Записки инсайдера

— Так дальше жить нельзя! — у Джина брови сурово сошлись на переносице, и это ничего приятного Чонгуку, вообще-то, не сулит, но с макнэшеским отбитым чувством самосохранения все эти бровастые эмоции, как бы, не повод. — Вполне себе можно, — фыркает он, не отрываясь от видеоредактора, — я же живу. Значит, можно. — Намджун, скажи ему, ты же лидер! — визгливо вещает все еще с порога Сокджин. — Что сказать? — топчется за его спиной вышеупомянутый «глас разума», призванный вразумить мелкого. — Что он больше не может существовать в таком захламленном пространстве, — тычет пальцем старший хен. — Ну, если ему комфортно… — покладисто вещает все еще где-то позади Намджун, — а чего ты на пороге стоишь и не заходишь в комнату? — Вот! — резко разворачивается Джин. — Именно поэтому! Именно поэтому я и говорю, что дальше так жить нельзя. Я не захожу в комнату, потому что здесь дальше порога даже ступить некуда. — То есть, — у Джуна брови прячутся за челкой от изумления, когда ему открывается обозрение на комнату макнэ, — ты не преувеличивал? — Я приуменьшал, — вздыхает Джин.       Комната Чонгука, конечно, впечатляет. Вернее, даже не сама комната, а кучи вещей, которые громоздятся по всей ее площади огромными кучами так, что саму комнату, в принципе, даже и не разглядеть. Даже самого хозяина вычленить из всего этого великолепия было бы нереально, если бы он иногда не подавал голос. — Так… — юнгино хриплое шелестение позади Намджуна констатирует полный пиздец, сотворенный крохобористыми привычками мелкого. — Ты нафига сюда всего этого натащил? — Ой, ну, а чего все вдруг возбудились-то так, а? — разворачивается от компьютера мелкий, — То вообще ко мне в комнату не заходили… — Вот именно! Слишком долго не заходили! — А чего это вы тут делаете? — просовывает заинтересованную мордаху в дверную щель Чимин. — О! Мой провод от старого ноутбука! Блин, я из-за него новый ноут купил… — Вот барыга! Чтоб я так жил! — вздыхает Джин. — Ты купил в интернете новую бритву, потому что тебе лень было лезть за старой под стиралку, ты не имеешь права называть меня барыгой! — Знаешь, в русской классической литературе есть такой персонаж… Как же его… Недавно только читал… Пылюшыкин, вот! — произносит, привычно вставляя «ы» в стечения согласных, Намджун. — Пылюшыкин? — приоткрывает рот макнэ. — звучит так, как будто важный и авторитетный был человек. — Ну… — мнется Намджун в попытках не обидеть ребенка, — примерно так и было, только… комната у него была… как раз наподобие твоей…       Юнги по-хозяйски упирает руки в боки и аккуратно переступает через наваленные неаккуратной горкой скейты разных цветов. Предсказуемо наступает на один из них и предсказуемо валится носом в стопку невнятной полиграфии. — Господи, а буклеты все эти тебе зачем? — высовывается из вороха рекламок его ошарашенный нос. — «Стоматология», «доставка пиццы»… «женский интимный массаж», блять? — Да ладно? — хихикает Чимин. — «Стрижка и купание домашних змей»? — перебирает буклеты Шуга, присев тут же, на месте падения. — «Составление икебаны из автомобильных покрышек»? «Заговаривание ячменя с выездом на дом»? «Изгнание духа самокопания из человека с гарантией результата»? Какой только херней люди деньги не зарабатывают… Ну вот нахуя ты все это хранишь? — А вдруг пригодится? — бурчит Чонгук. — Вот этот про стрижку змей прям не выбрасывай! — ржет Чимин и заливается так, что валится на пол. — Прям вот сохрани это! Я тут знаю одну змеюку, ее надо причесать очень основательно… — Ты про ту диспатчевскую гадюку говоришь, на которую ПиДи в суд собирался подавать? — догадывается Тэхён.       И оба ржут еще больше, заваливаясь к Юнги на полиграфию. — Так, Чимини, верни глаза на место! — строго вещает из-за увешанной толстовками, штанами и прочим дизайнерским текстилем дверцы шкафа Джин. — Чего? — Хватит ржать, говорю, неси мусорные пакеты. Тэхен, забирайся под кровать, будешь нам комментировать раскопки.       И Тэ с радостным визгом юзом заползает под макнэшескую кровать, вертя задницей для лучшего скольжения по полу. — Все, макнэ, кончилось твое золотое время срача и стяжательства. Начинаем генеральную уборку. — Я буду генералом? — вдохновляется Чонгук. — Генералом буду я, — останавливает его преждевременную радость старший хен. — А ты будешь захваченным, побежденным и порабощенным народом, который путается у генерала под ногами и сковчит «Это не выбрасывайте» и «Вот это пощадите, это нужное!». Предупреждаю сразу: твое нытье не сработает. — А я вот позвоню Бан ПиДи и все расскажу. Что у вас слишком много свободного времени развелось… — Вот это справа, Тэ… Что это торчит из-под кровати? — командует, не обращая на него внимания, Джин. — Это магнитофончик! — вопит Чонгук. — Это он со съемок для японского майк дропа припер, — поясняет Шуга, вытаскивая из-под спущенных до пола покрывал ядовито-красную стилизацию под аудиоатавизм начала 90-х. — Ты же понимаешь, что это бутафория? — Ну и что? — прижимает макнэ красное сокровище к груди, — Он красивенький! — Как ты можешь разглядеть, что он красивенький, если на нем столько пыли, что его уже можно в музей естественной истории сдавать? — возмущается Джин. — Тебя самого можно в музей естественной истории сдавать, хен, но мы же тебя не выбрасываем! — грубит насупившийся Чонгук. — Юнги, пни его за меня, он к тебе ближе стоит, — машет рукой генерал всея уборки.       У Юнги после падения в полиграфию с удовольствием получается пнуть и за хена, и за себя лично. Два раза.       Тэ выползает из подкроватной пещеры и сразу идет умываться, потому что он, конечно, хорош и с паутиной на голове, но комья свалявшейся пыли, повисшей на ресницах, грозят обернуться аллергическими слезами и соплями. — Вот это что у тебя за хуйня? — продолжает стратегическое наступление на беспорядок генерал Джин. — Это креслице… — Какое креслице? Нахуя ты его сюда припер? — Где ты его взял вообще, господи, — сокрушается Намджун, разглядывая складной охотничий стул, в который кто-то садился настолько неоднократно, что стул не выдержал и покончил жизнь саморазрушением. — На фотошуте к Her… не трогай креслице… — Оно перестало быть «креслицем» примерно на второй согнутой ножке… — безжалостно засовывает превратившийся в набор деталей стул в мусорный пакет Шуга. — Мольберт тебе нахуя? — аккуратно обходит Джун вокруг чего-то страшно громоздкого и увешанного тряпьем. — Это же ведь мольберт? — Это он со съемок для Вингз притащил, это я помню… — ухмыляется Чимин. — Вдвоем тащили… — Как это зачем? — возмущается Чонгук. — Мольберт — чтобы рисовать. — Ты рисуешь в скетчбуках, макнэ. А это у тебя — вешалка для полотенец… — наставительно вещает старший хен. — А вешалка для полотенец не должна занимать полкомнаты, ребенок… — поддакивает Намджун.       Чонгук надувается как пузырь и заползает на кровать в надежде пересидеть это смутное время уборки в уголке среди подушек. — Почему у тебя на подоконнике стоит старый кроссовок? — умытый и продезинфицированный Тэхен возвращается в комнату и присоединяется к бригаде расхламителей. — Не трожь! В нем песок! — Ты что, хранишь это с самого Дубая как память или тебе просто лень было вытряхнуть обувь? — качает головой Юнги. — Первое, — кивает макнэ, — и второе… чуть-чуть…       Джин тем временем аккуратно открывает дверцу тумбочки. И хорошо, что аккуратно, и что сразу предусмотрительно отскакивает, потому что тумбочка встречает такое непривычное внимание к своим недрам радостным вываливанием кучи разнокалиберной белиберды, вполне способной отдавить ноги. — Десять зубных щеток! Десять! — берет первое, что попадается на глаза в этой куче, Джин. — Это со съемок VT cosmetics, я их запомнил, меня такой Чимини в ухо тыкал! — радостно верещит Тэхен. — Ты что, забрал из студии все щетки, что смог унести? — возмущается Юнги. — Зачем? — Ну, во-первых, они так сами сказали: «Берите, что хотите и что сможете унести». А во-вторых, странно слышать «зачем тебе зубные щетки?» от человека, который все детство нудил мне, чтобы я не забыл почистить зубы. — Оооооо, какие у нас тут хрусталя понапрятаны! Да тебя раскулачивать пора, Гукки! — пищит со стороны стенного шкафа Чимин. — Это откуда? Со съемок MAP OF THE SOUL? Ты и графин стащил? — Я не стащил, — сгребает макнэ в охапку хрустальные бокалы с графином, и те жалобно звякают, мечтая втайне уже разбиться когда-нибудь и эмигрировать из этого бардака хотя бы в мусорку. — Мне подарили! — Тебе попробуй не подари… Ты же выцыганишь что угодно… — То есть тебе мало было, что ты на том фотошуте сожрал все груши со стола, да, макнэ? Ты решил нас опозорить еще и таким способом? — Не ругайте моего Гукки, эти бокалы нам очень даже пригодились… — заступается за мелкого Тэ. — И я даже боюсь уточнять, каким именно способом они вам пригодились… — вздыхает Юнги.       К концу уборки Чонгук устает возражать и возмущаться, переползает с кровати на пол, усаживается (в знак протеста!) посреди комнаты и начинает ныть на разные лады, периодически демонстрируя вполне себе приличные (с учетом обстоятельств) модуляции. — Так! Кто обидел моего макнёныша? — врывается в комнату вернувшийся с предзаписи сольника взволнованный Хосок. — Мы, — поднимает руку вверх (сразу за всех) Намджун. — И обижать теперь будем регулярно раз в неделю… -Я на такое не подписывался! — бурчит уставший Юнги. — …в две недели… — Да не дохуя ли хлопот? — упирается маэстро. — … в месяц, — подытоживает Джин. — Раз в месяц мы расхламляем твою комнату, макнэ, и лучше бы тебе не доводить нас до греха, поскольку расхламлять мы будем с особым рвением. Примерно, как сегодня. — Ой, ну нееет… — хнычет Чонгук, сидя на полу посреди все еще удивляющейся самой себе чистой комнаты. — Я от вас перееду. — Ты квартиру продал, так что некуда тебе идти, — хихикает Чимин. — Я к Тэхену съеду, — поднимает глаза жалобно Гукки, но Тэ встречает его взгляд непреклонно вытаращенными глазами. — Ага, чтобы ты и у меня все там забаррикадировал? — Нет мне места на этом свете, — опускает обреченно голову макнэ. — Есть, — обнимает его ласково Хосок. — Иди ко мне, мое солнышко.       Намджун смотрит, как ластится к Хосоку выпячивший от обиды нижнюю губу Чонгук, и о чем-то напряженно размышляет. — Себе что ли пойти комнату захламить…