Тайна поместья Барнсов

За все восемь месяцев, что Баки живет у дяди и тети, вернувшись с войны, он ни разу не проспал привычное время пробуждения. Привычка просыпаться в семь утра отложилась в подкорке. Ему была необходима хоть какая-то дисциплина в размеренной жизни, которая казалась непривычной, чуждой и неправильной до сих пор в какие-то моменты. Сегодня он тоже проснулся в семь, но долго лежал в постели, понимая, что ему просто не нужно столько часов свободного времени, которое не на что было потратить. Не обсуждать же с тетушкой и дядюшкой их план по выведению племянника из состояния транса? Барнс представил, как сидит с родственниками за обеденным столом, с невозмутимым видом выслушивает их предложения по поводу того, как разнообразить свою жизнь, в частности, рассматривает кандидатуры девушек, которых уж очень жаждут ему сосватать, и в дальнейшем обсуждает с ними услышанное, поясняя, что ему понравилось или нет. Он усмехнулся возникшей в голове картине и посмотрел на старенькие часы на тумбочке, показывающие половину девятого. Пора вставать. Заправить кровать, принять душ, переодеться в чистое — давно заученные команды, выполняемые бездушно и на автомате. Здесь торопиться было некуда, поэтому на все про все ушло почти пятнадцать минут. Натягивая черную футболку, Баки уловил запах жареных тостов с первого этажа, и улыбнулся. А потом подошел к тумбочке и достал оттуда потертый кошель, откуда взял несколько купюр на подарок сестре, убрал все на свои места, спрятал деньги в карман джинсов и спустился на кухню. Марта и Эдди о чем-то негромко переговаривались, пока тетушка занималась приготовлением завтрака, а дядюшка читал утреннюю газету. Ребекки нигде не было видно. — Доброе утро, — произнес Баки, присаживаясь рядом с дядей за стол. — А где Ребекка? — Доброе утро, мальчик мой, — проворковала Марта, поворачиваясь к нему на мгновение. — Бекка пошла к соседке, у ее племянницы проблемы с изучением немецкого языка, и твоя сестра вызвалась немного позаниматься с девочкой. — Как всегда открыта к людям и рада всем помочь, — пробормотал парень скорее себе, чем для остальных ушей. — Тебе тоже не мешало бы так поступать, Джеймс, — осторожно сказал дядя, откладывая газету в сторону. Баки напрягся, услышав это, но дядя будто бы не видел. — Тебе самому будет легче, если ты начнешь общаться с большим количеством людей, делиться с ними своей печалью и радостью и помогать чем-то взамен… — Предлагаешь мне взаимовыгодный договор заключить с кем-то? — буркнул Баки, вспомнив, казалось бы, далекие университетские курсы экономики. Дядюшка промолчал, не зная, как донести до племянника всю гениальность их идеи вернуть парня в общественную жизнь. В это время Марта, закончив с готовкой, поставила на стол несколько тарелок с тостами, бутербродами и нарезанными ломтиками сыра и бекона. Баки понадеялся, что разговор окончен, но не тут-то было. — Твой дядя не имел в виду, что тебе нужно быть расчетливым в отношениях с людьми, дорогой, — мягко сказала Марта, присаживаясь напротив него. — Просто нельзя замыкаться в себе, так жить очень тяжело… Казалось бы, точка кипения достигнута. Дальше терпеть было сложно. И когда дядя открыл рот, чтобы, по-видимому, поддержать жену, Баки тяжело выдохнул, схватил с тарелки два бутерброда и встал из-за стола. — Спасибо за завтрак и за душевный семейный разговор, — сказал он подрагивающим голосом. — Я доем по дороге, мне нужно… по делам уйти. Не обращая внимания на протесты родственников, парень развернулся, вонзил зубы в первый бутерброд и стремительно вышел из кухни. Казалось бы, давно нужно было к этому привыкнуть. И их можно понять, не имея своих детей, они всецело отдавали себя племянникам и иногда не могли замечать, что переходят границы чужой зоны комфорта. Но справляться с этим раз за разом было все также трудно, а огорчать родственников совсем не хотелось. Именно поэтому Баки предпочитал уходить с этого импровизированного поля боя, не позволяя себе отвечать на эти замаскированные, но все же выпады. До открытия ювелирного магазина было еще несколько минут, которые он бесцельно проходил рядом с крыльцом здания, все думая и думая о том, как заставить тетю и дядю отказаться от их пустой затеи. Когда магазин открылся, Баки быстро купил изящный браслет, который присмотрел еще вчера, и, выйдя на крыльцо, позвонил Пегги. Девушка сказала, что сейчас еще не дома, но где-то через час освободится, и можно будет заняться работой. Это ничуть не успокоило раздраженного парня. Не помогла и прогулка от магазина до старого полусгнившего пирса, наполовину ушедшего в прохладные воды местного озера. Возвращаясь обратно, Баки вызвонил Сэма, с которым они пересеклись на одной из улиц и направились к Пегги домой. Девушка встретила друзей в бодром расположении духа, и парень попытался поддержать боевой настрой подруги. К их приходу девушка приготовилась, еще с утра прибравшись и определившись с расположением мебели в своей комнате. Пока Пегги рассказывала парням о том, что все в ее комнате долгое время стояло не на своих местах, пока вот недавно на нее не снизошло озарение, и теперь она знает, как правильно, Сэм и Баки передвинули диванчик к стене между двух окон. Трюмо отволоки к соседней стене так, чтобы «свет из окон падал на зеркало, и я могла со всех сторон разглядеть, какая я красивая», а для шкафа было отведено место в противоположном углу. Видя, что ребята выдохлись, она позвала их на перерыв, угостила полноценным обедом и дала немного отсидеться после еды, не переставая поддерживать разговор на должном уровне. Барнсу даже показалось, что день начал налаживаться. — Ну что, перетащим этот новый боевой полигон наверх? — прогудел наконец Сэм, который просто не мог не отпустить шутку по этому поводу. — Смотри, как бы тебя этим полигоном не придавило, — фыркнула Пегги, и Сэм ей подмигнул. Под чутким руководством девушки Баки с Сэмом затащили кровать в ее спальню и долго придвигали ее к стене так, чтобы «все было правильно и симметрично». С кроватью они провозились почти столько же, сколько и с остальной мебелью, вместе взятой. — Я бы попил чего-нибудь холодненького, — выдохнул Сэм, когда работа была завершена, и упал на диванчик, которому несколько часов назад они нашли место. — Полигон не потянул? — поинтересовалась Пегги. — Я осознал, что это не мои масштабы, — вздохнул парень. — Вот тут ты заливаешь, — усмехнулся Баки, и Пегги, закатив глаза и буркнув «Ох, уж эти мальчишки», ушла на кухню за лимонадом. — Смущаешь девочку, это не по-джентльменски! — Ее-то смутишь, — рассмеялся Барнс, усаживаясь рядом и откидывая голову на спинку дивана. Несколько минут они провели в тишине, восстанавливая дыхание и расслабляясь после долгой и тяжелой работы. А потом товарища по сегодняшнему несчастью потянуло на разговоры. — Ты как сам-то? — выдохнул Сэм. — А то пока мы возились с мебелью, про себя толком ничего и не рассказал. — А мне нечего рассказывать, — Баки пожал плечами. — Ем, сплю, дышу, гуляю, тренируюсь… Спасаюсь от чрезмерной заботы дяди и тети… Ничего нового. — А ты не думаешь… — друг украдкой посмотрел на него, — не думаешь, что они неспроста так много заботятся? Они ведь лучшего тебе хотят, — пока он говорил это, ладонь Барнса произвольно сжалась в кулак. — Я уверен, что Стив бы тоже… — Не надо, — предостерег его Барнс. — Черта с два, Бак, мы все видим, что с тобой творится, и хотим, чтобы все пришло в норму. — В норму? — вскинулся Баки. Накопившееся с утра раздражение нашло свой выход. — А какая она эта норма, Сэм? Откуда ты знаешь, откуда все вы можете знать, что для меня есть норма? Чего вам всем взбрело в голову именно сегодня учить меня жизни после того, как она развалилась на кусочки? Это моя жизнь, а не ваша, я сам ее как-нибудь проживу… В этот момент в спальню вошла Пегги с кувшином лимонада в одной руке и стопкой из трех стаканов в другой. Улыбка сползла с ее лица, когда она услышала гневную тираду Барнса. — Баки, что случилось? — тихо спросила она. — Гребаная жизнь случилась, — буркнул он и встал с дивана. — Извини. Я пойду. Они не стали звать его, потому что понимали, что это было бы тщетно. Парня достало все окончательно, и он стремился как можно скорее оказаться подальше ото всех, кто «заботился о нем». Ноги сами принесли его в излюбленное место, которое было чем-то вроде его тайны. Это было большое широкое в стволе старое дерево, покореженное временем и сильными ветрами. Кривое, темное, с изломанными ветвями, едва живое, дерево напоминало Джеймсу его самого. Оно росло прямо у берега местного озера, и его толстые корни, торчащие из земли, служили Барнсу скамейками. Выбирая понравившуюся, он усаживался удобнее и устремлял взгляд вперед, на воду, и думал, думал… Вид ее здорово успокаивал, хоть и не прочищал разум, чего иногда ужасно хотелось. Он приходил сюда не за ответами. Он приходил сюда для того, чтобы спрятаться от всех и пережить внутри все, что накопится и терзает душу.