Записки инсайдера

— Хён, ты по всем признакам должен спать, — бормочет Чимин, просыпаясь в большой кровати Шуги от какого-то невнятного шуршания в области шкафа. — Что ты там делаешь? — Спи, ребенок, — оборачивается Юнги, и у него в руках охапка носков разного калибра и страшно настораживающее воодушевление во взгляде, — спи, я решил тут немного шкаф разобрать. — В шесть утра? — Чимин потирает лоб и пытается проморгать с глаз остатки сна. — Ну, — Юнги улыбается смущенно, — не спится….       Чимин переворачивается на другой бок, устраивается поудобнее и собирается снова провалиться в сон, потому что ему еще как спится, но потом оборачивается и спрашивает: — А что это за топот за стеной?       Юнги пожимает плечами: — Не знаю, это у Намджуна, кажется. Примерно, с пяти утра топочут…       Чимин снова собирается заснуть, но ему теперь интересно, и сон как рукой снимает. Поэтому он выбирается из-под одеяла и шлепает босыми ногами к двери. — Джуни-хён, — зовет он, легонько стуча костяшками пальцев по черному дереву, — Джуни-хён…       Дверь приоткрывается от стука, и он видит посреди комнаты взъерошенного и взмокшего Хосока, который как раз выпрыгивает из какой-то сложной связки, в то время как Намджун лежит в кровати и следит за ним беспокойным взглядом. — О! Чимини! — орет Хосок и машет руками, — Заходи! Ты как раз нужен! Смотри, какую мы с Джуни придумали прикольную связку, очень красиво получится, если из центра и начинать с затакта… — Вы с Джуни придумали? — уточняет Чимин, но проходит и садится в кресло. — Ну, — Хосок смеется, — Я придумывал, Джуни спал, но очень меня вдохновлял своим храпом. — Слушай, Хоби-хён, — осторожно начинает Чимин, — А чего тебе не спится-то? Я думал, у нас один Юнги сегодня ранняя пташка. — Не поверишь, — Хосок останавливается и садится на пол. Чимин старается не смеяться при виде того, как облегченно вздыхает Намджун и поплотнее заворачивается в одеяло. — Среди ночи проснулся… вернее, не успел еще уснуть, и придумал эту связку… еле утра дождался, чтобы начать отрабатывать. — Не совсем утра ты дождался, если быть точным, — бурчит Намджун, — С пяти утра прыгает.       Чимин хихикает, решает что-то сказать, но сладкий зевок напоминает ему, что, вообще-то, выходной, и не просто выходной, а начало отпуска, поэтому он может, даже просто обязан еще поспать. Поэтому баррикадируется в своей комнате и, устраиваясь поудобнее, засыпает. — Гукки, у тебя должно быть хоть немного совести! — кричит Чимин, просыпаясь в своей кровати от того, что кто-то дубасит в стену чем-то тяжелым и большим. — У меня должна быть мышечная масса, — орет из-за стенки Чонгук и бьет снова чем-то.       Чимин снова укуклен в одеяло и сверкает из него сердитым взглядом, когда появляется на пороге макнэховой комнаты. Тот увлеченно избивает стену боксерскими перчатками и не реагирует на, сначала, стук, потом окрик, а потом на серию отборных матов, к которым присоединяется и Тэхён, тоже взъерошено сонный. — Груша треснула, — поясняет макнэ, — а у меня режим и программа тренировок, так что прошу понять и простить.       Джин, у которого треснуло терпение, на словесные увещевания не разменивается, а просто входит широкими шагами в макнэхову обитель, цепляет мелкого за шиворот двумя пальцами и выволакивает вместе с боксерскими перчатками на террасу. — Вот тебе бетонная стена, бей, — говорит и уходит, закрывая дверь на террасу изнутри. — Бетонная стена — не то, — возражает Чонгук, входя в гостиную через вторую дверь, — она не пружинит. — А знаешь, что пружинит? — складывает руки на груди старший хён. — Ты! Хочешь, докажу?       Чонгук не хочет, поэтому растворяется в пространстве со скоростью звука. Чимин облегченно вздыхает и отправляется в свою спальню досыпать. — Тэхён-а… — зовет он, просыпаясь примерно через пару часов, — Тэхён-а… Выключи это как-нибудь, а?       Тэхён, уже умытый и примарафеченный, засовывает голову в дверной проем и весь такой умильно внимательный, потому что вид у сидящего на кровати в одних трусах Чимина трогательный до невозможности. — Что выключить? — Твою песню в моей голове, — чешет затылок Чимин. — Я спать не могу. Она сначала фоном играла, а потом мне приснилось, что я тискаю на руках маленьких медвежат, и теперь я не могу спать, потому что хочу себе медвежат и все время пою песню.       Тэхён вздыхает, подходит к наушникам, которые валяются на смятой подушке, и жмет кнопку включения: — Она у тебя в наушниках играет, — улыбается он. — Ты кушать будешь? — Не, — Чимин мотает головой, — Я еще немного посплю.       В комнату проскальзывает Юнги, сначала на цыпочках, потом видит, что сон чиминий охранять не нужно, и интересуется: — А можно, я твой ящик с носками тоже разберу? Тебе ничего там зашить не надо? — Хён, — интересуется Тэ, — почему у меня такое чувство, что ты весь день упорно ищешь, чем себя занять? В чем дело?       Юнги пожимает плечами: — Руки чешутся. — Почему? — За клавиши хотят.       Чимин хихикает, и снова, зевая, укладывается поудобнее на левый бок: — А почему не садишься? — Не могу, — Юнги смеется и мнет подол футболки, — я с Бан-пиди поспорил на штуку баксов, что за весь отпуск ни разу не притронусь к работе. Айщ, и зачем я только спорил? — Видал, как человека ломает! — восхищенно просовывает голову в дверной проем Чонгук. — Иди, хён, в мою комнату, отведи душеньку, я тебя прикрою.       Юнги со страшно авантюрным выражением лица вышмыгивает в коридор за Чонгуком, а Тэ заботливо прикрывает дверь: — Спи, Чимини, тебя никто не побеспокоит.       Никто, видимо, кроме старшего хёна, который не то чтобы беспокоил, но не проснуться под вопли кулинарной передачи по телевизору довольно сложно, особенно когда звук выкручен на сто процентов.       Появившийся в дверях кухни закутанный в одеяло Чимин уже вопросов не задает, а просто молча смотрит в упор на Сокджина, как памятник праведному негодованию.       Тот машет рукой: — Чимини, уже проснулся? Скоро обед будет готов! Для тебя, конечно, завтрак, но то — не суть! — А чего так громко-то, хён? — обреченно тычет в сторону орущего рекламой телевизора Чимин. — А мне из-за миксера не слышно, — радостно поясняет Сокджин и продолжает яростно что-то с чем-то смешивать.       Чимин вздыхает. Проходящий мимо Намджун, сияя своими ямочками, сочувственно хлопает его по плечу: — Надо было беруши в уши засунуть, Чимини. Ты как первый раз замужем: забыл, где, а, главное, с кем живешь? — Не додумался, — жалобно тянет Чимин.       Но миксер стихает, и Джин убавляет звук. — Ну всё! — провозглашает он. — Что? Готово? — уточняет Чонгук, интересуясь обеими ноздрями, почему нет сопутствующего готовому блюду запаха. — Всё, пиздец! — уточняет Джин. — Обед отменяется, у меня молоко свернулось, а паштет пригорел. Видать, средиземноморская кухня — это не моё.       Чонгук разочарованно стонет, но тут в кухню влетает радостный Шуга и орет, вполне заменяя собой притихший телевизор: — А давайте, я что-нибудь приготовлю, а? Могу обед из семи блюд, а?       Джин насуплено молчит — Не, ну правда, — у Юнги в голосе умоляющие нотки и глаза кота из Шрека он косплеит очень похоже, — Я хотел Хосоку со связкой помочь, но он меня прогнал, хотел помузицировать, но макнэ, зараза такая, шантажист мелкий, пригрозил ПиДи сдать… Дайте мне что-нибудь сделать, а? Займите меня чем-нибудь!       И всем понятно, что у человека ломка, поэтому кухня предоставляется в его полное распоряжение.       А Чимин в который раз уходит мелкими шагами (насколько позволяет спеленутые одеялом ноги) в сторону спальни. Чтобы поспать.       Когда он просыпается, на часах — четыре, в общаге — гробовая тишина, а из кухни тянет чем-то вкусненьким. Чимин потягивается и чувствует себя скорее размазанным по земной поверхности, чем выспавшимся. Собственно, для организма, привыкшего к хроническим недосыпам на постоянной основе, это не такая уж и новость. Поэтому он тащит организм в душ, чтобы взбодрить, но спотыкается в гостиной о тело Хосока, который, почему-то, спит, и спит, почему-то, на полу. — Посреди связки вырубился, — поясняет Намджун, философски жуя ким-чипсы и листая журнал. — Что читаешь? — Чимин заглядывает ему через плечо, — О! Это что-то… про автомобили? — Единственное, что нашлось в доме, — кивает Намджун, — и за чем не пришлось далеко идти… — Вон, на тумбочке тэхёнова манга… — машет рукой Чимини. — Далеко. Идти, — настаивает на своем Намджун.       Чимин кивает, потому что спорить бесполезно, и пробирается на кухню, откуда все также вкусно пахнет. На кухне его радует накрытый стол, но не радует Шуга, уснувший среди тарелок. Бедняга, видимо, устал настолько, что чуть не использовал свеженажаренные хоттоки вместо подушки.       Накидав в рот всего сразу, Чимин какое-то время сидит за столом, уставившись в одну точку, поскольку синхронизация с действительностью все еще проблематична, но потом принимает решение провести-таки для арми обещанный вилайв, и плетется к гардеробу за футболкой. По пути заглядывает в комнату к макнэ, умиляется с того, как сладко спит мелкий, обнимая руками в боксерских перчатках голову Тэхёна, приоткрыв рот и сопя изо всех сил, как уютно посапывает в его объятиях Тэхён, облепив руками-ногами крепкий торс макнэ как вьюнок-переросток. Потом останавливается возле комнаты Джина, замечая, что там опущены жалюзи и совсем сумрачно, с минуту слушает ровное дыхание спящего старшего хёна.       И, наконец, одевшись, выскальзывает за дверь.       Его провожает взглядом растянувшийся на диване Намджун, и, когда за мелким захлопывается дверь, глубокомысленно изрекает: — А потому что нельзя людям отпуск на голову обрушивать вот так, без репетиции… Это ж какие организмы такое выдержат? Особенно наши, неподготовленные… Отпуск, его надо гомеопатически людям вводить, аккуратно. А то так и помереть же можно от безделья. С непривычки-то!