"Грелка"

Просыпаться рядом с Хатаке - стало делом совершенно привычным. Теория личного пространства трещала по швам, потому что они лежали так близко, что возможным становилось дышать одним воздухом. Лицом к лицу. Сакура просто открыла глаза, как будто всё это время только притворялась спящей. Просто в голове что-то щёлкнуло, и сон как рукой сняло. Она бы и рада была потянуться и размять ужасно затёкшее тело, только Хатаке старательно обнимал её во сне. А ещё он впервые был без маски. У Харуно, как там пишут великие драматурги, сердце сделало кульбит, перехватило дыхание, пересохло во рту и далее по списку. Это было сродни взятию какой-то крепости, столько эйфории теснилось в лёгких Харуно. Бастион недоверия между ними пал, они стали ещё на шаг ближе. Сакура пыталась вспомнить, когда в последний раз была так рада пробуждению. У Хатаке было лицо безмятежное, но с горьким почерком прошлого. Тонкая роспись шрама пересекала его веко, впадало в щёку, и незаметно терялось у линии подбородка. Разлёт бровей, вечно спрятанный за лохматой чёлкой, столь чёткий, словно прорисованный чьей-то рукой, предавал лицу удивительную симметрию. Белёсые, непростительно длинные и пушистые ресницы, мерно дрожали в такт дыханию. Ровный, прямой нос, с аккуратными крыльями ноздрей. В довершении всего, взгляд Сакуры остановился на губах Хатаке. Да, именно такие губы мечтают целовать все школьницы: в меру полные и чувственные, с бледно-алыми мазками. Но Харуно никого не хотелось целовать, ну пока что. Сейчас хотелось иного - касаться совершенно невесомо этого лица и согревать пальцы чужим дыханием. Пальцы послушно заскользили сначала по лбу, рисуя невидимую линию, прошлись по брови, ненадолго задержались у виска, заправив пару особо буйных прядей, норовивших вырваться вперёд. Только после этого пальцы легли на впалую щёку, закрывая шрам. Под пальцами угадывалась и неровность кожи, и еле наметившаяся щетина. Ей было тихо. Серьезно, кажется, Сакура и забыла это чувство невесомости и неги. В какой-то момент она отвлеклась, рисуя на мужской щеке незамысловатый узор, и не заметила, как Хатаке открыл глаза. Разные, по силе притяжения, они смотрели на неё, казалось бы, даже не мигая. - Доброе утро, - его голос был хриплым от сна, и Сакуре показалось, что это лучшее, что она могла услышать в это утро. Её рука всё так же продолжала ласкать его щёку. Совершенно невесомо, но его зрачки вытесняли радужку. - Сейчас оно на самом деле доброе, - Харуно улыбнулась сонно, смежив веки и потянув уголки губ, но Хатаке замер, заворожённо наблюдая за игрой эмоций на её лице. Мужская рука всё ещё лежала на её пояснице, а они всё ещё были слишком близко. Каждый раз, когда Сакура делала вздох глубже обычного, её грудь невольно касалась его груди. Это будоражило и на миг разгоняло ленивую негу этого утра. Её пальцы продолжали рисовать что-то незамысловатое на его щеке. Хотелось просто касаться Хатаке вот так, без всяких продолжений. - Я не должен быть так близко? - кажется, этот вопрос очень беспокоил его. - Я разве дала тебе это понять чем-либо? - отвечать на вопрос всегда интереснее вопросом. - Мне трудно правильно оценивать чужие поступки. У меня мало опыта в этом, - Хатаке говорил почти нормально. Наверно, это был первый раз, когда они говорили вот так. - Я знаю, но если я не кричу, не проклинаю и продолжаю оставаться в твоих руках - то значит, всё нормально, - сказать что-то умней - не выходило. В голове было слишком легко после всего пережитого. - Ты снял маску. Почему? - всё же Сакура хотела задать этот вопрос. - Мебуки-сан приходила, - Хатаке на миг зажмурился, ожидая всего чего угодно, негодования, истерики, в конце-концов. Никто не любит, когда кто-то роется в его прошлом. Но вместо этого Сакура провела подушечками пальцев по его губам, невесомо и едва касаясь, но пульс определенно участился. Какаши открыл глаза, Харуно снова ему улыбалась. - Равноценный обмен, да?! Я - тебе, ты - мне?! Мне это нравится. Мы определённо стали ближе, - Сакура отняла руку от лица Хатаке всего на миг, чтобы одним рывком поднырнуть лицом вниз и уткнуться в его ключицу. Какаши замер на полу-вздохе, слишком непривычно и близко, полное стирание границ. Неосознанно его руки встречаются за её спиной. Оба молчат, дышат кто куда горазд: она ему в ключицу, он ей в растрёпанную шевелюру. Тепло, пробирает до самых кончиков пальцев. И сейчас всё правильно, абсолютно. У Хатаке нет слов, да они и не нужны Сакуре, ей хватит и его кольца рук, в котором она обручена. Лежали они, наверно, ещё полчаса, и, наверно, с радостью пролежали бы до скончания времён, но дифирамбы голодного желудка рушат эти планы. - Давай позавтракаем, - Сакура нехотя приподнимается, уткнувшись локтями Хатаке в грудь. Их лица слишком близко, а у Харуно глаза красивые, с сонной поволокой ещё. Волосы растрепались совсем, походя на гнездо, такое без криков и не расчешешь. Хатаке плевать, что Сакура даже душ не принимала, да не первой свежести и не благоухает цветами, но, чёрт возьми, он надышаться ею не может. Запах её кожи - что-то на грани, знакомое и родное. Какаши кажется, что так могла пахнуть его мать. - Да, я ужасно голоден, - его голос низкий, хриплый, с рокотом желания чего-то, пока ещё непонятного ему самому. У Сакуры от этого голоса, от этих разноцветных глаз узлы в животе затягивает. Не страсть, но что-то родственное, но такое глубокое, как старый колодец, из которого вечно эхо слушать можно. Неизбежно неизбежны друг у друга они, у Харуно такая святая вера в это, что пора уже новую секту основывать. - Пойдём, - она встаёт и протягивает руку, и, кажется, Какаши видит в этой руке больше, чем просто человеческую конечность. У него взгляд такой, словно у него перед глазами калейдоскопом всё прошлое проносится. Он сначала неуверенно берется за её руку, но когда Сакура переплетает их пальцы, Хатаке вдруг столь решительно сжимает её ладонь, что ей даже больно, но о такой боли можно помолчать. На кухне они включают радио и под аккомпанемент джазовой музыки гремят посудой. Пьют кофе, заедают слишком чёрствыми тостами, больше ведь ничего у них и нет. Сакура говорит, что нужно сходить в магазин за продуктами, а Какаши всё равно куда идти, главное, чтобы с ней и за руку. Кажется, у него прошла простуда, но началась другая болезнь, посерьёзней. Пока Сакура разбирается с бедламом в спальне, он идёт в душ, и впервые за долгое время, стоя под струями горячей воды, ему не холодно. Вода смывает с него усталость, и, кажется, немного прошлого тоже. Чужие вещи на нём как на вешалке, Сакура бурчит себе под нос, что его кормить и кормить ещё, а он сидит, уткнувшись ей лицом в живот и позволяет сушить свои волосы. Харуно ловко орудует феном в одной руке, а второй зарывается в его седые пряди, и, кажется, массирует его голову. Они идут в магазин слишком легко одетые. У Хатаке просто нет ничего под сезон, а Харуно лень кутаться в куртку. Ей приятнее прижиматься к боку Какаши, согреваться самой и согревать его. Выглядят они, наверно, странно, люди во всяком случае смотрят на них пристально. Сакуру не волнуют эти взгляды, а Какаши волнует только она, поэтому они проходят мимо этих людей. Этим двоим ведь невдомёк, почему прохожие оборачиваются им вслед. Они как пазлы, собравшиеся в какую-то картину, где много мазков светлых красок. Целое, неделимое, совершенное - их видят, чувствуют даже на расстоянии и хотят запечатлевать в памяти. Они так бросаются в глаза, что ровным счётом невозможно не заметить их переплетённых рук, их улыбок в уголках губ и глазах. - Тебе стоило одеться теплее, - голос Хатаке полон тревоги. - Я не болею больше одного дня, так что всё нормально. Тем более, у меня есть грелка, - Сакура очень старалась не улыбнуться. - И все-таки, почему именно Грелка?! - Потому что ты тёплый, - вот сейчас Сакура улыбается, и её улыбка определённо тёплая, Какаши так думает. - Я?! Странно, ты первая, кто мне это говорит. - Иногда нас окружают одни идиоты. Они вместе бродили между торговыми рядами, бросая в тележку всякую ерунду из разряда вредное, но вкусное. Хозяева из них так себе, конечно, но это не беда. Да и вообще, вместе не страшно воевать хоть против целого мира, хоть против шипящей сковородки, извергающей подобно вулкану капли горячего масла. Это ерунда, когда тебя держат за руку и тащат в отдел со сладостями, от которых точно слипнется. Вчера был тяжёлый день. Вчера открывались двери всех шкафов, и скелеты вышли на свободу погулять. Сегодня всё это уже немного не важно, потому что у Хатаке на лице снова маска, но Харуно теперь смотрит и видит сквозь неё. НравитсяПоказать список оценивших Они возвращаются домой с набитыми пакетами. Снова обнявшись и озябшие. Молчать можно не потому, что сказать нечего, а потому, что так гораздо понятнее, что под кожей друг у друга. Хатаке один раз заикнулся о возвращении в свою берлогу, но Сакура вдруг не услышала, хотя было это сказано очень близко от её собственных ушей. Удивительная женская способность - слышать только то, что хочется самой даме. Не услышала, значит, не захотела. Не захотела - значит, помалкивай, бестолочь лохматая, и обнимай вот это самое чудное нехотение, которое бубнит о корнях, которые надо покрасить в розовый. Впереди замаячила знакомая многоэтажка. Всего-то оставалось пересечь двор. У самых дверей раздался женский голос: - Какаши?! - Сакура, даже не успев обернуться, почувствовала, что словно в ней что-то оборвалось, что-то очень тонкое, что только начинало крепчать. Всего доля секунды, одно единственное слово, произнесённое незнакомым голосом, и вот их личная вселенная лежит в осколках. Чужой спутник ворвался в их пространство.