♡
1990 Весь день парень провел в школьной библиотеке, постоянно занимаясь своими новыми уроками, которые для него подобрали. Праздники уже подходили к концу, и Луи чувствовал, как вес школьных заданий наваливается на него, словно волны полного прилива. Было около десяти вечера, и библиотека закрывалась через тридцать минут, но Томлинсон не слишком спешил возвращаться домой. Недавно он снова переехал к отцу, потому что его мать теперь была под домашним уходом, что включало Марка, запирающего ее в спальне для гостей и просящего своего сына кормить ее на каждый прием пищи. Так что да, ему не нравилось быть дома. Его мать не узнавала его, а отец просто выводил из себя. Он чувствовал, что в настоящее время он просто бездумно занимался одним и тем же каждый день. Видя тех же друзей и думая об одном и том же, Луи начинал ненавидеть свой родной город. У него было небольшое подозрение, что он, возможно, всегда ненавидел его, где-то в глубине души. Но в конце концов, ему пришлось уйти, когда библиотекарша продолжала проходить рядом, остро поглядывая на него. И когда он вернулся домой, там было устрашающе тихо. Ни звука, ни плача его матери, ни даже строгого приветствия отца. Поднявшись по лестнице широкими шагами, шатен прошел по коридору, прежде чем понял, что свет в его комнате включен, а дверь наполовину открыта. Томлинсон почувствовал каждый дюйм своего тела напряженным, ему хотелось развернуться и бежать обратно, и это чувство теперь поглощало его. Вместо этого, он ошеломленно толкнул дверь и уставился на отца, который сидел на краю его кровати, держа письмо. Коробка Луи была опрокинута на пол вместе со всеми другими письмами от Гарри, разбросанными по матрасу и полу. — Отец... — слабо начал парень, но он слишком дрожал, поэтому остановился. — В чем я ошибся, воспитывая тебя, Луи? — тихо прошептал его отец. — Ты ни в чем не ошибся. Ты отлично воспитал меня, клянусь... — Я не воспитывал педика! — закричал Марк, поднимаясь с кровати и разрывая письмо на две половины. — Мой сын не будет таким! Никогда. Я буду стоять на своем, понял? — Да, отец. Я знаю, — сказал шатен, чувствуя тяжесть в своем горле, словно у него была опухоль. Как будто он проглотил что-то ядовитое. — Нет, ты лжешь! Ты думаешь, тебе нравится этот мальчик. Но что ты знаешь? Ты глуп, молод и наивен. Ты ошибаешься, ошибаешься, ошибаешься, — лицо мужчины теперь полностью покраснело, и все вены на его шее были выпуклыми. — Мне жаль, — жалобно прошептал Луи. Именно тогда и произошел первый удар, после которого мальчик уже видел звезды перед глазами, стоило только кулаку его отца соприкоснуться с его головой. Он издал крик от пронзившей его боли, но тут же получил второй удар, сваливший его на пол. В этот момент, Томлинсон почувствовал себя ужасно уставшим, будто все косточки в его теле, и просто весь он был чем-то вроде желе, и все, что он мог сделать — это смотреть на глупый ковер, пока слезы заполняли уголки его глаз. — Я воспитывал тебя лучше, — снова закричал Марк, хватая Луи за шею и ударяя его об стену. Мальчик закрыл глаза и почувствовал удар по животу. Воздух был буквально выбит из него слишком быстро, и он получил очередной удар в челюсть. — Посмотри на меня. Смотри на меня, сейчас же! Шатен устало открыл глаза, глядя прямо в глаза своему отцу. Последнее, что он увидел на тот момент — это кулак Марка около своего носа. Он услышал хруст, и все вокруг потемнело на несколько секунд. — Ты не педик, — теперь его отец был в отчаянии, как будто он думал, что если скажет это достаточно много раз, то это станет правдой. — Посмотри на меня, неблагодарное отродье! — Отец, пожалуйста. Пожалуйста, ты разбудишь мать, — умолял юноша, пытаясь удержаться на ногах. Мужчина ударил его по лицу, а затем толкнул его обратно на пол и вышел из комнаты. Луи не позволит себе сломаться. Он не сделает этого. Вместо этого, он вошел в ванную, вытер кровь из носа, поправил галстук и вышел из дома, надеясь найти безопасное место.5
20 июля 2017 г. в 20:18
— Привет, Луи! Мистер Шекспир! — крикнул Найл, после которого это же невнятным голосом повторили еще десять других людей. В пабе было полно красноносых, богатых особ с его учебы, потому что на улице шел снег, и они только что сдали свои зимние экзамены.
— Эта короткая история, которую ты написал, была потрясающей, Лу, — шепнула красивая девушка с большими карими глазами, когда парень отбросил виски в сторону. Он посмотрел на нее и взглянул на ее губы, подумав о том, что мог сделать этот рот. Он подумал о первой девушке, с которой спал два лета назад, а потом подумал о Гарри.
Спать с девушкой — значит задыхаться от слишком фруктового аромата и разочарования. Томлинсон вспоминает, как он целовал девушек на протяжении всего детства, но он никогда не чувствовал этого. Типа какого-то давления, или же осознания гравитации. Переспать с девушкой — значит получить удовольствие, от которого потом начинало тошнить. Луи хотел бы задушить себя кудрями, которые упали на ее плечи. Он закрыл глаза, чувствуя жар и слушая свое собственное рваное дыхание.
Шатен посмотрел на девушку, стоящую рядом с ним в баре, и он узнал ее по двум совместным предметам на учебе. Ему показалось, что виски в его рту внезапно превратилось в отбеливатель.
— Простите, — пробормотал он, протискиваясь мимо толпы людей и чувствуя, как холодный, свежий воздух ударяет его по лицу, когда он вышел на улицу.
Луи мог бы купить этой девушке напиток и, может быть, поцеловать ее в каком-то из углов, и, может быть, он бы смог почувствовать, насколько она промокла, когда она оседлала бы его в квартире. Но у нее были карие глаза, а не зеленые, и сейчас ему хотелось уйти подальше от этого гребаного паба.
Прошло уже три недели с тех пор, как он получил последнее письмо от Гарри, но время нисколько не облегчило его страдания. Время ничего не лечит, потому что, как оно может заставить вас забыть почти о шести годах из вашей жизни, которые вы прожили, зная кого-то особенного. Но, опять же, Гарри Стайлс, которого он знал, стал не более, чем почерком на бумаге. Этот парень стал всего лишь пачкой писем, которые шатен уже убрал в коробку под кроватью. Одно письмо в неделю в течение пяти лет. Это три или пять писем в месяц за триста шестьдесят пять дней. Это тысяча восемьсот двадцать пять дней на протяжении всех лет. Томлинсон остался с тысячами писем, которые он все еще читает, и от которых он получает порезы, когда неаккуратно обращается с бумагой. Он часто копается в них, пытаясь найти те, которые он уже запомнил, те, которые он разорвал, и те, которые он засунул по карманам, чтобы просто почувствовать, словно Гарри всегда рядом с ним.
— Ты идешь домой один? — спросил молодой человек, заставляя Луи нервно подскочить от внезапного шума.
— Я еще не решил, — он вздохнул.
Незнакомец был не намного старше Томлинсона, и у него были пронзительные голубые глаза, красивые и аккуратно уложенные светлые волосы, а между его губ висела сигарета, из-за которой виднелись довольно белые зубы.
— Меня зовут Эдди, — парень улыбнулся.
— Приятно познакомиться, — шатен почувствовал запах дыма на том месте, где сейчас стоял, и он вдруг он вернулся на Кони-Айленд, наблюдая за тем, как дымит Гарри, прижавшись спиной к большой кирпичной стене. — Послушай, я знаю, куда я иду. Хочешь пойти со мной? — спросил он. Эдди кивнул и бросил сигарету в кусок льда, который находился в канаве, после чего он последовал за Луи.
Томлинсон никогда не был с мужчиной, ему не приходилось целоваться с человеком своего же пола, так что когда Эдди наклонил его к кухонному прилавку в его квартире, Луи чувствовал себя настолько опустошенным, каким не чувствовал еще никогда. Этот парень был грубым и быстрым, он даже не спросил шатена что-то о его жизни, ему даже не пришло в голову узнать его имя. Они недолго целовались, после чего шатен услышал, как тот расстегивает ремень. Он решил, что именно так все и должно быть. Эдди сжал его талию и закончил через несколько минут, оставив Луи нетронутым, полутвердым, и смущенным из-за боли в груди.
После того, как этот парень ушел, Томлинсон подумал о Гарри и о том, что если сейчас он был на месте Эдди, то все могло бы быть намного нежнее.
Он догадывается, что он никогда не узнает, правда ли это.
Может быть, он не хотел этого знать. Может быть, ему просто хотелось ненавидеть себя, глубоко зная, что он никогда не должен был смотреть, трогать или чувствовать других мальчиков таким образом.
Впервые в жизни он осознает, что все делает неправильно.