Яблоки, магия, король

Короткая стрелка настенных часов воровато подобралась к цифре восемь и застыла под пристальным королевским взглядом; ее длинная подруга минутой раньше заняла место на самом верху циферблата. Так или иначе, пробило восемь. Эмма так и не пришла и, видимо, даже и не собиралась приходить; Реджинальд затушил недокуренную сигарету о черную стеклянную пепельницу и задумчиво потер подбородок. Эмма Свон была его главной головной болью на протяжении вот уже почти четырех лет с тех самых пор, как лихо въехала в город на своем желтом покоцанном «жуке» и перевернула с ног на голову все, что только можно было перевернуть. Самое страшное заключалось в том, что эта неугомонная блондинка с неисчерпаемым запасом разрушительной энергии была матерью Генри и по совместительству Спасительницей – а значит, он был обречен. В какой момент дикое раздражение поблекло, уступив место намеку на уважение и интерес? Генри был ее сыном – и любил ее безусловно, сильно напоминая в этом отношении самого Реджинальда, который не мог и не пытался перестать любить Кору, хоть та и была претенденткой на звание худшей матери века. Эмма, впрочем, тоже не была идеалом. Но она была дорога его сыну, и через какое-то время Миллз с удивлением осознал, что чувствует некую ответственность за эту геройствующую белокурую занозу. Впрочем, это ничуть не умаляло его гнева, вызванного ее выходкой, приведшей к расставанию с Робертой Локсли, в узких кругах известной как Малиновка Робин. При всех своих недостатках идиоткой Эмма не была, а значит, осознанно она ничего не сделала – в противном случае ей бы сильно не поздоровилось. Так или иначе, женщина, которую он (кажется) любил, без особых раздумий оставила его, выбрав жизнь с мужем и сыном, а Реджинальд спустя шесть недель не мог припомнить цвет ее глаз. Это и вызывало бурлящую внутри тихую ярость – выходило так, что судьба снова злобно над ним посмеялась. Звонок в дверь прервал его раздумья – открывая, он уже собрался саркастически поприветствовать Эмму; но вместо нее Миллз с удивлением обнаружил на пороге немного смущенно улыбающуюся Тинкербелл. Как называется эта штука? Дежа вю? – Привет, – сказала Тинкербелл и сделала шаг вперед. – Я, в общем, пришла одну вещь прояснить. Именно от этой конкретно взятой феи подобные слова звучали особенно зловеще. Реджинальд упер руки в бока, окончательно загородив и без того узкий коридор; мелькнула идея, что неплохо было бы поставить защитное заклинание – и сверху вниз посмотрел на незваную гостью. Из-за потрясающей разницы в росте (Тинкербелл едва-едва доходила ему до плеча) картина получалась явно презабавная. – Милая моя, – ответил он, не двигаясь с места, – если ты снова пришла устраивать мою личную жизнь, то выход вон там. Тебе нужно только развернуться на сто восемьдесят градусов. Вперед. Тинкербелл немного подумала и действительно сделала еще один шаг вперед – и практически уперлась курносым носом ему в грудь. Зеленая была упрямой феей, это Реджинальд помнил еще с Зачарованного Леса; неистовое желание насаждать повсюду счастье и любовь отличало ее даже среди собственных соотечественниц. Но во второй раз попадаться на эту удочку он не собирался. – Я ошиблась, – донеслось откуда-то на фут ниже уровня его взгляда, и Реджинальд опустил глаза. Круглое лицо феи было исполнено скорби – во всяком случае, та часть, что была видна с его ракурса. – Разбойница не была, в общем, твоей любовью. Истинной. Теперь можешь меня убить. Чего-то подобного он ожидал услышать – во всяком случае, особого удивления ее слова не вызвали. Рационализируя на досуге свои отношения с Робертой, Реджинальд все чаще и чаще приходил к выводу, что таковые ограничивались заявлениями в стиле «я только и делаю, что спасаю твою зачетную задницу» с ее стороны, «лесной девкой» с его и парой довольно горячих ночей в его склепе. Ассоциативные рельсы иногда приводили его мысли к Эмме и странному выражению на ее лице, когда наутро он заявлялся к падчерице в мятой рубашке и с поцарапанной шеей – но, как правило, те с ветерком проезжали мимо. – Обязательно. Но потом, – он цепко схватил фею за запястье и втащил в прихожую, – сначала я хочу услышать извинения. Можешь начинать прямо сейчас. Реджинальд привалился виском к косяку и выжидательно посмотрел на Тинкербелл; та опасливо сглотнула и поправила рукав платья. – Извини, – выдавила она из себя, – за то, что назвала тебя трусом. Ты был прав, а я нет. Извини. Это уже напоминало добрую традицию – раз в день к нему приходила какая-нибудь вечно косячащая блондинка и в очередной раз просила прощения за то, что он пострадал из-за ее глупости. В следующий раз Реджинальд встретит на пороге, например, Эллу. Почему бы и нет? Та тоже не отличается особо высоким интеллектом. Покаянная речь Тинк была как бальзам на сердце; дождавшись ее окончания, Реджинальд посторонился. – Это все? – поинтересовался он. Тинкербелл пожала плечами. – Вроде бы да, – она принюхалась и сунула нос в гостиную, воспользовавшись тем, что могучая фигура Злого Короля больше не загораживала проход. – До чего вкусно пахнет!.. В центре стола гордо возвышались остатки давешнего извинительного Эмминого подарка – остатки довольно скудные, потому что аппетит у Миллза всегда был потрясающим. – Завернуть с собой? – с тщательно выверенной издевкой спросил он. – Нет, – фея поджала губы. – Я помню, ты как-то завернул Эмме, повар-убийца. Реджинальд развеселился. – Ничего, твой пропитанный ромом возлюбленный тебя спасет. К тому же, это готовил не я. А собственно сама мисс Свон. И нет, – он вытянул руку, – он не отравлен, как ни странно бы это ни звучало. Тинкербелл с опаской протянула пальцы к руинам пирога и, явно мысленно перекрестившись, сунула в рот крошечный кусочек. Проглотив, она неожиданно улыбнулась. – Вкусно. Прямо чувствуется, что с душой делали. А где, кстати, она сама? – Понятия не имею, – Реджинальд дернул плечом. – Скорее всего, снова громит мой город. В этот момент откуда-то с подоконника надрывно зазвонил его телефон; Миллз машинально взял трубку. – Реджинальд, – голос Мэри Маргарет по ту сторону трубки был полон искренней паники, – Эмма в беде. *** Очень быстро Эмма замерзла. Кожаная тонкая куртка не спасала от холода, которым дышали покрытые коркой льда стены; льдом был покрыт и пол, и потолок, иней змеился по стеклам окон, украшал столешницы и деревянные подлокотники, блестел на дверцах шкафов и зеркалах. За все эти часы Эмма прокляла идиотское упрямство, сподвигшее ее проникнуть внутрь фермы Зелины и угодить в ловушку – дверь, через которую она вошла, больше не желала открываться. Дура, дура, дура. Эмма пыталась позвонить матери, но связь была ужасной – все, что ей удалось, это лишь послать короткую смс. Единственная надежда на хоть какое-то спасение. Она прислонилась к холодной стене и подула на озябшие пальцы, уже начавшие синеть; чтобы хоть как-то скоротать время и не поддаться панике, она принялась раздумывать. Интересно, как быстро ее отыщут? И отыщут ли вообще? Эмма уже потратила не меньше часа на поиски хоть какого-нибудь окна, которое можно было бы продышать и разбить, но тщетно. Толстый слой снега и льда надежно отрезал ее от внешнего мира; Эмма пошарила по карманам куртки, в первый раз в жизни жалея, что не курит. Зажигалка или спички были бы сейчас как нельзя кстати. – Эмма Свон, ты идиотка, – громко сказала Эмма самой себе, слушая, как отскакивает от стен звонкое эхо. – Непролазная. Непрошибаемая. Не... чего там еще можно сказать? Неизлечимая, вот! Пару часов назад Эмма вошла в двери бывшей Зелининой фермы с искренним желанием найти тот самый кувшин, запихнуть туда загадочное пломбирообразное создание, а потом швырнуть всю эту икебану прямо в самодовольную морду мистера мэра. Последний пункт она прокрутила в голове раз двадцать, мысленно отточив траекторию полета кувшина до абсолюта. Кувшин, кстати, нашелся быстро – он стоял на одной из полок в серванте. Дело было за малым – взять его и вернуться в город ловить пломбирку. Но не тут-то было. Захлопнувшиеся за ее спиной двери наотрез отказывались открываться. А между тем, становилось все холоднее. Она не замечала, как понемногу начала терять сознание – почему-то вопреки логике теперь становилось все теплее и теплее, тепло заволакивало и убаюкивало. Эмма сползла на холодный пол и свернулась калачиком, равнодушно отмечая, что вокруг нее становится темно. *** Этим вечером рядовые сторибрукцы могли видеть удивительную картину. Длинная процессия, во главе которой шли хмурый мэр Миллз, сосредоточенная фея Тинкербелл и полностью отдавшаяся панике Белоснежка, стремительно приближалась к злокозненной ферме, за эти полгода ставшей притчей во языцех. – Проклятье, – процедил мэр сквозь зубы, остановившись так резко, что Тинкербелл налетела на него. Куча льда и снега, имевшая отдаленное сходство с одноэтажным домом, вызвала у восприимчивой, как у всех фей, Тинк странное чувство. Что-то здесь было не так – противное скребущее чувство под ложечкой не давало сосредоточиться, и этот странный медно-кровяной запах... Тинкербелл наморщила лоб, пытаясь вспомнить слова Голубой о темной магии. Запах, запах, запах... – Проклятие... – тихо сказала она. – Это место проклято, да? – Да, – отрывисто ответил Реджинальд и еле слышно добавил, – черт, ну какой черт меня дернул создавать этот город?.. Доселе молчавшая, Мэри Маргарет вдруг подскочила к замерзшей двери и принялась колотить в нее кулаками, выкрикивая Эммино имя; явно изо всех сил сохраняющий спокойствие Дэвид оттащил жену. Стоящая поодаль толпа сторибрукских зевак заинтересованно наблюдала за ними. Привыкшие к адреналину, местные жители уже не представляли себе вечера без какого-нибудь захватывающего представления. Реджинальд развернулся лицом к публике. – Все расходимся, – гаркнул он. – Кто хочет подцепить проклятие холода – тот может остаться. Площадка перед фермой опустела так быстро, что Тинкербелл не успела даже моргнуть. Остались лишь стоящие в обнимку Прекрасные, угрюмо потирающий подбородок мистер мэр и она сама; казалось, даже небо потемнело. – Что же делать? – бормотала Белоснежка. – Что делать, Дэвид? Дверь не поддавалась ни попыткам выломать ее, ни открыть – после таких опытов Прекрасный едва не вывихнул себе плечо. Это казалось безнадежным. Наблюдавший за их попытками с долей легкого пренебрежения, Миллз наконец не выдержал и отодвинул королевскую пару Зачарованного Леса ото входа. – Это должно сработать, – пробормотал он, вскинув руки. Между его ладонями вспыхнул алым крошечный огненный вихрь; постепенно увеличиваясь в размерах, вихрь становился все ярче и четче, раз за разом приобретая форму шара из чистого бездымного пламени. Размахнувшись, мистер мэр метнул шар в дверь. И спустя каких-то несколько минут дверь, с которой теперь струями стекала талая вода, тихо приотворилась; Мэри Маргарет тихо ахнула и двинулась вперед. – Стойте, где стоите, – обернулся Миллз остерегающе. – Я маг, а она фея. Вам туда нельзя. Тинкербелл, идем. – Это наша дочь, – Дэвид скрипнул зубами, – и если ты посмеешь... Мистер мэр широко ухмыльнулся, взявшись за пахнущий мокрой древесиной косяк. – У вашей дочери ужасная наследственность, – ответствовал он. – Прекрасный, я же доверил тебе СВОЮ дочь. Хоть и приемную, ха-ха. Так что, будь добр, притухни. С этими словами он подхватил Тинкербелл под локоть и отважно вошел под сень Зелининой фермы.