Часть двенадцатая
22 декабря 2013 г. в 00:44
– Шерлок?.. – Джон стоит посреди комнаты, залитой ярким электрическим светом. – Зачем ты…? Что тебе нужно?
Ему очевидно некуда девать руки, и он сначала скрещивает их на груди, затем сцепляет за спиной и, наконец, опускает по швам, выпрямляется, словно солдат на параде. Шерлоку тоже некуда девать руки, а потому он засовывает их глубже в карманы, запахивая пальто, переминается с ноги на ногу, оглядывается на замершую позади него Гарриет.
– Ах, боже мой… – та картинно закатывает глаза и снимает с вешалки куртку. – Пойду куплю пива…
Детектив едва ли слышит, как щелкает дверной замок, безуспешно пытаясь вспомнить слова, которыми он планировал начать разговор. Осунувшееся лицо Джона отвлекает, отвлекают его взволнованный взгляд и покрасневшие уши, его язык, уже дважды пробежавшийся по губам… Шерлок хмурится, понимая, что сломить сопротивление Гарри, пожалуй, было самой элементарной частью задачи.
– Что тебе нужно? – снова повторяет Джон и вдруг едва заметно улыбается. – Ты нашел микроскоп?
– Что?.. Да. Нет… – Шерлок встряхивает кудрями, то ли согласно кивая, то ли отрицательно мотая головой. – Нашел…
Улыбка Джона становится чуть более явной, и, раздраженный охватившей его неуместной беспомощностью, детектив решает обойтись без вступительной речи.
– Мне нужен урок.
– Урок?.. – доктор Уотсон мгновенно перестает улыбаться, побледнев, пятится на пару шагов назад. – Шерлок… – голос звучит бесстрастно, резко контрастируя с угрожающе сжатыми кулаками, – ты же понимаешь, что сейчас очень близок к тому, чтобы оказаться с разбитым носом?..
– Если это плата за обучение, то я не против, – серьезно соглашается детектив.
Джон замирает, глядя на него округлившимися глазами, затем растерянно озирается и в итоге плюхается на заваленный разнокалиберными подушечками диван. Шерлок осторожно присаживается рядом.
– Ты простил меня.
Это не вопрос и не предположение, это констатация факта, и Холмс при необходимости готов предъявить доказательства, однако Джон не собирается ничего отрицать. Понурившись, он разглядывает рассохшийся паркет у себя под ногами, потом, подняв голову, пожимает плечами:
– Да.
– Хорошо, – Шерлок нетерпеливо ерзает на диване, еще один этап пройден, и можно приступать к самому главному. – А теперь объясни мне, пожалуйста, как ты смог это сделать…
– Что?.. – доктор Уотсон откидывается на подушки, не сводя с Шерлока изумленного взгляда.
– Что непонятного? – раздосадованный, детектив забывает, что твердо намеревался следовать правилам хорошего тона. – Ты должен объяснить мне, как ты сделал так, чтобы у тебя перестало болеть вот здесь, – и он требовательным жестом прижимает ладонь к груди Джона.
Тот вздрагивает, но не отстраняется, даже наоборот – чуть подается навстречу, усиливая контакт, и после недолгого молчания тихо интересуется:
– А с чего ты взял, что у меня перестало болеть?
– То есть? – услышанное определенно сбивает с толку.
– То есть тот факт, что я тебя простил, – Джон смотрит так, словно вынужден объяснять само собой разумеющееся, – вовсе не означает того, что твой обман больше не причиняет мне боли…
– Но тогда… – концы с концами не сходятся, Шерлок поднимается с дивана, с силой трет лоб в мучительном опасении, что ему так и не удастся понять, – как?..
– Да вот так… – Джон тоже встает, подходит ближе, спокойно глядя на него снизу вверх, – просто все это неважно по сравнению с главным…
– С главным?.. – Холмс прищуривается, затем пренебрежительно взмахивает рукой. – Это ты о том, что любишь меня?.. – он наклоняется к слегка оторопевшему Уотсону, не в силах сдержать прорывающуюся наружу горечь. – Так я тоже тебя люблю. И что? От этого только хуже. Я все обдумал и пришел к выводу, что сила обиды прямо пропорциональна силе любви. То есть если бы я не любил тебя так сильно, мне было бы все равно, соответственно и не было бы так больно. И поэтому…
– Шерлок… – Джон на миг прижимает ладонь к его губам, пресекая словесное извержение, в синеве глаз искрит странная смесь наслаждения, сострадания и безысходности, и детектив замолкает, заинтригованный. – Все дело в том, что я больше не смогу без тебя жить…
Так просто…
Радужное сияние медленно наполняет чертоги, не оставляя ни единого сумрачного уголка, живительными лучами проникая в истерзанную сомнениями душу, постепенно смягчая, обесцвечивая, истончая болезненные ощущения, и, чувствуя себя так, словно он впервые за много-много дней может вздохнуть полной грудью, Шерлок заявляет со всей возможной категоричностью:
– Джон, ты должен немедленно вернуться домой.
– Почему?.. – доктор Уотсон улыбается с несомненным лукавством.
Шерлок осуждающе сдвигает брови, но все же поясняет очевидное:
– Потому что я тоже больше не смогу без тебя жить.
* * *
– Ого… – все еще держа в руке сумку с вещами, доктор Уотсон топчется посреди гостиной, потрясенно разглядывая вопиющие последствия стихийного бедствия под названием «Дурное настроение Шерлока Холмса». – И это за один день? Пожалуй, я буду скучать по Яну…
Отвернувшийся к двери, чтобы повесить пальто, детектив цепенеет, напряженно выпрямив спину, ощущая внутри себя дурманящую пустоту, словно все чувства и мысли были выбиты из него одним прицельным ударом. Повисает молчание, а еще через секунду огорченный голос Джона звучит совсем близко:
– Шерлок, я пошутил…
– Пошутил?.. – повесить пальто на крюк все-таки удается, пусть и с третьей попытки, а вот повернуться к другу лицом пока не выходит. – Я так не думаю…
– А как ты думаешь?.. – глухой стук – Джон бросает сумку на пол, затем несмело дотрагивается до плеча, но Шерлок сторонится прикосновения, поспешно пересекает гостиную и опускается в любимое кресло.
Вздохнув, Уотсон располагается напротив, предварительно переложив на письменный стол оккупировавшие его кресло журналы и книги, и сдержанно констатирует:
– Ты думаешь, я неискренен.
Детектив упрямо вздергивает подбородок.
– Ты же не станешь отрицать, что он тебе нравился…
– Кто?
– Ян.
Джон почесывает бровь, явно пребывая в некотором замешательстве от диалога.
– Да, нравился… – он неожиданно расплывается в довольной улыбке. – Но, согласись, у него было много положительных качеств…
– Неужели? – высокомерным тоном удивляется Шерлок. – И каких же?
– Ну… – доктор Уотсон вновь с показательным сожалением поглядывает на окружающий их беспорядок, – он был…
– Угодливым!
– Вежливым… – Джон с упреком покачивает головой.
– Трусливым!
– Осмотрительным…
– Занудливым!
– Аккуратным…
– Назойливым!
– Заботливым…
– Он был сентиментальным придурком… – в сердцах выпаливает детектив, понимая, что в очередной раз угодил в собственную ловушку.
Захлестнувшее отчаяние вынуждает стремительно вскочить с кресла, но Джон тоже вскакивает, и Шерлок моментально оказывается в надежном капкане его объятий. Самосознание определенно играет с ним злую шутку, потому что Холмс внезапно обнаруживает, что он вовсю целуется с Джоном, но совершенно не помнит момента, в который они начали целоваться, и соответственно, не смог бы сказать, как долго длится их поцелуй.
– Он был влюблен… – оторвавшись, наконец, от его губ, шепчет Уотсон.
– Кто?.. – и думать, и говорить очень сложно, реальность по-прежнему размыта и неустойчива, кроме того, Шерлоку мало, ему нужно больше – еще больше Джона, еще ближе, еще жарче, еще теснее…
Друг ухмыляется самым возмутительным образом, предпринятая в карательных целях попытка стереть ухмылку очередным поцелуем не увенчивается успехом, и Шерлок сурово насупливается, недовольный тем, что Джону приспичило разговаривать вместо того, чтобы продолжать целоваться.
– Ты сказал, что он был сентиментальным придурком… – теперь Уотсон смотрит встревоженно и серьезно, – а я говорю, что он был влюблен…
Ян Сигерсон… Холмс прикусывает губу, вновь страдая от израненного самолюбия. Но Джон слишком близко, и эта горячая близость обезоруживает, лишает сил и желания защищаться, и Шерлок решается на капитуляцию, бормочет, теряясь от непривычной ему откровенности, от беззащитности и уязвимости своих чувств:
– Я боюсь, что он нравился тебе больше, чем я…
– Идиот… – отчаянно выдыхает доктор Уотсон и размыкает объятие только для того, чтобы тут же обхватить ладонями лицо детектива. – Шерлок… он – это ты, понимаешь?.. Он – это тоже ты...
* * *
Сидеть и ждать, пока Джон выйдет из ванной – изощренная пытка, и детектив не выдерживает, накинув халат на голое тело, в жарком нетерпении шагает по спальне, сердясь на друга за некстати затянувшиеся водные процедуры.
И пусть ожидание длится всего пятнадцать минут, Шерлоку кажется, что прошла вечность.
* * *
Сначала они вместе навели относительный порядок в гостиной – Джон перемыл чашки, а Шерлок торопливо рассовал по местам журналы и книги, потом, столкнувшись на кухне, опять с неизбежностью начали целоваться и чуть не нанесли материальный ущерб миссис Хадсон, когда, потеряв равновесие, неловко рухнули на кухонный стол.
А затем Джон заявил, что ему нужно в душ, достал из сумки бритву и мыльные принадлежности, но не стал подниматься к себе, а занял ванную Шерлока…
* * *
…Шум воды стихает, Холмс перестает метаться из угла в угол, пристально смотрит на дверь ванной комнаты, словно пытаясь разглядеть что-то сквозь непрозрачное матовое стекло, и вдруг, осененный внезапным предположением, тянется к дверной ручке.
Так и есть – не заперто…
От радостного предвкушения по телу пробегает обжигающая волна, затаив дыхание, Шерлок заходит внутрь и аккуратно прикрывает за собой дверь, млея от чарующего ощущения дежавю – прямо перед ним спиной к нему стоит Джон и протирает волосы полотенцем.
Пояс халата почему-то оказывается затянутым в узел, детектив шепотом чертыхается, дергая его непослушными пальцами. Джон оглядывается через плечо, опускает руки, роняя полотенце, и, избавившись, наконец, от одежды, Шерлок бросается к нему, прижимается сзади, обнимая изо всех сил.
– Раздавишь… – Уотсон смешливо фыркает, и наказание следует незамедлительно – Шерлок без церемоний берет в плен его рот, и Джон с готовностью сдается на милость победителя, откидывает голову назад, подставляясь, позволяя партнеру доминировать в поцелуе.
Его тело – распаренное и влажное после душа, и Холмс с наслаждением безостановочно гладит его ладонями, приникает губами к нежной коже под ухом, посасывает, лижет, покусывает с плотоядной настойчивостью.
– Послушай… – Джон чуть отстраняется, улыбаясь, заглядывает в глаза, – если тебе так важно получить над ним преимущество… – он перехватывает руки Шерлока, направляет их так, что одна ладонь детектива накрывает его член – горячий и твердый, а другая ложится на горло. – Я могу дать тебе то, что не давал ему. Хочешь?..
Шерлок хочет.
Так хочет, что даже не может об этом сказать, а может только покрывать благодарными поцелуями шею и плечи, ловя кончиками пальцев бешено колотящийся пульс, изнывая от удушающего, головокружительного желания. Ему хочется взять Джона, проникнуть в него так глубоко, как только можно, раствориться в нем, прорасти в него, как деревья прорастают корнями в землю, завладеть им полностью и безоговорочно.
Мысль о том, что лучше добраться до постели, рождается и тут же исчезает, нещадно испепеленная вожделением, Шерлок обнимает Джона за пояс, тянет вниз, на пол, заставляя опуститься на колени, зацеловывает спину, с благоговением касается ягодиц…
…Спустя несколько минут не существует ничего, кроме жгучего, исступленного, безумного вихря, с неодолимой силой уносящего все дальше и дальше, окружающая действительность гаснет, эмоции и мысли сливаются в одну точку, освобождая место все нарастающему физическому удовольствию. Джон громко вскрикивает, кончая, и Шерлока тут же неотвратимо выталкивает за грань, острота ощущений почти невыносима, и он тоже вскрикивает, отчаянно и победно, содрогаясь от охватившего тело мучительного блаженства…
* * *
Намного позже, предельно утомленные, они лежат в постели рядом друг с другом, и Шерлок лениво водит пальцем по спине Джона, вырисовывая собственный невидимый вариант таблицы Менделеева.
– Я что хотел спросить… – Уотсон приоткрывает один глаз, этот глаз лукаво поблескивает, и детектив прищуривается с подозрением. – Тогда в участке, в кабинете Лестрейда, когда ты…
– Повеселил тебя показательным выступлением?..
Вспоминать по-прежнему неприятно, но Джон сразу придвигается ближе, ласково касается губами губ, нейтрализуя всколыхнувшуюся было горечь.
– Мне интересно, что ты тогда так и недоговорил…
– У Андерсона в заднем кармане брюк была бумажка… – отчего-то визит в полицию вдруг кажется невероятно далеким и незначительным, – уверен, номер телефона, написанный губной помадой…
– Вот он засранец… – Уотсон забавно наморщивает переносицу. – Скажешь ей?..
– Нет… – Шерлок неожиданно ловит себя на непривычном сочувствии к Салли Донован. – Сами разберутся…
Джон удивленно вскидывает брови, но воздерживается от комментариев, снова целует, и, покоряясь опьяняющей нежности его губ, Шерлок забывает и про Салли, и про Андерсона, и про полицейский участок.
* * *
Ночью он внезапно открывает глаза, словно и не спал вовсе, выбирается из-под одеяла, голышом, передергиваясь от холода, выбегает в гостиную. Не зажигая света, опускается на корточки, тянет из-под письменного стола коробку, достает рамку с фото и также бегом возвращается в спальню.
В темноте разглядеть изображение невозможно, но Шерлок все равно всматривается в фотографию, потом тихонько ставит ее на прикроватную тумбу – точно так, как она стояла, когда он впервые ее увидел. Джон едва слышно ворчит, когда детектив жмется к нему захолодевшим телом, и тут же обнимает теплой рукой, привлекая к себе еще ближе, а Шерлок думает о том, как обозначить то состояние окрыляющей безмятежности, что сейчас владеет его душой.
Дефиниция приходит на ум за мгновение до того, как он снова проваливается в сон.
Счастье.