Солнце над Стоунхенджем

*** Тусклый Люмос шугнул тени, выхватил циферблат. Начало пятого. Дом оцепенело молчал, только из коридора доносились тихие щелчки маятника, тяжело переступавшего из стороны в сторону в больших часах. Сон выплеснул Гарри, как прибойная волна, оставив его задыхаться с громыхающим сердцем. Такое случалось время от времени, он давно привык. Правда, обычно причиной были кошмары. Ложась в постель вечером после ужина у Уизли, Гарри думал, что будет долго ворочаться, как всегда бывало, если что-то его по-настоящему встряхивало, но на деле он нырнул в сон, как в чернильницу. Отрубился мгновенно и накрепко. Зато теперь — пожалуйста. Бодрость как после ударной дозы кофе и напряжённый узел внизу живота. Образы из сна таяли, обманчиво расплывались, стоило только попробовать ухватить хоть один. Мелькающие улыбки, покалывание в кончиках пальцев, зарывающихся в светлые пряди волос, ощущение чистой, концентрированной радости, какую редко испытываешь наяву. Вообще, эмоции, проникнувшие в сновидение, были избыточно живыми. От них хотелось прикрыть глаза, как от яркого солнца. Смутно тревожило только то, что волосы были чуть более светлыми, чем нужно. И улыбки — чуть более насмешливыми. Как будто в прошлое вторглось что-то ещё, что-то незнакомое и желанное. Гарри вздохнул, задышал медленно и глубоко, надеясь просто расслабиться и снова уснуть. В голову предсказуемо полезли мысли, которые он туда не пустил накануне. — Хочешь? Мягко-мягко, шёпот в полутёмной зыбкой тишине. Гарри хотел, и признал он своё желание быстро. Быстрее, чем Фред отступил, спокойно принимая отказ. Ему тогда отчаянно, дико нужен был кто-то другой, кто-то чужой, неблизкий. Чтобы он не знал, как сыро и туманно в предрассветном лесу, и никогда не надевал на шею тот самый медальон, и не был рядом, когда всё рушилось. Чтобы не мог понять до конца. Чтобы не заглядывал ему в лицо с узнаваемым, как в зеркале, сожалением, и горечью, и надеждой. Гарри учился быть аврором, сносил преследующие его жадные, угрюмые, благодарные, пытливые взгляды, поддерживал, как мог, семью Уизли, задыхался во сне, давал интервью, не давал интервью, жал руку Министру и молча, незаметно разваливался на части. Впрочем, сам он считал, что для того, кто умер, справляется неплохо. Просто иногда хотелось кричать. Но этого он, разумеется, себе позволить не мог. В тот год, первый после Хогвартса, Гарри жил на площади Гриммо один. Когда старый дом начинал наваливаться на него, давить стенами, призраками, отжитым страхом, Гарри отправлялся в Нору. Там было не намного лучше, но там были люди. Он оставался на день, на два, задерживался почти на неделю. Его, конечно, не гнали, его лелеяли. Миссис Уизли окружала его заботой, немного чрезмерной, совсем слегка истеричной, но она спохватывалась, брала себя в руки, улыбалась смущённой, тихой, новой улыбкой, в которой было всё, чего она не могла ни выговорить, ни даже выплакать, наверное. Несмотря на минувшее время, в Норе тогда жизни почти не было, там царила смерть. Она забилась во все углы, глядела из каждого ящика, из шкафчиков над раковиной, улыбалась со стрелок на волшебных часах, которых стало на одну меньше. Гарри оставался там, расковыривая не зажившие раны, думал, что справляется, и страшно ошибался. А когда появилась нежданная лазейка — он сбежал, так никем и не замеченный. Гарри ненавидел себя за бегство, но остановиться не мог. Смерти с него хватило с лихвой, и нужно было, страшно нужно было перевести дыхание. Открыто пойти на такое у него не хватило бы решимости — оставить их... её, Джинни, залечиваться в одиночестве опалённого потерей семейства Уизли. И Гарри глотал жизнь украдкой. В тёплых, солнечных, нетребовательных объятиях, в низком голосе, в будто не знающих страдания глазах цвета неба, в простых улыбках, в вопросах без второго дна. В уверенных, далеко не мягких, не таких, как с Джинни, прикосновениях, поцелуях, вздохах, ритмах. Во всём удивительно неправильном, стыдном, горячем, с солоноватым вкусом на губах, с мозолистыми пальцами, которые ложатся в руку, и скользят по бедру, и обхватывают, и уводят, уводят, уводят из темноты. Ни страсти, ни влюблённости, ни даже похоти в том, что связало их с Фредом, не было, а было жалкое, жуткое желание потерять себя — и найти что-то другое, новое, запретное. Что-то только своё. Ненадолго, совсем немного. Фреда всё устраивало. Фреду как будто нужно было то же самое. Гарри напитывался его жизнью, тянул её, как губка, пробовал, прокатывал на языке, усваивал. Изучал заново. Это была его Выручай-комната, которая давала именно то, что было нужно. И это помогало. К концу года, когда аврор Уоррен готовился получить своё удостоверение, Гарри чувствовал себя достаточно целым, чтобы спокойно, с искренней радостью узнать, что Фред с матерью и сестрой перебираются в Штаты, где новобранцу нашлось местечко в Нью-Йоркском аврорате. Кроме радости, Гарри испытал сожаление и облегчение — в примерно равных пропорциях. Их отношения, которые не были романом и которые язык не поворачивался назвать интрижкой, длились почти полгода. Спустя несколько месяцев после того, как из его жизни ушёл второй Фред, Гарри сделал предложение Джинни. Она ответила согласием. Джинни на соседней подушке тихо вздохнула во сне, перевернулась, поёрзала и снова замерла. Гарри машинально натянул край одеяла на её обнажившееся плечо, улёгся спиной к ней. Прокручивание в голове событий двадцатилетней давности помогло: сердце перестало шпарить, возбуждение медленно отступало. Оно родилось из сна, а память его подпитать больше не могла. Всё, что было тогда, сгинуло напрочь, перегорело — только угли остались. Так Гарри думал, позволяя сонной тяжести снова завладеть собою. Где-то на кромке уплывающего вдаль сознания снова звучало давнее, манящее «Хочешь?», только интонацию узнать уже не получалось. *** Понедельник и вторник пронеслись одним сумбурным, раскалённым мгновением. Гарри появлялся в здании Министерства ранним утром и до позднего вечера его не покидал, перемежая захватывающе нудные рапорты подчинённых и другую бумажную канитель планёрками, заседаниями, совещаниями и рабочими встречами. Знал бы он десять лет назад, какой представляется аврорская работа, если на неё смотреть из кабинета начальства, глядишь, и не подписался бы на это. С другой стороны, можно было подумать, перед ним и правда стоял выбор. Такой же реальный, как лепреконское золото. К вечеру вторника к Гарри, едва не угодив в ловушку между дверью и притолокой, проскочил фиолетовый бумажный самолетик, заложил крутой вираж, будто оглядываясь, и бесцеремонно улегся на стол. В изящном росчерке на крыле, гласящем, что послание предназначено для Главного аврора, ошалевшему от чтения Гарри померещилось что-то малфоевское. Через пару секунд он убедился, что к нему поступил отчёт по делу Финча. Малфой излагал сухо и педантично, ничего не упустил из виду в описании «взаимодействия с представителем немагического сообщества», но и ничего лишнего не добавил. Выводы об их с Гарри действиях были краткими и сформулированы так, что Гарри мог подписаться под каждым словом, ничуть не покривив душой. Он также с интересом прочёл о завершении расследования и изъятии зелий. Список найденного в камере хранения на вокзале Кингс-Кросс прилагался. В нём строгим малфоевским пером было подчеркнуто три пункта, и Гарри, вчитавшись, почувствовал, как настроение из просто паршивенького скатывается в форменное дерьмо. Стало даже любопытно, на что рассчитывала Мэгги Конорс, когда заявляла, что опасных зелий среди украденного не было. На несведущесть в зельеварении тех, кто будет заниматься поисками? Да, кто-то, может, и проглядел бы, но не Малфой. Гарри, если уж на то пошло, тоже понял, почему отмеченные зелья удостоились более пристального внимания. По крайней мере, два из трёх. Одно, успокоительное, при малейшем превышении дозировки обеспечивало пациенту летаргический сон и могло применяться исключительно под надзором целителей. В состав другого, направленного на лечение почек, входили компоненты, которые были смертельно ядовитыми. Нейтрализация осуществлялась с помощью другого снадобья — непосредственно перед приёмом. Попади эти бутылочки к магглам — и пожалуйста. Минимум один коматозник и один труп. Гарри мысленно перенёс в завтрашнем расписании обсуждение операции по обезвреживанию группы зарвавшихся метаморфов на двенадцать. Это терпело. А вот новый этап беседы об ошибочности постулата «Не тёмная магия — не наше дело» давно напрашивался. После изучения полученных от Робертса запросов Гарри как раз было что сказать. Он собирался начать с разговора в кругу старшего аврорского состава, а потом перейти к более широкой аудитории. Которая, в хрустальный шар не гляди, едва ли окажется благодарной. От этих невесёлых дум его отвлёк Льюис. Постучав и получив ответ, он шагнул в кабинет, вытянулся в струнку, бодрый и свежий, как после утренней чашки кофе. Гарри покосился на зачарованное окно, за которым клубилась безнадёжно вечерняя мгла, и поборол вздох. То ли дело в возрасте — на который Гарри пока рановато было жаловаться, — то ли у Льюиса имелись некие скрытые внутренние ресурсы, которым можно было только позавидовать. — Сэр, вы не подпишете разрешение на дознание? Хочу заняться этим завтра, как только разберусь с другим мелким делом. Он говорил чуть быстрее обычного, и Гарри вдруг заметил, что молодой румянец на его округлом лице приобрел нездоровый оттенок. — Показывай, что там у тебя. И чего ты такой красный? — Я… ничего. Ничего, сэр. — Льюис передал ему документы и отступил от стола. Румянец расплёскивался, завоевывая новые территории. Льюис нехарактерно замялся, покрутил пальцем пуговицу на мундире и нехотя сказал: — Работал с думосбором. — И что там? Показания? — полюбопытствовал Гарри, хотя сам прекрасно уже понял, в чём дело. От банальных свидетельских показаний лицо Льюиса не напоминало бы цветом переспелую помидорину. — Это… нет. — Льюис вдохнул, взял себя в руки и прямо посмотрел начальнику в лицо, будто сам у себя выиграл бой. — Порнография. Свежий улов, неподалеку от Хогсмида всплыл. И туда добрались. — Да уж, — с задумчивой усмешкой проговорил Гарри. — Омнинокли, наверное, и правда ушли в прошлое. Стараниями Министерства за последние два десятка лет проницаемость между волшебным и маггловским мирами заметно увеличилась, и результаты подчас были самыми неожиданными. Кого-то, как Артура Уизли, интересовала изобретательность обделённых магией людей, многих стало уже трудно удивить посудомоечной машиной или компьютером. Другие же сосредоточились на материях более приземлённых. Секс в обоих мирах всегда продавался неплохо, но если до некоторых пор маги обходились полулегальными борделями, то теперь прогресс шагнул вперёд. Ознакомившись с маггловской сокровищницей под названием «Интернет», особо продвинутые чародеи для начала подшаманили с омниноклями. Усовершенствованные приборы появились в поле зрения Министерства несколько лет назад. Особенность была в том, что продавались они «бывшими в употреблении», то есть содержащими записи, и никак не квиддичных матчей. Комментариев к бережно сохранённому в омнинокле действу тоже было немного, зато функции повтора, замедления и ускорения работали как надо. Производились «съёмки» в борделях, в частных домах, в захудалых квартирках — кто как сумел договориться с действующими лицами. Или проявить сноровку и проникнуть в интересующее помещение тайно. В какой-то момент по волшебному миру прокатилась волна скандалов, на Министерство надавили. Срочно были приняты законы о защите чести, частной жизни и всего в этом роде. Контроль за оборотом незаконных омниноклей ужесточили до предела. На некоторое время приборы вообще исчезли из продажи: магазины не хотели лишний раз привлекать к себе внимание. Но остановить сексуальную революцию в волшебном мире не могло уже ничто, и на смену бесстрастно фиксирующим каждую фрикцию омниноклям пришли материи более туманные. Произошло это практически одновременно с изобретением и введением в оборот компактных, относительно доступных думосборов. И вот тут блюстители нравственности схватились за головы. Конечно, и раньше любой желающий мог извлечь из памяти особо пикантные моменты биографии, поместить в сосуд да и передать кому угодно для ознакомления. Но, во-первых, думосборы тогда оставались редкой штукой, а во-вторых, народная фантазия была, очевидно, куда скромнее. Двадцать первое столетие открывало новые двери в мир наслаждений. Воспоминания стали поистине неисчерпаемым материалом для «приятного досуга», как шептали подозрительные личности в тёмных углах Лютного переулка. Не просто наблюдение с одной точки зрения, как при использовании омнинокля. Оказываясь в воспоминании, искатель нового сексуального опыта мог не только видеть и слышать — он мог чувствовать запахи, мог кружить возле любовников, испытывая небывалую ранее сопричастность. Эта идея находила отклик. Кто-то пробовал из любопытства, кто-то — из робости, зная, что никогда не сможет повторить увиденное в жизни. Дальше — больше. От банальных воспоминаний пионеры волшебной порноиндустрии перешли к фантазиям и снам, и всё взлетело на новый уровень изощрённости и разврата. Тут уж можно было развернуться и удовлетворить самых взыскательных клиентов с самыми необычными заявками. Гарри знал, что во Франции, например, видения на заказ пользуются немалым спросом. Талантливых фантазёров и профессиональных сновидцев нанимали за большие деньги. Видения, извлечённые вместо реальных воспоминаний, были миром воплощённых иллюзий. Попадая в думосбор с таким наполнением, человек оказывался в сюрреалистичной, изменчивой, манящей среде, в которой то и дело менялись детали, образы, декорации. За один «сеанс» зритель получал такую массу впечатлений, что потом ещё неделю приходил в себя. Довольно долго Министерство пребывало в растерянности. Распространители пикантных мыслей формально не нарушали существующих законов, но слишком многие блюстители нравственности, особенно убелённые сединами, яростно требовали покончить с «этой мерзостью». Стали разрабатывать правовую базу. Быстро сошлись во мнении, что откровенно возмутительные материалы, вроде сцен насилия и секса с несовершеннолетними, подлежат изъятию с последующим наказанием для распространителя и покупателя. Вне закона благополучно оказалась и продажа порнографии «лицам, не достигшим семнадцати лет». С остальным разобраться оказалось куда сложнее, если не сказать — невозможно. До сих пор «сексосборы», как прозвали их служители закона, формально были легальными, хотя попасться с чем-то таким для любого чародея означало очень сильно подмочить себе репутацию. — И что там сегодня? Русалки с гоблинами? Оргия с вейлами? Нетрадиционное применение пикси? — поинтересовался Гарри с некоторым даже азартом. Как представитель власти он, безусловно, нисколько не одобрял этот модный вид досуга, но как простой смертный не мог порой побороть любопытство. Отдельные экземпляры самими своими задумками, которые становились всё замысловатее, вызывали что-то сродни нездоровому восхищению. — Нет, никаких излишеств. Просто… мужчины, — выговорил Льюис деревянным голосом и заалел с силой тысячи рассветов. Гарри хмыкнул — немного натянуто, как ему самому показалось. На миг стало интересно, вызвана ли реакция Льюиса только смущением или здесь примешалась изрядная доля отвращения, но уточнять он не собирался. — Подлинные воспоминания или фантазия? — Фантазия, — быстро сказал Льюис и уставился в окно. — Хотя и… довольно правдоподобная. В общем, не так уж и важно, ничего противозаконного там нет. А попался этот тип из-за жалобы от жителя деревни на нарушение спокойствия. По факту проверки дело, видно, кончится штрафом. Завтра попробую выяснить, нет ли у него менее законного… товара. — Попробуй, — кивнул Гарри и принялся просматривать отданные ему бумаги. Они оба понимали, что затея вряд ли увенчается успехом. «Товар» обычно хранился в самом надежном и недоступном месте — в голове, и взять злостных нарушителей общественного покоя удавалось только с поличным. В отдельных случаях и при веских доказательствах в дело вступали легилименторы, но до такого редко доходило. — Сэр, — укоризненно произнес вдруг Льюис и направился к подоконнику. Там, растопырившись во все стороны крупными листьями, стояло единственное в кабинете растение. Сейчас листья, правда, несколько сникли, а часть из них, как Гарри заметил, изрядно пожухла. — Ничего, этот цветок ещё всех нас переживёт, — сказал он не без некоторого сомнения, пока Льюис с помощью Агуаменти окатывал растение струйкой воды из палочки. Гарри послышалось жадное хлюпанье. — Не переживёт, если не поливать его хотя бы раз в неделю. — Десять лет как-то продержался же, — проворчал Гарри, но немного устыдился. Растение, названия которого он так и не выучил, стало подарком Невилла — «обживать новый кабинет», как тот объявил, вручая симпатичный зелёный кустик в красном горшке. Невилл заверил, что цветок крайне неприхотлив, не страдает от искусственного освещения (а в Министерстве иного и не было), не требует постоянного ухода… но изредка поливать его и впрямь было нужно, о чём Гарри регулярно забывал. Растение боролось с жизненными невзгодами стоически и даже иногда могучим усилием и концентрацией всех своих внутренних ресурсов выкидывало в воздух стрелы с алыми, огнём горящими цветами на концах. К тому моменту, когда Льюис закончил спасательную операцию, Гарри проставил нужные подписи в документах. — Отправляйтесь-ка домой, аврор, — сказал он, отдавая бумаги. — Завтра вернётесь к своим секс-разборкам. Льюис кивнул и позволил себе негромко хмыкнуть. Краснота медленно сходила с его лица и теперь не так бросалась в глаза. Он собирался уходить, когда Гарри поймал за хвост мысль, которая тревожной тенью прошмыгивала в голове со вчерашнего дня. — Послушай, к нам сегодня никто не заглядывал? Не по работе, я имею в виду. — Насколько я знаю, никто. Вы ждали посетителя, сэр? — Нет, нет. — Гарри махнул рукой, откинулся в кресле. — Неважно. Марш домой, Льюис. Через пять минут проверю — чтоб духу твоего тут не было. — Будет исполнено, сэр, — улыбнулся тот. — До свидания. Гарри проводил его взглядом, зевнул, стянул очки и растёр лицо. По коже разбежались волны тепла, добираясь до ноющего затылка. Пару раз за сегодня Гарри ловил себя на том, что прислушивается, если из кабинета доносился особенно громкий гомон, какой мог бы сопровождать, скажем, появление в Аврорате старого знакомого. Встречи с Фредом Гарри не боялся и не собирался её избегать, но хотел всё же быть к ней готов. Он попытался немного почитать наваленные на столе документы, понял, что передышку для разговора с Льюисом мозг воспринял как команду «отбой», и решил не сопротивляться. Запер в ящике стола всё, что должно было быть заперто, сверху оставил подписанный отчет Малфоя, который завтра с утра предстояло отправить обратно, и вышел из кабинета. Исполнительного Льюиса в поле зрения не наблюдалось. В большом офисе было непривычно тихо. Гарри прошел между столами, цепляясь взглядом за семейные снимки, плакаты с квиддичными командами, графики, планы и схемы, развешанные по стенам. Где-то хлопнула дверь. Гарри оглянулся и увидел проштрафившегося недавно Джона Фостера. Парнишка появился из коридора, который вёл к хранилищу улик. При виде начальника Фостер растерянно улыбнулся, пробормотал «сэр» и нырнул за свой стол, приютившийся в самом углу. Гарри не стал его трогать: если Фостер рвался загладить свой промах с магглами (о котором, по чести, никто особо и не вспоминал), ничего дурного в том не было. От небольшого прилива трудолюбия никто из молодых авроров пока не умирал. Зато Гарри зацепился мыслями за хранилище улик и, помедлив, направился туда в той же задумчивости, с какой прохаживался только что по кабинету. Льюис наверняка был там только что, относил смутивший его думосбор. Настолько смутивший. В Льюисе иногда мелькала не до конца преодоленная юношеская робость, но в целом он показывал себя довольно сдержанным человеком. А сегодня его что-то действительно проняло. Гарри вспомнил зарево его лица, чрезмерную поспешность, с какой он говорил, и прибавил шаг, подгоняемый чутьём. Чутьё подсказывало, что Льюис о чём-то умолчал. Двойные двери хранилища услужливо распахнулись перед Гарри, внутри зажёгся свет. Помещение, изначально небольшое, уже дважды приходилось магически расширять. Второй раз — в ходе реформирования Аврората, когда количество расследуемых дел заметно увеличилось. Полки многочисленных стеллажей и шкафов были заставлены всякой всячиной, от ничем с виду не примечательной пепельницы до внушительных размеров каменной руки тролля. На полу тут и там стояли коробки, ящики и сундуки, отдельный угол занимали конфискованные мётлы. — Младший аврор Льюис, текущие дела, — громко произнёс Гарри. В воздухе протрещали настроенные на него чары, и полка стеллажа вдоль правой стены подсветилась слабым голубоватым мерцанием. Гарри подошёл. На полке лежало несколько пергаментов, книга в кованой обложке и футляр для волшебной палочки. Рядом стояли флакон с клубящейся дымной субстанцией и думосбор — металлическая чаша с рунами по ободку, из нового поколения. Не мешкая, Гарри вылил содержимое флакона в чашу и склонился над нею, позволяя чёрной воронке затянуть себя в чужое воображение. Комната, в которой Гарри очутился, показалась ему смутно знакомой. Каменные стены, низкий потолок и зеленоватые лампы, свисающие с него, — тот, кто создал воспоминание, точно бывал в гостиной Слизерина или видел её на снимках. Хотя отдельные детали обстановки отличались. Например, такого огромного дивана, расположенного напротив камина, во время своего единственного визита Гарри не заметил. Судя по звукам, доносившимся со стороны этого монстра, прелюдий ждать не стоило. Действо явно было в разгаре, только Гарри пока ничего не видел: он стоял позади дивана, и высокая спинка закрывала обзор. Очевидно, в соответствии с задумкой. Под сдержанные, но очень чувственные постанывания Гарри приблизился, взглянул… и на миг остолбенел. Это был он. Там, на диване, выгибаясь и широко разводя бедра, лежал он сам. Понадобилась пара липких, долгих секунд, чтобы присмотреться и понять, что парень просто очень похож на Гарри Поттера. Да и моложе его нынешнего лет на пятнадцать. Впрочем, не стоило обольщаться, что это случайность: на лбу двойника, только слева, под взлохмаченной чёлкой то проступал ярче, то бледнел разрекламированный зигзаг шрама. Черты лица, если глядеть внимательно, тоже немного плыли время от времени, отчего оно медленно изменялось, однако сходство не пропадало. В остальном пространство оставалось стабильным. Судя по всему, фантазия создавалась не с нуля, а на основе конкретного воспоминания, в котором нужно было откорректировать только ключевых персонажей. Более простой и надежный способ выполнить заказ на конкретный сюжет. Основной принцип хороших лжецов: говори столько правды, сколько можешь. Гарри рассуждал об этом, надеясь отвлечься от того, как приоткрыты в оскале наслаждения тёмные губы лже-Гарри, как вздымается его грудь и пальцы скребут по кожаной обивке с тихим неприятным звуком. Как между ног у него плавно, в уверенном ровном ритме двигается беловолосая голова. Тот, кому эта голова принадлежала, изогнулся в неудобной позе, на спине у него выступали острые лопатки, по желобку позвоночника кралась капля пота, в которой заблудились отблески весело потрескивающего камина. Одной рукой парень гладил любовника по внутренней стороне бедра, касаясь кожи под коленом кончиками пальцев до озноба живым, реальным, уместным жестом. Вдруг он замедлился, с влажным звуком выпустил член… И, прежде чем он поднял голову, Гарри отпрянул от дивана. Кажется, последние несколько секунд он не дышал. Во рту было сухо, головная боль — от изумления, не иначе — исчезла, оставив после себя только мёртвую пустоту. Послышался глубокий грудной стон — и тихий, серебристый смех в ответ. Гарри сосредоточился, зажмурился, ясно представляя залитое светом помещение хранилища улик, и с силой выдрал себя из фальшивого воспоминания. Он несколько мгновений стоял над чашей, по поверхности которой плыли, искажаясь, два сплетённых силуэта. Пальцам вдруг стало больно: Гарри не заметил, как вцепился в края металлической полки. Через минуту он аккуратно переместил воспоминание обратно во флакон и поставил его на место. Ещё через пару минут — покинул хранилище. Что ж. По крайней мере, теперь он знал, почему Льюис был таким красным.