♡
Когда он возвращается домой, там нет света. Солнце, проникающее из окон, обеспечивает достаточно света, но фигура, стоявшая в конце длинного коридора, почти пугает его до полусмерти. — Прости, прости! — спохватился Зейн, когда увидел, что Луи схватился за свою грудь. — Я не хотел напугать тебя. — Прекрати быть таким таинственным, — попросил он, открыв холодильник и начав поиски того, что станет его сегодняшним ужином. Этот день был довольно длинным, он не выпил свой любимый кофе, так что ему просто хотелось посмотреть телевизор. Может быть, еще и обниматься. Малик должен вспомнить, что утром он сказал, что Луи проснулся слишком рано для того, чтобы ему делали минет. Брюнет ушел на работу с гигантской усмешкой на лице. Зейн сделал глубокий и резкий вдох. Томлинсон затих, убрав руку с ручки холодильника. Он кинулся к двери, чтобы увидеть парня, смотрящего на него с нахмуренным лицом. — Что такое? Что случилось? — спросил шатен, закрывая дверь, как только Зейн уперся руками на стойку, продолжая тихо, но болезненно дышать, будто между его ребрами было что-то, что мешало ему. — Кто-то умер? Кто умер? У тебя такое выражение лица, будто кто-то умер, — продолжил он, чувствуя, что начинает паниковать все больше и больше. Луи вспоминает, как Зейн впервые пригласил его на танец, когда они были в баре «Footsies». Он вспоминает о том, что постоянно находился в этом баре, потому что не мог перестать пить, потому что, по крайней мере, выпивка была отличным предлогом для всех случаев, когда ему было плохо. Хотя, даже будучи трезвым, он не мог заставить свой обед остаться внутри себя. Лиам постоянно говорил ему о том, насколько он тощий, но Томлинсон никогда не слышал. Но потом появился Зейн со своими боксерскими перчатками на шее, и Луи практически сдерживал себя от того, чтобы начать умолять этого парня избить его. Кулаки вместо теплых поцелуев звучали довольно привлекательно. Но из этого ничего не вышло, потому что Малик был нежным, а музыка была громкой, и он закружил Томлинсона в танце, который до сих пор не был остановлен. Шатен вспомнил о том, как его пригласили на танец, а теперь два парня стоят друг напротив друга, и один ожидает, пока другой расскажет о чьей-то смерти, либо о какой-то другой плохой новости. Ему хочется закрыть уши двумя руками, как это делают дети. — Никто не мертв, Лу, — брюнет фыркнул. Он потянулся рукой к своему карману, нерешительно засунув ее внутрь, но вдруг остановился, взглянув в голубые глаза. — Но ты такой милый. Блять... Ты такой прекрасный, и я всегда считал тебя таким. — Мы расстаемся? — спросил Луи, сделав это настолько тихо, что он даже подумал о том, что Зейн, наверное, не услышал его. Но парень покачал головой, громко сглотнув. Он вытащил из кармана маленькую черную коробочку. Томлинсон не мог смотреть на эту вещь, и его взгляд прошелся от лица Зейна к полу. Он смотрел повсюду, только не на ту коробочку. Малик бросает ее в сторону, будто это просто мусор. Шатен изо всех сил старается игнорировать то, как внутри коробочки затряслось кольцо. — Я носил его с собой слишком, блять, долго, Лу, — теперь они оба смотрели в сторону черной коробочки. В груди Луи что-то сжималось от боли. — Мне кажется, что ты не очень понимаешь, как делать предложение, — пробормотал Томлинсон. Зейн постарался сдержать улыбку, но у него это не получилось, так что Луи улыбнулся в ответ. — Я не делаю тебе предложение. Шатен вспомнил о своей попытке выбежать на дорогу в час пик, но рука Зейна схватила его и притянула назад. Он вспомнил о том, как кричал на него, чтобы тот отпустил его, но этого не произошло. Он вспомнил о том, как медленно опустился на колени, вцепился в ноги Малика и начал рыдать в ткань его джинсов, повторяя лишь «Гарри, Гарри, Гарри». Больше он ничего не помнил. Луи улыбнулся. — Почему бы и нет? — шатен потянулся к маленькой коробочке, когда подошел к Зейну. Он не мог вынести мысли о том, что ему предстоит открыть ее. Брюнет выглядел слишком опечаленным. — Он вернулся, Лу. Так что, если я сделаю тебе предложение, это будет пустой тратой времени. Это всегда было пустой тратой времени. Томлинсон поднял голову и широко распахнул глаза. — Что ты имеешь в виду? Что... Кто вернулся? — отчаянно прошептал он. — Гарри, конечно, — ответил Зейн, ухмыляясь и поднимая голову. — Почему... Откуда ты можешь знать об этом? Я не верю тебе. — Сегодня он появился в зале. — Ладно. — Ладно? — Ага, ладно, — и тогда Луи почувствовал, как его тошнит. Он оттолкнул брюнета в сторону и бросился вперед к раковине. Издаваемые им звуки эхом отзывались по всему его глупому, огромному дому, и он чувствовал, как рука Зейна гладит его по спине, но ужасные ощущения в животе не прекращались. Они, на самом деле, не прекращались никогда. Ему пора привыкнуть к этому. — Я в порядке. Мне нужна минутка, — шатен начал задыхаться, включая воду и пытаясь вымыть этот ужасный привкус из своего рта. — Успокойся, — пробормотал Зейн. Закрыв глаза и прижавшись щекой к блестящей стали, Луи начал медленно вдыхать и выдыхать через нос. Малик был слишком добрым, и из-за этого его снова стошнило. Не потому, что ему было противно, а потому, что тот принял все как должное, и это было достаточной причиной для того, чтобы ненавидеть себя. — Как долго он здесь? — спросил Томлинсон. — Я не знаю. Луи вспомнил о том, как просыпался после похмелья, но чувствовал себя в безопасности, потому что тело, близко прижатое к нему, принадлежало Зейну, который всегда знал, что следует сказать. Он вспомнил о том, как вошел в большой пустой дом, выставленный на продажу и сказал, что здесь им «будет хорошо вместе», но с ним никого не было. Он вспомнил о том, как как медленно и мягко целовал Зейна в воскресный вечер в раздевалке, и брюнет дышал так, словно тонет от количества поцелуев, но шатен просто продолжал прикасаться к нему. Он вспомнил о том, что каждый раз, прежде чем заснуть, он думал о Гарри. Он схватился за раковину с обеих сторон. — Что мне делать? — Я не знаю.12
20 июля 2017 г. в 20:20
Это происходит после долгого рабочего дня, после того, как ребята сдали последний экзамен по «Франкенштейну», и на улице солнечная погода.
Это происходит, и Луи думает, что мир может просто разрушиться, потому что это уже второй раз.