса во всех первенствах. Верзила, на голову выше Джеймса. Надменный сероглазый блондин с правильными чертами лица и оглушительным, пугающим смехом. То, что одноклассницы, словно сговорившись, растеклись в одну слюнявую, пузырящуюся лужу при виде такого красавчика, Мориарти нисколько не смутило. Он был далек от краснеющих и глупо хихикающих сверстниц с их наивными вопросами и речами. А вот то, что между ним и тем парнем началось противостояние за трон властелина параллели — это засело занозой в мозгах и саднило нещадно.       Создалось ощущение, что новенький по запаху выбрал себе жертву для унижений и издёвок, с первой попытки вычислив вожака стаи. Естественно, что драться с крепким спортивным парнем для наследника великого рода было ни к чему, для этого существовали воины-пешки. Но и вынужденное выслушивание оскорблений было скучным и утомительным времяпрепровождением. В том, чтобы дать отпор интеллектуально, Джеймсу не было равных. Он парой фраз затыкал обидчика, заставляя его бешено таращить глаза и моргать свинячьими белесыми ресницами. Весь трагизм ситуации был в том, что свободное передвижение по школе без сопровождения теперь для Джеймса было под запретом.       Статус новой звезды Пауэрса набирал силу: он пользовался популярностью у старшеклассниц, а значит, вокруг начала появляться свита «прилипал».       Взаимная вражда, как проснувшийся вулкан, незримо кипела магмой, угрожая выплеснуть порцию уничтожающей лавы.       Первые потоки огненной жижи прорвались наружу совсем скоро.       Однажды, накануне Хэллоуина, мальчики из класса переодевались после урока физкультуры, что проходил в бассейне. Джеймс замешкался, перебросившись парой фраз с преподавателем и, приблизившись к своему шкафу, заметил, что тот открыт. Его полотенце с вышитыми золотой нитью инициалами отсутствовало. В раздевалке смердящим сгустком пота и хлорки висела тишина, словно всё разгорячённое стадо онемело и сбилось в кучу под огромным деревом посреди поля, ожидая грозу. Джеймс внимательно обвёл одноклассников неторопливым взглядом. Почуяв скорую и, возможно, кровавую смену вожака, трусливые подростки расступились: привалившись к косяку дверного проема в душевую, стоял голый Пауэрс и прижимал к паху скомканное полотенце Джеймса.       Было ясно, что все его защитники в недалеком прошлом переминались с ноги на ногу от нетерпения и ждали, чем закончится битва, чтобы примкнуть к клану победителя. Они стыдливо отводили взгляд, нетерпеливо выжидая, кто рухнет на пол и кого можно будет догрызать, повинуясь новоиспечённому властелину.       Джеймс был один против целого мира.       Он скрестил руки на груди и усмехнулся:       — Пауэрс, это что, сеанс публичной мастурбации? Если тебя так заводит моё полотенце, представляю, как ты передёргиваешь на мои школьные фото. Я польщён! Назначаю тебя президентом моего фан-клуба. Кстати, не хотите присоединиться к вашему чемпиону? — он повернулся к ящику, снял с крючка белоснежную сорочку и кинул её подросткам. — Можете разорвать её, и каждый заберёт себе по кусочку. Будет возможность потереть им ночью под одеялом свои детородные органы и насладиться проникновением прекрасного в…       — Заткнись, долбаный урод! Что ты несешь, грёбаный умник? — Пауэрс развязно потёр полотенцем пах и, подхватив скомканной тканью член с мошонкой, двинул бедрами вперед, кривя губы в пошлой улыбке: — Иди сюда и отсоси, принцесса!       Джеймс казался воплощением уверенности и спокойствия. Прикусывая до крови внутреннюю сторону щеки, он старательно растягивал губы дрянной усмешкой:       — Мне жаль, но я не вижу у тебя между ног ничего особенного, к чему я мог бы приложить свой благородный рот. Надеюсь тот, к кому ты ранее обращался с подобными просьбами, справится и в этот раз.       — Что ты сказал, урод? Сейчас посмотрим, что особенного в твоих плавках…       Злоба исказила лицо, желваки заиграли, и Карл, громко сопя от гнева, двинулся к Джеймсу.       Зная наверняка, что одна рука Пауэрса занята полотенцем и спасти сможет только внезапное нападение, Джеймс, не теряя ни секунды, бросился на обидчика. Разбег дал инерцию: как небольшой снаряд, он головой и руками впечатался в грудь Паурса, вложив в удар всю свою силу. Не удержавшись на ногах, тот рухнул на кафельный пол, увлекая Джеймса за собой и взвывая на всю раздевалку: «Сука, я убью тебя!»       Джеймс чудом вывернулся, оседлал Паурса и, схватив его за волосы, сильно ударил затылком об пол. Карл слегка обмяк, и тогда он вцепился в его шею, с каждым мигом сжимая сильнее свои онемевшие от страха пальцы. Джеймс распластался на его груди, прижался губами к уху и просипел, наслаждаясь хрипом врага: «Я выгрызу твой кадык, Карл Пауэрс, и выжгу твоё сердце, если ещё раз…»       Договорить не удалось, его оттащили подоспевшие вовремя одноклассники.       Естественно, о происшедшем все хранили молчание. Карл, по общему заявлению, поскользнулся и неудачно упал, ударившись затылком.       Бедняга Пауэрс провёл пару недель дома с легким сотрясением. После возвращения в школу он затаился. Лишь провожал Мориарти потемневшим от злобы и ненависти взглядом.       Он выжидал удобного случая для кровавой и разрушительной мести, и тот вскоре подвернулся.       Новая порция пылающей враждой лавы устремилась на волю, выжигая свой путь и оставляя за собой черный след отвращения и брезгливости.       Джеймс отпросился в туалет посреди урока, в полной уверенности, что будет в безопасности. Но, как назло, учителя биологии пригласили к телефону. Пауэрс, едва тот покинул кабинет, рванул за Джеймсом вслед, надеясь подкараулить его в уборной.       Карл действительно застал его врасплох.       Хрипло дыша в лицо, он зажал Джеймса в углу, навалившись всем телом, и коленом раздвинул ему ноги. До боли сжал потной ладонью нижнюю челюсть, заставляя высоко задрать голову.       — Ну что, сучка, теперь отсосёшь, или я забью тебя до смерти в этом толчке?       Поначалу Джеймс оцепенел, недоумевая, что так легко и глупо попался. А еще было предчувствие давно забытого за давностью лет, надвигающегося неотвратимого унижения. Словно тень деда зависла над ним и замахнулась стальным кулаком, приговаривая: «Ублюдок! Жалкий сучий ублюдок!»       Что поделать? Тумаком больше, ударом меньше… Ничего не меняется, если ты неудачник по жизни.       Джеймс удивленно вскинул брови вверх, почти виновато улыбнулся и ответил, ломая голос и подражая лепету ребенка:       — А если не отсосу, ты сдохнешь от горя, олимпийская надежда? Или расплачешься? Хнык… Хнык… Нужно просить правильно: отсоси мне, ваша Светлость…       Джеймс протиснул руку, внезапно накрыл ладонью пах Паурса и ощутимо сдавил его. Карл ошалело выпучил глаза от неожиданности. Джеймс усмехнулся и начал глумиться в открытую: подался вперед и начал тереться промежностью, насаживаясь на его бедро. Не отводя томного взгляда от глаз Пауэрса, он тихо постанывал и чуть прикусывал нижнюю губу. А потом, одурев от превосходства, начал поглаживать уже торчащий колом член одноклассника через ткань форменных брюк. Пара минут, и он заставил мальчишку закатывать от возбуждения глаза и торопливо толкаться бестолковым отростком в свою ладонь. Вскоре Пауэрс уже горячо сопел ему в шею и слюняво шептал, поскуливая от накатывающего оргазма:       — Ты пе-едик, Мориарти! Мерзкая шлю-ю-юха! Я всем расскажу, что ты пи-и-дор…       Последнее он протянул со всхлипом и кончил так обильно, что намочил не только брюки, но ладонь Джеймсу. При этом он так забавно дрожал всем телом, что Джеймс фыркнул от смеха.       Оставалось лишь отпихнуть этого засранца от себя так, что Карл обессиленно сполз на пол и привалился к стене. Тяжело дыша, он смотрел на него испуганно и удивленно. Джеймс опустился на корточки и, едва сдерживая позывы на рвоту, с силой вытер влажную от спермы руку о лацкан форменного пиджака Карла.       — Слушай меня внимательно, чемпион: в следующий раз, когда захочешь кончить, отсоси у себя сам. Я не сильно расстроюсь, если не буду лицезреть это скучное представление.       Он поднялся и вышел из туалета, не оглядываясь, захлопнув за собой дверь.       Блестящая на солнце туша лимузина, слепо щурясь тонированными стеклами, покорно ждала своего хозяина у порога школы. Джеймс быстро забрался на заднее сиденье и, нажав на кнопку, поднял шторку, отделяющую салон от водителя. Хотелось орать, драть горло, выкрикивая в безразличные косматые облака проклятия. Бежать вперед, задыхаясь от ветра, разрывающего легкие, на самый край земли. Остановиться над безбрежным океаном, разглядеть в тумане соленой мороси, как горизонт делит солнечный диск напополам, и рвануть вслед за располосованным по-живому солнцем. Но он лишь забился в угол, влип в огромное сиденье, туго затянутое в кожу цвета ванили, и сжимал от злости кулаки. В груди саднило, словно ребра выламывало от горечи и обиды. Адреналин, накативший так запоздало, отступал понемногу, оставляя после себя тошноту и слабость в теле. Его разбило, развалило на бесформенные липкие куски. Одним пинком вернуло в детство, в ту боль и в ту отчаянную безысходность.       Джеймс устало завалился на бок, подтянул колени к груди и смотрел невидящим взглядом в панорамную крышу на проплывающие изредка ветви деревьев. Внезапно дорога сделала крутой поворот и глаза резанул солнечный свет. Сердце ухнуло вниз и сразу оцепенение отпустило, а в голове разлился успокаивающий и родной голос, пропевающий по слогам слова: «Ми-и-илый Уилл-и-и… Ра-аз-два-три-и-и — четыре - пять… Ка-а-рла нужно убива-а-ать…»       Джеймс улыбнулся своим мыслям, ощущая внутри растекающееся по жилам тепло и уверенность. Через мгновение он сел и оставался неподвижным некоторое время, положив раскрытые ладони на колени. Покой и умиротворение обнимали за плечи, как горячие руки брата. Он знал, что настоящий Джеймс рядом, волнуется за него, хранит его.       Его близнец никогда не бросит свою половинку.       Смерть — это не конец.       Джеймс нажал на кнопку, и механизм бесшумно опустил шторку.       Решение было принято — оставалось лишь продумать детали. Его проблема, по сути, сущая безделица, которая решалась запросто: нужно лишь прикончить совершенное ничтожество, посягнувшее на его так трепетно хранимый покой.       Медичи будут им гордиться! Кровь рода никогда не оставит зло безнаказанным. Жаль, что младший Мориарти не Козимо, тогда Пауэрсу бы точно вогнали в зад деревянный кол. Да так, чтобы острие вышло из макушки, размозжив череп. К сожалению, наступили другие времена и нужно подумать, как изысканно и виртуозно привести приговор в исполнение.       Размечтавшись о предстоящем кровопролитии, он даже проголодался. Настроение заметно улучшилось, и Джеймс обратился к водителю:       — Мистер Смит, давайте заедем во французскую кондитерскую и угостимся круассанами. Вы не против?       — Как вам угодно, ваша Светлость.       Старый Смит настороженно посмотрел на него в зеркало заднего вида. — У вас всё в порядке, сэр? Вы выглядели расстроенным и…       Джеймс нетерпеливо перебил старика:       — Сейчас у меня всё в полном порядке. Не нужно волноваться. Вероятно, я впервые завалил контрольную по биологии и расстроился. Пустяки. Исправлю.       Джеймс сверкнул улыбкой и отвернулся к окну, давая понять, что разговор окончен. Несколько последующих дней превратилась в тихий ад. Карл преследовал его, нашептывая при каждом удобном случае: «Педик… Может трахнуть тебя, маленькая принцесса?» Джеймс брезгливо усмехался и шипел в ответ: «Я едва отмыл руки от твоей вонючей спермы, уродец…»       Каждый выпад Пауэрса, каждая провокация затягивали на его шее невидимую удавку.       Джеймс уже давно знал код замка от личного шкафа своего врага: его интересовали баночки с мазью, что он случайно увидел еще в сентябре. Теперь он знал о засранце всё — у спортсмена была экзема, которую он тщательно скрывал. Джеймс давно заметил, что после тренировки Карл ненадолго закрывался в кабинке туалета, видимо, чтобы намазать поражённые участки мазью. Оставалось лишь добавить в целебное зелье припрятанный до особого случая в погребе ботокс. А чтобы наверняка свершилось задуманное, раздобыть еще флакон. Лошадиная доза токсинов точно пойдет отморозку «на пользу». Удача была на стороне Джеймса, вскоре мисс Джойс, косметолог отца, снова посетила Sleepy Oaks, и остатки «эликсира красоты» были у него в руках. Теперь оставалось дождаться нужного момента. Совершать преступление в школе было слишком опасно.       Месть нужно подавать холодной, и Джеймс затаился, накапливая злость и тренируя терпение.       Апофеоз их противостояния случился неожиданно: Джеймс шёл по коридору и нёс, прижимая к груди, тетради и альбом с рисунками. Карл нагнал его со спины и, с силой толкнув плечом, побежал дальше. От неожиданности ноша Мориарти выпала из рук и разлетелась по полу. Альбом, совершенно некстати, раскрылся как раз на рисунке с Мораном. Единственный набросок, который затерялся среди классических натюрмортов и анатомических зарисовок, валялся на всеобщем обозрении. Карл заметил его краем глаза, мигом остановился и подхватил альбом с пола, опередив Джеймса. Долго разглядывал лежащего в лучах солнца Себастьяна, ехидно щурил глаза, цокал языком, а потом громко выдал:       — Фу-у-у-у! Ты даже рисуешь голых мужиков! Дрочишь на их член? Это твой любовничек, Мориарти? Ненавижу тебя, мерзкий педик! Я всем расскажу…       Джеймс не дал ему договорить. Повторяя прошлый удавшийся бросок в бассейне, с разбегу он сгруппировался и со всей своей инерцией впечатался головой ему в живот, добавляя движению мощный толчок руками в грудь. Они с грохотом и с криками повалились на пол и покатились к шкафчикам для личных вещей. Джеймс бил, не глядя и не чувствуя ударов в ответ. Как бойцовская псина, стремился к белой крепкой шее мальчишки–подростка, что торчала из форменного джемпера. До смерти, до вспышек перед глазами хотелось вцепиться зубами ему в горло и вырвать трахею. Сплюнуть её смачно на пол и размазать подошвой по школьному начищенному паркету. Навсегда заставить говнюка замолчать прямо сейчас, под омерзительное изумление толпы. От ненависти к Пауэрсу - в голове острая, как бритва, темнота и предчувствие скорой рвоты от неминуемого запаха крови. Голыми руками, запросто, он бы рвал его в клочья лишь за то, что тот посмел посмотреть своими свинячьими глазами на святое, принадлежащее только Мориарти, роскошное, хоть и нарисованное, тело.       Подоспевшие школьники с трудом растащили задир. Через четверть часа они уже сидели в кабинете директора.       Обычное в таких случаях полоскание мозгов под аккомпанемент перечня грядущих дисциплинарных наказаний. Рефреном тренькала угроза о неминуемом исключении в случае рецидива, а финальным аккордом прозвучала вялая попытка привить чувство стыда за произошедшее двум звездам школы. Джеймс с трудом сдерживал смех, выслушивая страшную сказку о выдворении его Светлости из стен заведения. Было очевидно, что Лучано Мориарти, который являлся председателем попечительского совета и вкладывал в этот «храм знаний» столько кэша, проще будет нанять титулованного гипнолога и стереть память всех свидетелей произошедшего. Хотя еще один разумный вариант: сменить к чертям весь педагогический состав.       Как любил повторять отец: «Мальчику не нужно волноваться по таким пустякам».       Карла Пауэрса отпустили первым, а Джеймса убедительно попросили задержаться. Еще десять минут теплых вливаний вкрадчивым голосом по поводу аристократичности и родовитости, с отсылкой к обслюнявленному со всех сторон чувству ответственности. Можно было подумать, что в кабинете директора, уютно устроившись в кожаном огромном кресле, сидел сам Козимо Медичи и внимательно выслушивал замечания и увещевания, покачивая головой с выпученными глазами. Кто знает, вероятно, случись такое в стародавние времена, Джеймса всё же выдрали бы ремнём. Козимо был фанатом телесных истязаний и поклонником инквизиции. Хотя грела уверенность, что великий пращур был бы доволен — ведь Джеймс смог дать достойный отпор обидчику.       Кстати, нужно узнать, герцог Тосканский не был, случайно, геем? Неужели он пригрел божественного Микеланджело только за красивые рисунки? Кто знает, может, у них там, за спиной инквизиции, был страстный роман?       А вдруг нет?       Тогда это существенно меняет дело…       Мысли Джеймса перетекали одна в другую, он совершенно не слышал менторского тона директора, и, честно сказать, его давно клонило в сон. Глаз заплывал и слезился — Пауэрс сильно приложился правой. Да и костяшки на кулаках, сбитые до крови, начинали ныть и саднить. Наконец, когда он уже отчаялся покинуть это весьма роскошное, по меркам школы, помещение, его тронули за плечо, выдергивая из размышлений о гомосексуализме и генеалогическом древе.       — Джеймс, вы слушаете меня?       — Да, конечно, я само внимание, сэр, — поспешно пролепетал Мориарти и невинно заморгал пушистыми ресницами.       — Надеюсь, мы поняли друг друга и больше не вернемся к этой неприятной теме. Можете быть свободны.       Директор устало сложил руки на животе и удовлетворенно вздохнул. Его миссия была достойно выполнена. Не сказать, что он обернул туземцев в христианство, но хулиганы наставлены на истинный путь и не посмеют с него свернуть.       Конечно, нет.       Просто один немного притормозит по дороге и убьет другого, целенаправленно шагая в правильное будущее.       Безусловно, легкая заминочка в пути произойдет не в стенах школы. Зачем портить статистику?       Джеймс вышел из кабинета и притворил за собой дверь. Пару секунд он таращился в окно, привыкая к яркому свету — кабинет директора выходил окнами на северную сторону, и там навсегда поселился сумрак. Отчего-то захотелось улыбнуться: внутри совсем из ниоткуда, вдруг, появилось ощущение счастья и какого-то томления. Даже мурашки окатили от макушки до пяток, заставив передёрнуться всем телом. Джеймс обнял себя за предплечья и потер их ладонями, разгоняя кровь. Вдруг краем глаза он заметил движение в конце коридора и обернулся.       Сложив руки на груди и привалившись плечом к стене, футах в сорока от него стоял Моран.