"Грелка"

Погода такая, что не полетать, свернуться бы калачиком где-нибудь, или на ком-нибудь и спать беспощадно. Но из беспощадного у Харуно только настроение. Она стоит и во все глаза смотрит на ту самую, что у Хатаке в голове под гифом "номер один". Чёртова Рин. Харуно её ненавидит, смотрит даже не моргает на неё, пытается понять, что в этой дамочке живого, настоящего. Вон стоит, гримасничает, будто бы виновато улыбается. Гадюка, таких душить и в овраг выкидывать. Харуно держит свободную руку за спиной. Не надо никому видеть, кровавых следов на ладони от сгрызённых ногтей. Хатаке отходит на неё на шаг, а Сакура видит бездну. У них даже моста нет между берегами, так, только тонкая верёвка перекинутая на другой конец. По такой идти только без страховки, на свой страх и риск. Чёрт, Харуно уже почувствовала себя этим безумным канатоходцем. Хатаке выглядит растеряно, он смотрит только на Рин, как на новогодний подарок, в яркой обёртке. Харуно от души хочется сплюнуть под ноги, не себе. Как же подарок - кусок дерьма. Это ревность детка, с потрохами выпушенными наружу. Это чёртова интуиция, которая трубит что отныне всё полетит к чертям. Кость в горле, вот кто эта Рин. Харуно скалится в ответ, когда эта стерва переводит на неё свой заинтересованный блядский взгляд. Она вздрагивает. Да, бойся, потому, что в Харуно щёлкает какой-то адский тумблер, как тогда, много лет назад. С таким взглядом она тогда убила своего отца - отчима. Она и сейчас готова сделать это. Сила привязанности и зависимости оказалась ужасной на самом деле. - Я могу зайти? - " в пекло адовое" заканчивает про себя Харуно чужой вопрос. На этот раз Хатаке смотрит на неё своими глазами, которые её убивают, глазами, которые её воскрешают. Спрашивает, просит, а Сакура и не думает отказывать, потому, что играть на своём поле выгоднее. В своём доме, Харуно даже стенами надавит на эту подстилку для богатых плебеев. О да, девочка Рин не так проста, она очень плохая и очень грязная девочка. Харуно знает, точно, со всеми блевотными подробностями. Красочные фотографии всё ещё в её памяти и в тонкой папке, рядом с делом Хатаке. У Сакуры чутьё завыло сиреной, как перед бомбёжкой, ещё в пустой квартире своего соседа, когда она с презрением разглядывала лицо Рин на общей фотографии. Подсуетиться и напрячь через Ино, господина Иноичи ещё раз было делом пяти минут, зато какие шикарные результаты. В длинной веренице любовных похождений их названной гостьи, мелькают такие известные имена, что кажется, что в высших эшелонах не осталось никого, кто бы не успел засветиться между ног достопочтенной Рин. Шлюха, больная шлюха, стерва, отравляющая Хатаке по капле, своим тягучим ядом. Состояние Харуно очень близко к тому, как если сидеть на пороховой бочке и ждать, когда догорит чёртов фитиль. Только Харуно и есть эта самая бочка, забитая до отказа таким дерьмом, что затопит любого с головой. Точка внутреннего кипения не совпадает с внешним напускным равнодушием. Харуно улыбается, чуть ли не шипит по-змеиному, хочется вытереть уголки губ и проверить, а может яд всё-таки потёк. Они входят в её квартиру. Рин ещё удивленно округлила глаза стоя на лестничной площадке, когда Хатаке потянулся вслед за Сакурой к противоположной от своей квартиры двери. Пока Харуно нарочито громко бренчит посудой и заваривает чай, за её спиной двое молчат. Сакура различает в этом молчании рваное, сбитое дыхание Какаши, ему не по себе, он будто мечется между двух огней. - Как ты? - Рин задаёт этот вопрос своим до нельзя слащавым, голоском. Харуно аж выворачивает у плиты. Хорошо, что никто не видит выражение её лица. Блевать хочется нестерпимо. - Сейчас в порядке, благодаря Сакуре, - Хатаке говорит тихо и смотрит в её сторону. Харуно это чувствует, ровно по центру, между лопаток. От этого ей даже становится легче дышать. - Я и не знала, что ты так хорошо общаешься со своими соседями. Я думала ты вообще никого здесь не знаешь, - в голосе дамочки слышится досада. - Я исключение, - широко улыбается Харуно и ставит на стол дымящиеся чашки. Свою, она нарочито громко пододвигает поближе к чашке Хатаке. Средний стул с неприятным скрежетом передвигается в том же направлении. Рин наблюдает за всеми этими передвижениями из-под полуопущенных ресниц. Какаши не видит в них море злобы и удушливой ярости, а вот Сакура видит, ещё как видит. От этого ей хорошо, эйфорично. Самочки делят незадачливого самца – это жестокий мир. Хатаке вообще без понятия какие ментальные баталии тут, перед самым его носом, разворачиваются. Ну и пусть, не надо ему лишний раз нервничать, нынче нервишки у него не стальные. - Я рада, что у моего Какаши, такие славные и заботливые соседки, - в голосе Рин можно было искупаться, столько яда и желчи в нём было. Ага, как же твой Какаши. Харуно мысленно усмехается подобным выпадам соперницы. Из твоего, только дерьмо сучка, так и хочется ей сказать вслух, но Хатаке пока не готов, услышать что-то подобное. - Да и чего греха таить, мне тоже с ним повезло, - мечтательно улыбается Сакура,- с ним так тепло спать, а я, знаете ли такая жуткая мерзлячка. Это шах и мат, прямое попадание, челюсть у Рин отклянчена по самое не могу. Так приятно наблюдать за её потугами собрать своё лицо. Хатаке заливается краской, отводит взгляд, но хватается за локоть Харуно. Мазе фака - это настоящее комбо. Харуно торжествует, но как оказалось рано, очень рано, потому что гадюки вроде Рин, очень мстительные сучки. - Какаши у меня есть к тебе просьба, - вкрадчиво, с еле слышным шипением на конце,- скоро годовщина Обито. Я хочу заказать поминальную службу. Я надеюсь ты придёшь, ведь он был твоим лучшим другом. - Конечно,- Хатаке еле выдавливает это из себя. Его трясёт, буквально. - Ну ладно, я, пожалуй, пойду. Рада была увидеться. Хатаке честно даже не помнит, что ответил, и ответил ли вообще. У него словно пелена перед глазами. Его кроет старым алым маревом. "Он был твоим лучшим другом", " был"- застревает в памяти, и рвёт там всё безбожно на куски. Как он смеет радоваться чему-то, как он посмел забыть то, что натворил. У Какаши руки холодные, бледные и трясутся. Он пытается оттянуть рукава и спрятать в них ладони, ему видится что на них кровь. В коридоре, Харуно настигает Рин и без чужих глаз хватает её за волосы и смачно вжимает в стену, так что кажется у мадам что-то там хрустит. - Сука. Тварь,- Харуно сатанеет и шипит. Рин смотрит на неё испуганно, и пытается вздохнуть, когда её бьют под дых. Не вырваться. - Я тебя выверну наизнанку и заставлю сожрать всё своё дерьмо, если ты ещё, хотя бы раз приблизишься к нему. А потом я перережу тебе горло самым обычным кухонным ножом. Поверь у меня это хорошо получается. Харуно и вправду готова её убить. Вот прямо сейчас. Вывернуть эту тонкую шею, так чтобы эти мастерски накрашенные красной помадой губы не успели издать ни звука. Кажется, госпожа Рин до чёртиков напугана её безумием. Она смотрит на Сакуру с расширенными от страха глазами и кажется забывает, как дышать. Дрожь её тела угадывается под тисками пальцев. Кажется, Харуно начинает понимать эйфорию больных ублюдков, которые чувствуют страх своих жертв. Но сейчас не стоит себя искушать. Хатаке всё ещё на кухне один со своими кошмарами. - Вон, - Рин вылетела на лестничную площадку, как пробка от праздничного шампанского. Харуно от всей души захлопнула за ней двери и не дожидаясь проклятий в свой адрес, направилась в очередной раз вызволять Какаши из лабиринтов его собственных воспоминаний. У него лицо не лицо вовсе, а маска под маской. Харуно тяжело вздыхает. Без радикальных мер тут никак. С явным усилием отодвигая тяжёлый деревянный стол, Сакура заполняет всё пространство перед Хатаке собой. Тот успевает только удивлённо поднять на неё свои невозможный и обреченный взгляд, как в следующую секунду Харуно оказывается сидящей у него на коленях, перекинув свою ногу через его. Прочь пошлые мысли, хотя отрицать очевидной двусмысленности её положения Харуно и не собирается. Её живот почти вплотную прижат к его животу. Грудью в грудь, и можно почувствовать, как рвано задышал Какаши, и как его сердце заметалось в оковах рёбер. Глаза в глаза, и Харуно одним пальцем поддевает маску и тянет её вниз, обнажая больше, чем просто лицо мужчины. Подушечками пальцев, она любовно проводит по его нижней губе, слегка оттягивая её. Её зрачки расширились до предела, Хатаке кажется и не дышит вовсе. - Я не отдам тебя им, - “страхам” не сказала она, но услышал он. А потом наступает немая пауза, потому что говорить некому и некогда. Губы заняты, у обоих. Харуно целует неистово, так словно дорвалась до яблока Эдемового. Хатаке такой и есть: наказание, искушение, спасение - всё для неё. Харуно зла и её губы говорят об этом больше, чем её открытые глаза, которыми она буравит Хатаке. Поцелуй яростный, обречённый, ровно до тех пор, пока на него не отвечают. Хатаке делает рывок вперёд, но остаётся на месте, только выпрямляет неестественно спину и обвивает своими руками сидящую на себе девчонку. У Какаши в голове от прежней войны только звенящая пустота, которая под натиском целующих его женских губ взрывается. Невысказанного, непрочувствованного, не отданного в нём так много, что Хатаке задыхается, тонет. Он сминает яростно чужие губы, и по наитию переплетает языки. Воздуха нет никакого, остаётся дышать, испивать друг - друга. Пальцы Харуно давно потеряны в его лохматых волосах, они наверно что-то ищут там. Глаза в глаза, на грани, говорить губами. Их обоих трясёт, кроет, безудержно и расшибает вены в месиво от жара. Оторваться кажется невозможным, но, когда в лёгких остаётся космос со своим вакуумом, Сакура подаётся назад. Хатаке смотрит на неё и кажется не может запомнить, потому что даже не моргает. - Не отдам,- хрипло и полушёпотом выдаёт Харуно. Дышится ей рвано и надсадно, потому что в груди всё ухает, бухает и громыхает. Собственное сердце бьёт набатом в ушах. Она оглушена, погружена. Вселенная, сжатая до размеров пространства между ними искрит. Хатаке тянется к её лицу. Его пальцы задевает её приоткрые губы. - Не отдавай, - согласно шепчет он и смотрит, смотрит так, что пальцы на ногах поджимаются от судороги, которая прошибает Сакуру насквозь. Она готова обрушиться безумным и ревущем потоком речной воды, которую сдерживали всякими дамбами. Но, вот оно, все преграды разрушены и прямо перед ней раздолье чужой души, в которой всё ещё полыхают костры. Вот зачем она вся нужна, вся её сущность и сила - чтобы потушить и затопить своими чувствами, накрыть с головой и укрыть. Хатаке, как обречённый перед стихией, смотрит на неё и смиренно готов принять свою участь и быть спасённым. - Дурак, честное слово, - Харуно улыбается легко, у неё так только с ним. Хатаке не возражает вовсе, да, дурак, ещё какой, но открытый на все двери и засовы. Дурак, оголённый, как провод, который готов в любой момент заискрить фейерверком истерики и безумия. Сакура без страха и тормозов, он ей нужен именно такой: разбитый, потрёпанный и пропавший. Больше они не говорят в тот вечер ни слова. Вслух. Этого уже не нужно. У этих двоих появился новый канал общения и понимания - персональная ментальная волна, где можно транслировать себя без прикрас.