***
Закрывшись в своей комнате, Намджун привычным взглядом пробегает по растениям на подоконнике и вздыхает. Макнэ не так уж и не прав в своих сомнениях. В последнее время лидеру все чаще приходится себя сдерживать: положение обязывает. А в прошлом году, когда мама пригласила домой толпу родственников на Чусок, Намджун чувствовал себя определенно не в своей тарелке. Чусок в его памяти всегда ассоциировался с толпой веселящихся ребятишек в доме у бабушки с дедом, и он, Намджун, мотался вместе со всеми по комнатам, выпрашивая вкусности. Понятно, время ушло, и взрослому мужику не пристало, но… Его двоюродные братья и сестры до сих пор, попадая на такие вот семейные торжества, вдруг выключали у себя режим взрослых состоявшихся людей и превращались во внуков и внучек, и детство зажигалось в их взглядах неоновыми лампочками: — подлезть под бок бабули, устроившись на диване; — изгваздыкаться в машинном масле, помогая деду в гараже чинить зачем-то старую развалину, когда-то считавшуюся средством передвижения, которую проще выбросить, но отремонтировать — принципиальнее! Отремонтировать, с гордостью нарезать пару кругов по кварталу под изумленные взгляды соседей и все-таки выбросить, но уже со спокойной душой; — таскать из-под ложки недожаренные грибочки со сковороды, пока мама не увидит и не даст деревянной ложкой по рукам: «В салат ничего не останется!». Всё это так… всё это так сидит внутри, просит выхода, и не потому что детство в одном месте не отыграло, а потому что всё это — ты сам и есть, и это в тебе давно и никуда не делось. Намджуну иногда очень не хватает возможности быть легкомысленным, безответственным. Нелидером. Просто человеком, который может поныть, забить на обязанности и проспать, например, на работу. Напиться и отменить конференцию из-за бодуна. В конце концов, попасть на камеры в какой-нибудь ситуации двусмысленной и потом долго оправдываться. Чтобы потом тебя, конечно, стыдили: «Ты же лидер! Как ты мог!», но чтобы ты в глубине души удовлетворенно улыбался: «Да, я такой! … как что-нибудь выкину… этакое…». Потому что, положа руку на сердце, он и такой тоже. Правда, его, такого, уже давно никто не видел. Потому что лидер и положение обязывает. Намджун всегда немного завидовал Джиёну в этом плане. Вот этому сочетанию в его драконьей личности солидного парня, светила отечественной музыки, и просто безбашенного пацана, способного на любой пиздец в самых неожиданных масштабах. — Я макнэ — свет в твоем окне! — доносится из-за двери чонгучьим голосом, и Намджун слышит в ответ соглашающееся что-то тэхёновым басом. В комнату бесшумно проскальзывает Хоби. Намджуну нравится, когда Хосок такой — тихий, плавкий, будто струящийся вместе с золотой пылью в солнечных лучах на фоне окна. Хосок только с ним, только с Намджуном такой — не искрящийся фейерверком надежды, а просто… просто Хосок. — Прогуляемся? — вдруг предлагает Намджун, внезапно осознавая, что именно с Хосоком лидер может не быть лидером, а побыть просто… Намджуном. — Я тут подумал, может, ты поучишь меня водить машину? Всегда хотел попробовать, но как-то… не с инструктором, знаешь? Чтобы, если вдруг не получится, никто не ржал, а…***
Хосок ржет как умалишенный. Он буквально катается по полу парковки, наблюдая, как Намджун, тщательно выкручивая руль, притирает его дорогущую машину аккурат к металлической стойке ограждения. Потом вспоминает, что это, вообще-то, его машина, и если Намджун сделает еще пару неверных движений, на ее блестящем боку будет малоприятная царапина, вообще-то… Но не ржать тут невозможно: настолько у Джуна перепуганное до паники лицо, что даже знаменитые ямочки попрятались в щеки и на всякий случай не отсвечивают. — Блять, Джуни, честное слово! Ты просто талант! — выдохшийся от хохота Хоби садится прямо на серое покрытие, — Я, даже если бы захотел, в такой пиздасос машину загнать бы не смог! Как у тебя это получилось, не понимаю! Намджун не обижается. Некогда обижаться, потому что ему реально страшно: ручка передней дверцы притерлась вплотную к железной стойке так, что, подай назад — снесешь зеркало, а подай вперед — ручку вырвешь к ебеням. — Чего делать-то? Хосок впервые видит Намджуна в таком беспомощном ужасе. А реально, что делать-то? — Эвакуатор, думаю, вызывать надо, — задумчиво обходит он машину, рассматривая все подробности безвыходной ситуации. — Стыдно как-то… — краснеет Намджун. — Что они скажут? Скажут, пиздец, я тупой, да? — Ну… — предлагает Хоби, — можно еще Чонгука попросить. Он у нас тот еще шумахер, может, попробует… — Нет, — отрезает Джун и утыкается лбом в руль. — Не могу я перед мелким позориться — это еще хуже. К тому же, ты бока у чонгукова мерса видел? На нем шрамов больше, чем на Брюсе Уиллисе. Ты такой судьбы для своей машины хочешь? Хосок задумывается. Кажется, у него идеи тоже кончились. Лидер смотрит на руль, и ужас затапливает его сознание, мешая мыслить разумно. Призывать на помощь весь свой гигантский айкью бесполезно — тут, наверное, нужен навык и опыт, а ни того, ни другого у Намджуна, конечно, нет. — Знаешь, — чешет он затылок, — у тебя в багажнике никакой подушки нет? Или покрывала? Или пледа? — Зачем? — округляет глаза Хосок. — Ну… стойку эту металлическую обернуть… что ли… Чтобы, если что, не поцарапать дверь… — Блять, ты серьезно? — начинает было ржать с новой силой Хосок, но осекается, — Блять… ты, по ходу, серьезно… Обернутая найденным в багажнике пледом металлическая стойка уже не смотрится столь угрожающей. И этот факт немного успокаивает. — Подожди, — выдыхает Намджун. — Дай, я подумаю… А если мне немного сдать назад… потом вывернуть передние колеса чуть вправо… — Так… — кивает Хосок и улыбается. Ему нравится, когда лидер вот так начинает рассуждать, советуясь больше сам с собой, чем с кем-то. Он всегда в таких случаях выглядит очень сексуально. Ему думать прямо очень к лицу. Всем, наверное, но Намджуну — особенно. — Я, что ли, попробую… да? Педаль тормоза кажется многотонной — так тяжело и страшно ее отпускать, но Намджун собирает все свои внутренние силы и все-таки отпускает — легонько, уговаривая мысленно всё свое рукожопство пока отдохнуть и не вмешиваться. Машина слегка откатывается назад, и Джун останавливает ее, когда до зеркала остается считанный миллиметр. — Так, Джуни, — командует Хосок справа, — а теперь выворачивай руль и подавай вперед… легонечко… на драйв не забудь перевести… давай! Пот струится по вискам с такой скоростью, что Намджун в спортзале так не потел, как потеет сейчас от страха и напряжения. Пожалуй, тренажеры явно переоценены. Колеса со скрипом выворачиваются, и Намджун решается подать вперед. — Получилось, — кивает Хосок. — Теперь возвращай колеса и сдавай немного назад опять… Намджун чуть отпускает тормоз, позволяя машине откатиться немного назад, а затем снова тормозит, чуть более резко, чем планировал. — Не психуй, — уговаривает его Хосок. — Все получается. — Правда? — с надеждой смотрит на него Намджун и чуть не отпускает тормоз, но вовремя спохватывается. Пот пропитывает рубашку с удвоенной силой. Пожалуй, Хосоку все-таки придется сдавать чехлы в химчистку. — Правда, — кивает Хосок. — Теперь давай, крути руль вправо и подавай вперед… Металлическая стойка, укутанная в плед, выглядит миленько и по-домашнему. И уже в половину не такой угрожающей, какой была полчаса назад. Намджун боковым зрением замечает, как цветное пятно пледа отдаляется от окна все дальше, и выдыхает. — Получилось, Джуни! — радостно кричит Хосок и хлопает в ладоши. — Паркуй теперь… Или поедем еще покатаемся?***
— Нахуй! — констатирует Намджун в лифте, — На хуй! Не водил машину — нечего было и начинать. Я же говорил, не моё это! Больше в жизни за руль не сяду! — Зря! — рассматривает себя в зеркале лифта Хосок, пытаясь оттереть следы машинного масла со щеки. Где он уже успел испачкаться? — Ты за рулем выглядишь очень сексуально! Я бы тебя прям там… отлюбил бы… если бы не одно металлическое, завернутое в плед обстоятельство… — Нет-нет-нет… — машет руками Намджун, выходя в прихожую бантанообщаги из кабинки лифта, — не уговаривай даже. Видимо, рукожопство во мне неискоренимо. — Я абрикос — в Пусане рос! — проносится мимо них довольный во все щеки и сильно растрепанный макнэ. — Я первый рос в Пусане, эй! — проносится следом не менее растрепанный Чимин. — Чего от вас так бензином несет? — с подозрением разглядывает красную щеку Хосока Джин. — Вы где были? Намджун жалобно поднимает на Хосока свои большие темные глаза. — Да так… на парковке… это самое… — мямлит Хосок смущенно. — Вы вообще бесстыжие что ли? — возмущается Джин. — Там же камеры везде! — Да ты не то подумал, Джин-хен, — вздыхает лидер. — Ой, ну кому ты трёшь? — машет рукой старший хен. — Не вождению же тебя там Хоби обучал, в конце концов… Друзья! Мне неприятно вас так называть, но работа обязывает. Ужин готов, мойте свои копыта и к столу. — На, Мони-хён, — протягивает запыхавшийся Чимин лидеру кучу пластика и проводов, — я твою настольную лампу заклеил. — Лампу? — крутит Намджун в руках непонятное нечто. — Это лампа? — Я то же самое сказал, когда ты эту халабуду домой притащил, — ворчит Юнги и переселяется с дивана за стол, практически не меняя полулежачего положения, — а ты орал, что это «не просто халабуда, а дизайнерская халабуда», что это «высокое искусство», и что мы вообще ничего не понимаем в колбасных обрезках. — А-а-а, — кивает лидер, — это та лампа, которую я позавчера в кровать заправил и на нее сел? Случайно, конечно. — Спасибо, что пояснил, — качает головой Джин, — потому что если бы ты сделал это специально… — Так, все, — хлопает рукой по столу Хосок, — отвалите от моего Джуни, заебали. Все замолкают разом. Хосок такие команды раздает редко, но если уж раздает, то лучше заткнуться. — Мони-хён, — выскакивает из-за угла Чонгук. — У тебя там на террасе листы с текстами разлетелись. — Блять! — вскакивает Намджун. — Уже собрал, — протягивает макнэ стопку исписанных черновиков. — Ни один лист не упустил… Я молодец? — Молодец, — гладит его по голове Намджун. — Как у тебя там с рифмами? — Да ну их, — машет рукой мелкий и садится за стол, между делом отбирая у Чимина самый зажаренный кусочек мяска. — Я тут подумал: вы же знаете, какой я на самом деле, да? И любите меня таким, да? — Кто — как! — угрожающе сдвинув брови на переносице, выковыривает из чонгучьих палочек назад свое мясо Чимин. — Любим, — умилённо подставив ладонь под щеку, наблюдает за этой междоусобной пищевой борьбой Джин. — Не настолько, чтоб не выгнать тебя из-за стола за грабеж и разбой, но все-таки. — Ну вот и хватит мне, — улыбается Чонгук, высматривая, у кого из тарелки можно еще чего стащить позажаристее. — Тэтэ, ты свое мяско кушать будешь? Тэхен недвусмысленно демонстрирует дальнейшие планы относительно мяса, запихивая в свой большой рот сразу три поджаренных кусочка. — Это точно, тебе хватит, — дергает Чимин мелкого за подол футболки, заставляя сесть. — Угомонись уже, обжора. И Намджун понимает, что в этом, наверное, и есть главное: если есть тот, кто тебя любит, ему, наверное, неважно, как кто-то другой видит тебя со стороны. Как ты сам себя со стороны представляешь. Просто любит и все. Тебя. Таким, какой ты есть. Таким, каким ты бываешь. Таким, каким мог бы быть, если бы попробовал. Таким, каким быть не осмеливаешься. Потому что любит всего тебя: со всеми твоими апокалипсисами И с love youyrself это, наверное, тоже работает.***
— Ну так а чё там с тренажерами-то? — докапывается Чонгук, пока Тэхен методично расправляет свою кровать: покрывалко — вчетверо сложить и на тумбочку, подушечки — в рядок устроить, Чонгука… пнуть за то, что смял одеяло, зараза! — Гукки, ну ты как медведь! — басит Тэхен. — Лидер просил не говорить — я и не скажу. — Наверное, что-то стыдное-стыдное, да? — заглядывает ему в глаза Чонгук и хитро лыбится. — Почему стыдное? — возмущается Тэхен, вытягивая из-под макнэ свою пижаму, — Блять, ну Гу-укки! Ну как я в мятой пижаме спать буду? — А чего тогда рассказывать нельзя? — услужливо проходится отпаривателем по пижаме мелкий. — Если не стыдное… а какое тогда? — Ну… даже немного… героическое… — улыбается Тэхен, когда Чонгук начинает стягивать с него шорты, чтобы помочь надеть тепленькую пижамку. — Лидер меня спас. — От кого спас? — Не «от кого», а «от чего»! — Тэхен дергает ногами, пытаясь зацепить большим пальцем правой ноги гукову футболку и стянуть ее с мелкого, — Он меня от тренажеров спас. Я себе блинов нацеплял, а удержать не смог. Они меня чуть не раздавили. А Намджуни-хен бросился на выручку и спас меня: держал эту блядскую штангу, пока тренер не подбежал. Он как рванул! Как настоящий герой, знаешь, из комиксов! Я в жизни не думал, что наш Намджуни-хен такой проворный и сильный! — Ого! — понимающе кивает Чонгук. — Лидер-то у нас! Прямо как Супермен! А чего рассказывать-то нельзя? — Ну… — Тэхен краснеет. — Там просто случился казус… штанга, она же, как ты знаешь, тяжелая… и Джуни-хен как к ней рванул… и он не очень аккуратно зацепился за… От взрыва истерического хохота за стенкой просыпается все население бантанообщаги и парочка соседних районов. — ТАК ВОТ ПОЧЕМУ В ТРЕНАЖЕРКЕ МЕНЯЛИ ПОЛЫ! — верещит где-то за стенкой макнэ. — Блять, Тэхен, я же просил, — выскакивает из спальни Намджун, обматываясь на ходу покрывалом, сдернутым с ничего не понимающего сонного Хоби. — Даже не знаю, — разводит руками Тэтэ, — как-то он из меня так это вытянул, Джуни-хён. Я, правда, не хотел… Мне просто хотелось похвастаться, что ты меня спас и… — Я вам клянусь, наш лидер — самый крутой лидер на планете, отвечаю! — верещит на одной ноте Чонгук. — Самый крутой! Просто запомните эти мои слова! Я их сейчас даже запишу, чтобы не забыть! — Главное, на виверсе не записывай, блогер! — вздыхает Намджун. — А завтра я всем нашим расскажу, пусть они тоже тобой гордятся, — не унимается Чонгук и скрывается в спальне. Намджун возвращается в кровать и думает, что, наверное, да: если кто-то любит, то любит тебя со всеми твоими апокалипсисами. Хорошо бы, если бы и с love youyrself это тоже работало.