Записки инсайдера

      Иногда с некоторой едкой ностальгической тоской отмечаю, что мальчишки стали уже совсем взрослыми, и возможность стать свидетелем их безбашенных остервенелых игр или даже шутливых драк выпадает все реже и реже. Радует то, что иногда все же выпадает.       Например, когда Хосок разбивает о голову Джина страшно дорогой китайский фарфоровый чайник с веселым криком «Тебе посылка, лови, хён!». Тот факт, что хён ждал эту посылку с легким благоговейным предвкушением в конечностях, поскольку, «если ты хоть раз в жизни не выпил чайку, заваренного в этом чайнике, считай, вся твоя бесполезная жизнь прошла даром и будь ты проклят всей многовековой историей династии Мин», до Хосока доходит уже вместе с прилетевшим в спину тапком, обгоняющим на лету страшные проклятия.

И да начнется битва, как говорится!

      Потому что уже через пять минут поле сражения, именуемое в простобантаньи «общей комнатой», наполняется визгами, стуками, возмущениями Шуги на диване, вокруг которого, собственно, и разворачиваются все эпические баталии и довольные обещания макнэ «обязательно снять все это на видео и выложить вас, полудурков-хёнов, в сеть, чтобы весь честной народ полюбовался, как взрослые дядьки друг друга пиздят».       Поскольку Хосока можно гонять по общаге до бесконечности — уж чего-чего, а бегать он умеет быстрее всех, особенно от Джина с тапком, свирепый посыл старшего хёна постепенно переадресовывается Чимину с воплем «Хули ты ржешь?», и вот уже убегать начинает Чимин, а Хосок отправляется в тыл за подкреплением. Подкрепление в виде лидера, который привык вести войны посредством переговоров, является с неохотой, поскольку у него еще с прошлого раза результат этих переговоров на плече не прошел и все еще приходится замазывать.       Юнги с дивана устает возмущаться и начинает комментировать.       Комментирует он войну, почему-то, голосом футбольного обозревателя, что придает событиям некоторую пикантность. — Итак, уважаемые болельщики, мы снова с вами, и в этот раз мы ведем свой репортаж с поля боя имени Бантанодурдома. В неравном бою сошлись сегодня сильнейшие противники — Сокджинни-хён против Чимини, …то есть, нет, Джинни-хён против Хосока, …нет, опять против Чимини, …нет, …Намджун, отойди, ты закрываешь обзор на все веселье. Как я могу следить за переменой обстановки на театре военных действий, если твои ноги закрывают мне весь вид на оборонительный Хоби-танец? — Это не танец, айщ! — вопит Хосок. — Мне Тэхён ногу отдавил. Ты за меня, мелкий, или за кого? — Я тебя люблю, Хосоки, но в этой войне я на стороне Джинни-хёна. По той простой причине, что чайник жалко. — По той простой причине, что скоро ужин, — вопит Хосок. — Ну ладно, вероломная маленькая дрянь! Попросишь ты у меня Ёнтана поиграться!       И пока Тэхён хлопает глазами, пытаясь понять, в чем тут подвох, Чимин по тем же пищевым соображениям дезертирует на сторону врага и присоединяется к их небольшому, но крайне внешне привлекательному войску. — Я на твоей стороне, хён! — кричит макнэха Хосоку, обстреливая малочисленные войска Джинни-хена диванными подушками. Шуга, из-под которого, собственно, эти подушки и выдергиваются, продолжает трансляцию, немного подпрыгивая в своей комментаторской кабинке. — Что, доломал-таки свои наушники? — ехидничает Хосок, подтаскивая подушки еще и с кресел. — Я тебе свои все равно не дам! — А вот я как покажу себя виртуозно в разведывательно-стратегической операции, и ты сразу передумаешь, — хихикает макнэ. — В полузащите команды старшего хёна находится Пак Чимин, наводящий ужас на противника своими… своей… своим отсутствием глаз во время смеха…       Чимин ржет, за что тут же получает подушкой по спине в качестве личного посыла Хосока за предательство. — В штрафной зоне команды Хоби появляется сам Ким Намджун — политик и стратег, которому неоднократно удавалось погасить очаг войны своим безупречным умением вести дипломатические переговоры. Но, видимо, не в этот раз. — Заткнулись все, Пиди звонит! — командует политик и стратег, и театр военных действий на минутку замирает в тишине. — А пока мы ушли на короткую рекламу, позволю себе небольшую историческую справку о наиболее крупных сражениях бантанообщаги. Наиболее памятным, думаю, можно назвать кровавую расправу над макнэ в день 1 апреля ровно год назад, когда коварный Чон Чонгук поставил крест на добром к себе отношении и лишил всемирно известную группу BTS водоснабжения на несколько часов… — Нам надо потихоньку перебраться в кухню, — лидер дает отбой звонку с выражением лица "ПиДи, не пизди!" и гудит, пряча телефон в карман, — Джинни побоится расхерачить свою любимую посуду и постепенно успокоится. — Боже мой, твои мозги — это самое сексуальное, что в тебе есть, я говорил? — пихает его в бок локтем Хосок, и получается больно, так что Намджун взвывает, давая тем самым старт: сражение возобновляется. — И, кстати, хуй вы угадали про кухню! — вопит старший хён и оттесняет противника к дверям, ведущим на террасу, угрожая включенным пылесосом. — Эй, щетка для пола — это запрещенное оружие, — тычет пальцем Тэхен в сторону нарисовавшегося со стороны туалета макнэ: мелкий машет палкой как ниндзя, цепляет попутно напольную вазу, и поле брани расцветает новой военной бутафорией. — Щетка для пола — да, — орет в ответ макнэ, — А палка от щетки для пола — нет!       И запускает палкой как томагавком. От томагавка уворачивается Джин, Чимин и затаивший сексуальную месть Тэхён, но не уворачивается картина на стене, в результате чего бутафории на поле брани существенно прибавляется. — Итак, после вынужденного перерыва противостояние продолжается с удвоенной силой. Противники оснащены новейшим оружием: Сокджини имеет в своем арсенале тапки средней и низкой дальности, Чимини как раз в данный момент занимается поставками кроссовок Намджуни и макнэ, так что у небольшой, но очень перспективной армии старшего хёна на вооружении будет также химическое оружие массового поражения. — Чего это? — хором возмущаются младшенький с лидером, принюхиваясь. — Ну… Это я так, для красного словца, — хихикает Юнги и еще с большим воодушевлением продолжает: — На вооружении у их противников крупнокалиберные подушки, вытащенные вероломным образом из-под мелкокалиберного меня, а также боевые томагавки системы Чонгук — Предмет интерьера, украденные представителем племени туземцев по имени Чонгук — Большой Кроль…       Туземец в лице мелкого пихает хёна-комментатора коленкой в бок в качестве мести за «Кроля» и ускакивает мелкими перебежками в сторону кухни, блокировав собственной спиной транспортно-пищевое сообщение между силами противника и холодильником. — Ааа! — вопит Сокджинни-хён и устремляется на кухню с любимой розовой гантелей наперевес. — Личному разведчику полководца Чон-Хоби удалось проникнуть в штаб противника на сорок шестой минуте этого масштабного сражения, и кому-то сейчас будет явно несдобровать, — комментирует Юнги, притягивая к себе ведерко с попкорном, оставшимся со вчерашнего кинопросмотра. — Какой там штаб, он на святое покусился! — орет Джин, вытаскивая «личного разведчика» из кухни за шкирятник и захлопывая ногой дверь в святая святых. — Увижу кого-то на кухне — оттрибуналю без суда и следствия, так и знайте.       Тем временем Тэхён с Чимином, увязнув в оборонительных задиванных боях, теряют концентрацию, и Хосок с Намджуном оттесняют их к гардеробу, совершая стратегическую ошибку: партизанить в длинных рядах вешалок и обувных полок можно как минимум до бесконечности.       И на этом моменте в битве наступает коренной перелом, в результате которого бой переходит в рукопашный: коварный пехотинец войска Хосока виртуозный Чон Чонгук предпринимает отчаянные попытки одолеть Пак Чимина своей знаменитой щекоткой, против которой не может устоять ни один из знаменитых бантановоинов. — Ай, все, Гукки! Сдаюсь, сдаюсь, — верещит извивающийся Чимин.       Но Чонгук непреклонен: — Мы пленных не берем! — Зато мы берем! — прерывается комментатор и утаскивает пленного Чимина в свою комментаторскую будку. — Иди сюда, малыш, сейчас доиграем и приступим к изощренным пикантным пыткам.        Намджун с Хосоком, оценив потери противника, теснят Тэхёна к гардеробу, где благополучно изолируют, закрыв на ключ дверь, хотя настойчивые тэхёньи вопли навязчиво упоминают Гаагу, Бан-пиди и «я все маме расскажу!». — А мне хотелось бы напомнить причину развязывания этой поистине эпической битвы — у меня в руках коробка с тем самым легендарным чайником раздора… — Юнги вертит в руках сильно смятую ебэевскую упаковку. — Смотри-ка, Джинни-хён, чайник совсем не пострадал. Мудрые китайцы обмотали его километрами пупырки! — Чегооо? — орет Хосок. — Стоп, война! Нам надо обсудить контрибуцию!       Джин, услышав радостную весть, от переизбытка чувств отбрасывает тапок в сторону, попадая им прямо по журнальному столику, на котором стоит-никого-не-трогает хосочий ноутбук. Ноутбук ехидно вздыхает и аккуратненько сползает на пол, утыкаясь в мягкий ворс ковра углом раскрытого монитора.       Воцаряется тишина, на фоне которой угрозы Тэхёна «я всю мировую общественность на ноги поставлю, вот увидите!» из недр гардероба звучат явственнее и как-то более жалобными. — Уф, — выдыхает Намджун. — Кажется, не пострадал. — Зато я знаю, кто сейчас пострадает, — вопит Хосок, кидаясь к своему сокровищу, а на его возмущенном лбу можно разглядеть неоновые цифры отсчета начала новой эпической битвы. — Стоп-стоп-стоп! — возражает Чонгук. — Предлагаю сесть за кухонный стол переговоров. — Упс, мелкий жрать захотел! — констатирует Шуга и объявляет окончаний войны. — Итак, по количеству суммарных безвозвратных потерь данное сражение можно оценить в человеческие потери в виде Тэхёна, замурованного в гардеробе, а также в одного военнопленного, которого берет под свое покровительство лично господин арбитр. — С военнопленными следует обращаться хорошо, хён, — пищит Чимин, закапываясь в ворох диванных подушек, тщательно собранных с пола аккуратным макнэ. — Обещаю обращаться предумышленно нежно и остервенело заботливо, малыш, — ерошит Юнги его пропадающую в подушках макушку. — Ну, Чон Чонгук, — фыркает выпущенный лидером из гардероба Тэтэ, — я тебе этого так не оставлю! Я тебя… я тебе… ты у меня… — А можно, я — тебе, а? — лыбится предвкушающе Чонгук.       Тэхён вскидывает на него взгляд, ловит в глазах хитрые искорки и безвозвратно оттаивает: — Можно.