Записки инсайдера

      Не стоит недооценивать халат и его роль в жизни человека.       Вы спросите, почему именно халат?       Ну… только представьте…       У Хосока напряженный денек, у него икры на ногах пощипывает и тянет, у него ломота в суставах от усталости и негодования, потому что все насмарку, потому что хотели так, а в итоге выходит по-другому, и, вроде бы, и обижаться-то не на кого, но обидно до усрачки, поскольку недели работы засунуты в жопу в самом неромантичном смысле этого слова.       Но Хосок улыбается, держит лицо, понимающе кивает и ненавидит Сондыка всеми фибрами своей души, и Ли Хена ненавидит тоже, потому что тот только подхихикивает и многозначительно шевелит губами, словно давая понять, что готов озвучить все те нехорошие слова, что сейчас вертятся на языке у Хоби. И Хосок, конечно, стукнул бы его сейчас, но приходится улыбаться, и улыбаться приходится всю дорогу до дома, потому что шофер, так-то, тоже человек, и он, как бы, вообще не при чем и не виноват, и чего на нем-то срываться?       И потом Хосок еще улыбается, когда входит в холл, здоровается со служащими, улыбается лифтеру, потом еще Сокджину улыбается, потому что тот смотрит испытующе и взволнованно, потому что тому не все равно, и он хочет знать, насколько улыбка Хоби сегодня настоящая. И вот уже когда Хосок влетает в гардеробную, стягивает с себя пропитанные тяжелым днем джинсы, закидывает куда-то за вешалки с одеждой примятую толстовку, стягивает носки, вот тогда…       Халат мягко обнимает его за плечи, ложится с тихим шорохом, обволакивет, прижимается к спине, тянет ладони к себе в карманы, и становится так легко и спокойно, так хорошо. И можно быть самим собой, потому что не нужно мэйкапа, не нужно следить за прической, за мыслями и за словами — ты ж ведь в халате.       Ты дома.       И тогда Хосок вскидывает вверх руки, и широкие рукава теплого халата сползают, оголяя локти, набирает полные легкие воздуха и орет что есть силы: — Да ёб же ж вашу мать, да вы, блять, охуели там все или что? Да сколько ж можно уже издеваться над людьми своими ебанутыми идеями, а? Да вы уймёте уже свой креатив? Или мне его вам в задницы позасовывать?       В кухне Шуга реагирует на доносящиеся крики спокойно, поскольку: — Заебали? — Заебали, — кивает Джин, которому ничего спрашивать, вообще-то, не нужно — он и так все считывает у Хосока по глазам. И по улыбке его сразу понял, что бантанонадежде срочно нужно в халат и проораться.       Шуга в халате — это: — Отдай халат, засранец! — Шуга, скачущий через разложенные по полу краски и кисти в попытке ухватить Тэхёна за развевающуюся полу собственного зеленого в клеточку халата. — Придурок, гениальность через халат не передается, это тебе не сифилис! — А сифилис передается что ли? — испуганно останавливается Тэхён, и Шуга тут же сдергивает с него собственный халат. — Нет. — И я даже не хочу знать, с чего ты вдруг так подкован в этом вопросе, — бросает проходящий мимо Чимин, который так решительно направляется в свою комнату, что Шуга подозревает, что оттуда сейчас послышится грохот — выражением лица Чимчима можно расхуярить пару дорогих хрустальных ваз.       Чимина его огромный светло-голубой махровый халат с выбитыми по нему бежевыми кленовыми листьями превращает в того Чимина, кем он, собственно, и был рожден на свет — улыбчивым, открытым миру ребенком, отчаянно нуждающимся в ласке, похвале и чтоб его воспринимали всерьез. Он укутан в халат как в кокон, и ему самому кажется, что объемные махровые складки увеличивают его многократно и делают более внушительным, авторитетным…       Но Юнги видит съежившегося в недрах кресла, замерзшего в этом холодном мире воробья, к которому хочется протянуть руку и пригладить его взъерошенный хохолок, но боишься сделать резкое движение и спугнуть и так уже испуганную птичку.       Поэтому Юнги садится рядом с теплым уютным чудом, нахохлившимся и сердито зыркающим в телефон, аккуратно просовывает пальцы под полы халата, цепляет теплую гладкую розовую пяточку и легонько щекочет. Воробьишка фыркает, смеется, еще больше съеживается, совсем утопает в кресле, и у Юнги буквально руки чешутся затискать его в этом его огромном халате до полусмерти.       У Намджуна халат короткий, полы до икр не доходят, но зато с большим солидным воротником-шалью. Когда Намджун в этом халате вальяжно выходит на террасу и потягивается, Юнги обзывает его «памятником поверженному генералу», а Хосок норовит «пощекотать пузико», мелькающее в глубоком вырезе.       Намджун в халате любит подумать — постоять, широко расставив ноги на плитах террасы, посмотреть в самую душу зарождающегося нового дня и подумать. Среди бантанят мало, кто способен проснуться так же рано, поэтому для Намджуна обычно халат — это синоним уединения.       Категорически не носит халатов Джин. По мнению Тэтэ, это потому, что на такие широкие плечи халатов не шьют, а по словам Джина, потому что красота должна подаваться миру в достойной оправе. При этом особого стремления носить круглосуточно фраки никто за Джином, так-то, не замечал.       И вот не носит халат макнэ, потому что халата у мелкого тупо нет в наличии. Вот как-то не предусмотрели в гардеробе. И не дарил никто.       Поэтому в ближайший праздник Чимчим тащит в объемном пакете очередную брендятину — красивый халат с шелкографией и уютной подкладкой. Видно, что ребенок подошел к выбору ответственно и со вкусом. В итоге Чонгук похож на помесь короля Седжона с Айседорой Дункан в том смысле, что смотрится посреди бантанообщаги в этом халате пафосно, неуместно и угрожающе. И то, что на месте взъерошенного макнэ вдруг оказывается вальяжный расслабленный властный красивый мужчина, у которого халат на тонкой талии стянут широким поясом, а кожа на фоне поблескивающей ткани кажется мерцающей и шелковой, иначе как магией и не назовешь. — Охтыжблять! — выносит свой вердикт Тэхён, и все с ним дружно соглашаются, потому что именно так.       Чимин дуется, затягивает пояс на халате потуже, и по его выражению лица видно, что, если макнэ посмеет снять этот халат в ближайшие пару месяцев, ему грозит единоличный чиминий бойкот с отягчающими последствиями. И джойстик свой Чим тоже не даст, а поскольку чонгучий сломан, рисковать так он не может.       Приходится за ужином восседать в халате во главе стола, и, честно говоря, Джин с трудом подавляет в себе желание выслужиться перед мелким — так он напоминает августейшую особу.       Августейшая особа еле досиживает до конца ужина, потом хватает своей высокопоставленной граблей Тэхёна за шиворот и утаскивает в комнату.       Там Тэхён еще раз разглядывает макнэ в халате, открывает рот, чтобы что-то сказать, но тут же прикусывает язык и только смотрит внимательно. И почти не моргает. — Только попробуй что-то сказать, — предупреждающе вскидывает указательный палец Чонгук. — Слушаю, мой повелитель, — вырывается у Тэхёна благоговейно.       И тут Чонгук внезапно начинает осознавать, что халат не так бесполезен, как казалось, и из него можно извлечь вполне себе пикантные плюшки. — Сила халата в том, что он позволяет человеку быть самим собой! — многозначительно бурчит внутрь микроволновки Юнги, проверяя пальцем степень разогретости запеканки. — Он высвобождает твоё внутреннее «Я», которое в течение дня ты вынужден прятать… — Да! — подтверждает внезапно нарисовавшийся в дверном проеме макнэ. — Абсолютно точно, хён! Я прям чувствую рождение моего истинного «я» в этом халате. — Они играют в спальне в царя Соломона и царицу Савскую, — ржет где-то в коридоре Хосок. — И он собирается замотать Тэхёна в занавеску.       Юнги с Джином ненадолго умолкают, подвисая, но потом отмирают, и Юнги встряхивает головой: — Ну, вот о чем я и говорил… Не стоит недооценивать халат… и его роль в жизни человека.