Хуикстейп
3 февраля 2018 г. в 02:10
Хосок входит на кухню и ему подозрительно: такое ощущение, что с его приходом резко оборвался разговор, который только что тут бурно развивался. И это, между прочим, сразу обидно. Тем более, что окончание фразы Намджуна «…такой вот Хоби человек» он слышал довольно ясно.
— Меня обсуждаете? — устало дуется Хосок, берет из холодильника бутылку воды и уходит в свою комнату. Потому что там его ждет, мать его сэмпловую, недописанный микстейп.
Ждет и, сука такая, не прет.
Вернее, он-то уже почти готов, но не хватает чего-то такого, из-за чего лучше б он и не писался вовсе. И не надо тут за спиной шептаться, что, мол, Хоби — перфекционист, и что ему, мол, все равно не угодишь.
И поэтому он занимается всем, чем только можно, но только не микстейпом. А когда уже и заняться, вроде, нечем, он готов даже переступить через себя и заняться спортом (не к ночи будь помянут). Только бы не заниматься тем, чем действительно надо.
— Ты представляешь, оказывается, официальный возраст вечной мерзлоты — пятьдесят тысяч лет! — восхищенно квакает Хосок в светящийся экран планшета, когда Мон входит в комнату в одном полотенце, обернутом вокруг талии.
— То есть жениться я бы тебе на ней не посоветовал, — ехидно заключает Намджун. — Как-то очень уж взросленькая.
Хосок хмыкает и продолжает с увлечением вчитываться в украшенный картинками текст.
— Как поживает твой микстейп? — прищуривается в его сторону Мон.
— Хуикстейп, — огрызается Хоби, и ясно, что сейчас не самый подходящий момент произносить при нем это крамольное слово.
Но это все еще не ясно Чимину, который слил на видео фрагмент уже записанного материала и спешит поделиться им с общественностью в широком лице соцсетей.
— Какого…? — кратенько возмущается Хосок, но Чима непробиваем — мол, спокуха, хён, пусть люди знают, волнуются, ждут и предвкушают.
Совесть берет Хоби за грудки и возвращает в студию, поскольку теперь обмануть ожидания фанатского сообщества вообще никак нельзя — этот мелкий зараза подсуетился.
Но хуикстейп не прет — хоть плачь.
— Так, блять! — решительно встряхивает Хосок свою самооценку и принимается за дело — начинает яростно протирать пыль с монитора. И хоть бы одна зараза заглянула, помешала, отвлекла — зашкерились все по норам и охраняют творческий покой Надеждушки.
Хосок открывает первый трек.
Щелкает мышкой, думает.
Мысли расползаются как ящерицы.
Где-то на периферии общаги верещит как потерпевший Джин.
Хосок хмыкает.
— Генеральная уборка! — колотит в дверь ногой старший хён. — Все выносим свои задницы из комнат и разбираем дастеры.
Но Хоби только-только нащупал звучание, только-только что-то промелькнуло… И он спешит это что-то пришпилить курсором к ершистой дорожке трека, а еще сигналит идейка поиграть с фланжером…
— Ты слышал? Нет? — нудит над ухом Джин. — Тебе душевую кабину помыть.
Хосок чертыхается, матерится, правда, про себя, и, сохранившись, тащится в ванную отрабатывать повинность. Но нереализованная идея сверлит мозг, зудит изнутри так, что уши болят, и Хосок, наскоро вытерев руки, несется в комнату сделать хоть какие-то пометки, чтобы потом вспомнить. И решает, как только закончит уборку, доработать дорожку.
Но хрен там: на пороге комнаты его тормозит Шуга.
— Пошли в баскетбол погоняем? — предлагает он с необычной воодушевленностью в голосе. — Разомнёмся, все дела.
— Пять сек буквально, — фырчит Хосок. — Сейчас я запишу кое-что, одна нога там, другая — тут.
Другая тут оказывается приблизительно часа через полтора — трек так просто не дается и выебывается всеми мыслимыми и немыслимыми способами. И, по ходу, придется все переделывать на фиг, потому что не звучит.
— Ой, да брось! — отмахивается Шуга. — Не идет — и не надо. Что-нибудь еще придумаешь.
Хосок возмущается, плетется следом за Шугой на площадку, но игра не выходит — он все время отвлекается, достает телефон и что-то помечает в заметках, чтоб не забыть.
И не терпится вернуться за ноут, но там, да еб же ж твою мать! , Чимин. Расселся за хосочьим столом и сюсюкает в камеру айфона:
— Джей-Хоооооооуп-хёооооон! Все хотят услышать твой микстейп.
— А ну сдрысни отсюда! — рычит Хоби.
— Тссс, не мешай! — отмахивается малолетнее зло в белой футболке. — Иди, погуляй пока где-нибудь.
С мыслями о том, что Чимина надо показать врачу, поскольку он прям охуел и у него прям рецидив, Хосок выдергивает из-под него стул и усаживается за работу.
И, блин, все ложится. Так, блин, ложится, что любо-дорого послушать. У Хосока аж поджилки трястись начинают от предвкушения, как все сейчас круто получится. Вот-вот…
Но тут дверь распахивается, и в комнату вламывается что-то непонятное в белом балахоне, смутно напоминающем простыню. При детальном рассмотрении что-то оказывается Тэхёном, а балахон, действительно, простыней, причем далекой от чистоты и накрахмаленности.
Это существо начинает носиться по комнате, бить в бубен и произносить какие-то нечленораздельные звуки, отдалённо напоминающие то ли молитву, то ли мат, то ли угрозы всему живому на планете Земля.
Потом выясняется, что, «вообще-то, хён, это заклинание» — это уже поясняет Тэхён, будучи прижатым к стене. Заклинание, «призывающее творческий дух».
В ответ на угрозы убить творческий дух самого Тэхёна раз и навсегда самодеятельный шаман возражает, что «такие специалисты по призванию творческих духов на сегодняшний день на вес золота», и продолжает бить в бубен, а потом вытаскивает из рюкзака какой-то набор странных предметов.
И когда он начинает перечислять названия этих предметов, оказывается, что слово «странные» — это слишком мягко сказано. На «сушеных совиных лапках» Хосоку становится немного дурно, и еще более дурно становится, когда Тэхён объявляет, что автор микстейпа должен эти лапки съесть, чтобы, так сказать, «творческий дух не был голодным».
Чтобы дух творческий не был ещё и слишком трезвым, Хосоку предлагается выпить какую-то настойку из корня лопуха, болотной грязи и пепла сожжённого доисторического животного с явно вымышленным названием. И, судя по блеску глаз доморощенного Гарри Поттера, Хосоку, еще чуть-чуть — и предложили бы жертвенное кровопускание. Но Хоби решительно закатывает истерику и выпинывает Тэхёна в коридор.
Звуки бубна наводят Хосока на пару дельных мыслей, и он, отказавшись от идеи забаррикадировать дверь, снова садится за работу. И успевает даже эти дельные мысли реализовать, но опять отвлекается. Теперь уже на теплые мягкие губы Намджуна, который подкрадывается сзади и бессовестно нацеловывает Хоби за ушком.
— Нам надо поговорить, — жарко выдыхает лидер в затылок.
Хосок млеет. Ему, вообще-то, сейчас не до разговоров, но раз Намджун просит… Раз ТАК просит — почему бы и не отвлечься.
Мон, впрочем, с разговорами не спешит — его губы сканируют все хосоковы поверхности, тепло разливают дыхание вокруг впадинки пупка, пока мягкие пальцы ласкают нежную паховую кожу.
— Ты ж, вроде… ах! Джуни… поговорить же, вроде, хотел…- растекается по постели Хосок.
— Я сегодня на языке жестов, не против? — улыбается своими интригующими ямочками лидер. — И у меня есть еще парочка нестандартных языковых приемов.
Языковые приемы демонстрируются сразу же, не давая Хоби даже всхлипнуть между поцелуями. Когда еле сдерживаемый стон Мона начинает вибрировать эхом вокруг эпицентра хосокова возбуждения, сквозь туман удовольствия пронзает яркая идея.
— Точно! Эхо! — Хосок вскакивает и несется к столу. Что в недоснято-недонадетых трусах смотрится крайне комично.
Усаживается за ноут и начинает кликать мышкой как сумасшедший.
— Ты серьезно? — привстает на кровати разгоряченный и растерянный Намджун.
— Я, блять, очень серьезно! — шипит Хоби, и продолжает что-то там колдовать с фильтрами. Его гладкая кожа цвета топленого молока покрывается мурашками, он поеживается, и Намджун ласково накрывает его плечи покрывалом.
— Работай, работай, — и потихоньку выходит за дверь.
Хосок срастается с наушниками.
Ему кайфово, у него прям поперло так, что он боится прерваться, отвлечься, затормозить, чтобы не упустить обгоняющие друг друга смутные идеи.
И потому очень удивляется, когда сквозь гулкий ритм начинают проникать какие-то посторонние звуки. И еще больше удивляется, когда, обернувшись, обнаруживает развалившегося на собственной кровати Чонгука.
— Сорри, хён! — орет тот, пытаясь перекричать хосоковы наушники. — Я тут поиграю у тебя, меня Тэтэ из комнаты выпер — он спать хочет, а у меня тут горячая выдалась ночка!
И тычет пальцем в экран своего ноута, стоящего у него на коленках. И, судя по звукам, доносящимся оттуда, у него там ночка настолько горячая, что стрельба, взрывы, ядерная зима и вообще «много наших полегло».
— Ничего, что я без «ушей»? Я их в темноте не нашел, а тебе же все равно не слышно!
Чонгуку, в принципе, выволакиваться из чужой комнаты за шкварник не привыкать, так что он и не обижается. Он — парень негордый, может и на кухне поиграть.
А Хосок, вспомнив за минуту все маты, не вошедшие в официальные словари, с каким-то животным остервенением хватается за мышку и сливается с ноутбуком, не забыв запереть и забаррикадировать дверь.
Ибо заебали.
Когда, наконец, щелкает замок двери хосочьей комнаты, бантаны сидят в гостиной как первоклассники на новогоднем утреннике, ждущие явления подарков посредством Деда Мороза — с надеждой во взоре, чисто умытые, гладко побритые и причесанные на прямой пробор.
Ладно, автор — утратор, все то же самое, но без пробора.
— Я там, кажется, хуикстейп закончил, — смущенно бормочет Хосок, выходя. — Даст бог, к дню рождения выпустим…
В гостиной зависает благоговейная тишина.
— Я же говорил, — раздается в тишине улыбающийся голос Мона. — Такой вот Хоби человек. Если что-то делать, то не благодаря, а вопреки. А вы: «Не получится, не получится!».
— Суки, — обиженно скукоживает физиономию Хосок.
И то ли поубивать их всех, этих придурков. То ли расцеловать.