Сегодня было по-весеннему тепло, словно она, весна, проспавшая свою смену, впопыхах вернулась на работу, а теперь в три пота пытается выполнить поставленный план. Солнце выжгло все дождевые и серые тучи и теперь обогревало землю после долгого холодного сна. А солнечные зайчики бегали по стёклам домов, то и дело нарочно пробегая по нашим глазам. Помимо ярких лучей и долгожданного тепла, крепость обдувал прохладный и приятный ветерок, отчего и дышать было намного легче, чем в прошлые дни.
После той долгой и страстной ночи я стал ощущать себя лучше прежнего: стал высыпаться, весь день сопутствовало хорошее настроение, и всё хочется прогуливаться по крепости и за её пределами. С той девушкой я не раз пересекался, а при беседе с нею ощущал, что словно наполняюсь радостным настроением. Только вот того приятного аромата, что источала она тогда, у неё уже нет — и опьянения я не чувствовал. Всё-таки мне тогда очень хорошо повезло, раз уже во второй день жизни смог провести ночь с девушкой своего вида. Как я понял с её слов при разговорах с нею, чем чаще происходит половой контакт, тем лучше для организма: не только физическое удовлетворение, но и психологическое, раз я так прекрасно ощущаю себя в последующие дни.
Комендант крепости, полковник Джек Кин, вызвал нас по какому-то важному делу. Комендатура находилась практически в центре поселения, но идти нам всё равно не так долго было.
— Интересно, полковник нас по какому делу вызвал? — Спросил сам себя я, поправив куртку.
— Думаю, по важному, раз сам решил с нами переговорить, — ответил Берт, обойдя наполовину высохшую лужу.
— А сегодня намного теплее, чем обычно, — добавил я. — Вон, с расстёгнутыми куртками ходим по крепости.
— Это точно, — согласился он со мною, — для такой местности сейчас очень тепло. Но ты всё равно хочешь уехать отсюда?
— Да, конечно, — сказал я. — Надо будет попросить его, когда будем там.
Мы остановились как раз перед тем зданием, к которому чуть больше недели назад прибыли на грузовике после побега из лаборатории. Мокрые и оборванные. Когда охрана проверила нас и пропустила, в дверях меня и Берта вновь обдул тот тёплый воздух, который в первом дне моей жизни высушил меня после экстремального купания в холодной реке. Пройдя через те же полутёмные коридоры, мы оказались перед нужной нам дверью с табличкой «Комендант крепости Полковник Джек Кин».
— Здравствуйте, — сказал я, постучавшись. — Звали?
Он сидел за своим столом и что-то писал в тетради, сосредоточившись на этом деле, поэтому и не сразу заметил меня и стук по двери. После того как я повторил приветствие, он, выйдя словно из гипноза, поднял голову и произнёс своим низким и приятным голосом:
— А, вы, новички. Хорошо, что вы пришли. Тут очень важное дело с вами есть. Проходите.
Пройдя в кабинет, мы сели рядом с ним на два стула. Повозившись на своём рабочем месте, ирбис достал белую папку и, вынув оттуда какие-то бумаги, выдал их нам.
— Вчера прибыли результаты ваших анализов. Можете с ними ознакомиться.
Читать я мог, то есть помнил, как это делать, так что первым вскрыл документ, где, помимо результатов, лежали и мои документы. Тут были паспорт, страховое свидетельство и многое-многое другое из бюрократических аспектов общества. Фотография на паспорт была покрыта глянцевым слоем, отчего и отсвечивала попадающие на неё лучи. Посмотрев на неё, я понял, что мог бы выйти получше, но изменить это я пока не мог. Отложив документы в сторону, я достал результаты экспертизы. Всё это было всего лишь для печати в медицинской книжке, кроме одного — теста на личность в прошлой жизни. Вскрыв отдельный файл, я с невиданной жадностью вцепился в бумажку и так же прочитывал текст.
Когда я был человеком, меня звали Арни Молев, который пропал без вести под Анкориджем. Его данные, то есть мои, были в общей базе, поэтому специалисты и смогли узнать, кем был я. Думаю, моя ДНК имела сходства с прошлой, раз так и узнали.
Пустота. Пустота да и только пребывала сейчас во мне. Может быть, я бы очень сильно удивился, поразился этому известию, но я никак не реагировал на это. Не валился на спинку стула, не лихорадило. Вообще никаких эмоций не было. Я мог бы молчаливо отложить бумаги в сторону, затем встать и сделать пару кругов по кабинету, молчаливо рассуждая об узнанном. Но я не помнил прежнего себя. Я даже не знал, как выглядел раньше, вне тела этого антропоморфного мускулистого лиса. Я есть я. Я есть лис. Я есть фуриец. Мне нечего помнить из прошлой жизни. Я помню только себя — лиса, сбежавшего чуть больше недели назад из лаборатории, где до сих пор почему-то клепают мне подобных существ. Может, из-за этого я и не волновался особого. Не устраивал истерику.
Я посмотрел на Берта: тот тоже особых эмоций не выделял. Он-то дольше меня живёт и смог обзавестись другом в том особняке, который знал про него — и смог сказать ему, кем он был до превращения. Положив документы на стол, он тоже посмотрел на меня. На мгновение мы сошлись взглядами и смотрели друг на друга. Я видел в его глазах безразличие. Тоску, что медленно начала разъедать его. Думаю, он заскучал по тому человеку, что был добр к нему и помог привыкнуть к своему телу, когда он только что «появился на свет». Когда он моргнул, в его глазах тоска смылась вместе с глазной слизистой, а на её месте появились тихая радость и умиротворение.
Мгновения нам хватило понять, что быть нам друзьями.
— Ну, так что? — Спросил полковник и улыбнулся: — Думаю, вы ознакомились с результатами. Надеюсь, у вас есть места в карманах, чтобы забрать документы?
— Да, большое спасибо за помощь, — произнёс я, спрятав документы в куртке.
— Теперь моей задачей осталось только помочь определиться вам с вашей будущей профессией, — сказав это, он блеснул своими чёрными глазами.
— Всё хочется спросить вас, — проговорил Берт. — Вы сами это делаете или вы обязаны так делать?
— Я обязан так делать, — ответил ирбис, кивнув головой. — Понимаете, сейчас, хоть и прошло несколько лет после окончания войны, продолжают появляться новые фурийцы. Обычно это происходит здесь, в Америке. Мы находим фурийцев, приводим их в нормальный облик и помогаем им устроиться в обществе. За это нам платят — мы обязаны так делать.
— Спасибо, — сказал Берт.
— Так, кем вы хотели быть? — вернулся к раннему вопросу он.
Я призадумался. Я живу в новом облике чуть больше недели. Слишком мало, чтобы понять, кем можно было бы стать. Да и большинства профессий просто я не знаю. Вопрос застал меня врасплох. Когда я был в Анкоридже, то нечаянно подслушал разговор двух людей, которые жаловались на офисную работу. Что очень они хотели там не работать и с бумагами дело не иметь. Думаю, они правы. Может быть, на заводах и фабриках найти себе специальность? Или в правоохранительных органах? Как раз там и работать, имея такие мускулы, как у меня.
— Берт, может, в полиции? — предложил я. — Как ты думаешь?
— Я согласен с тобою, — ответил он. — В мире полно гадов, какие повстречались нам в лаборатории. Думаю, подмога в численности двух фурийцев не помешала бы.
— Так, значит, правоохранительные органы? — улыбнулся Джек Кин. — Если хотите, то вам повезло: для таких хвостатых полицейских соединений специально создана государственная организация — Фурийская служба безопасности. Всех желающих фурийцев берут.
— Мы согласны, — произнёс я и, положив ногу на ногу, добавил: — Только можно не здесь. А где-нибудь потеплее?
— У меня есть родной брат в таком месте — он как раз работает в ФСБ. Созвонюсь с ним, поговорю, — тихо посмеялся он. — Как раз на Балканском полуострове. Там тепло.
— Еще раз спасибо большое, — произнёс Берт.
— Да, кстати, Берт, — обратился к нему полковник. — На днях мои солдаты смогли обнаружить тот особняк, из которого вы сбежали. Ты попросил меня сообщить о Марке Дарке.
— Да, — ответил Берт и тут же спросил: — Он как, жив?
— Сожалею, Вильямс, — грустно произнёс комендант. — При штурме произошел взрыв, и всё здание ушло под землю. Твой друг погиб вместе с другими под завалами.
Берт ужаснулся при таком известии: хорошо было заметно со стороны, как резко он переменился в лице. Как из меланхоличного и спокойного состояния эмоции ягуара превратились в отчаяние и глубокое расстройство, медленно поедающее его изнутри. Наверное, это очень тяжело узнать, что твой первый друг, который помог тебе свыкнуться с новым телом и новым миром, первым, кто относился как с равным, а не как с диким животным, уже нет в живых. Ягуар наверняка бы упал, если бы стоял, а не сидел бы на стуле, поражённый от такого печального известия.
Может, то, что он остался под бетонными завалами — это ложь, которой прикрылся Джек Кин, чтобы не пасть лицом перед Бертом, или, может быть, чтобы просто отвязаться от него. Может, этого человека убили свои же, как только узнали о причастии его к побегу двух фурийцев, один из которых совсем недавно пришёл в себя. Может быть, погиб Марк Дарк от шальной пули, что совсем не редкость при штурмах и подобных операциях силовиков. Что бы ни было, сейчас его уже нет в живых, и нет возможности вернуть его.
— Марк… — только его имя смог выдавить из себя Берт перед тем, как упереться рукой об стол, положить на неё голову и замолчать на мгновение. — Ты всегда рисковал своей шкурой. Так хотел помочь мне…
На удивление Берт не заплакал и даже не хныкал и не рыдал, а стойко держался. Только замолк, как старый граммофон после окончания песни. От него не слышалось никакого звука, никакого нервного шёпота, медленно перерастающего в речь психически неуравновешенного. Он затих и замер, как статуя, и так же игнорировал нас, как и те статуи, что встречались мне в Анкоридже, когда мимо них проезжали автомобили и проходили прохожие, изредка обращая на них внимание. Сейчас же Вильямс тоже был похож на такую статую, но только в согнутой и сидячей форме.
— Спасибо, что помогли нам, — встав со стула, сказал я без всякой желчи задумавшемуся ирбису. — Мы в долгу перед вами.
— Спустя пару дней вы сможете поехать на Балканы, — тихо произнёс полковник Кин. — И я вновь приношу свои соболезнования по поводу его друга.
— Берт, Берт, — позвал я, дотронувшись до него. — Берт!
— А? — словно проснулся он. — Извините, что у вас тут вот так эмоции вывалил.
— Ничего страшного, — ответил ирбис. — Вы можете идти.
Мы вышли из комендатуры. Двое охранников проводили взглядом нас до самого поворота, где мы, наконец, скрылись от их пронзительных взоров. Мы пробыли там недолго: меньше часа нам понадобилось, чтобы получить все нужные документы и узнать, кем мы были раньше. А Берту — новость о смерти друга, после которой он всё время у Кина пребывал в забытом и астральном состоянии. И что удивительно, Берт только произнёс пару слов и упёр голову об кулак и, словно заснув, пробыл так до конца визита.
Ощущения после посещения коменданта были смешанными: я был рад получению своих долгожданных документов, но, узнав, кем я был до метаморфозы, я чувствовал себя опустошённым. Меня волновало не столько отсутствие каких-либо эмоций, сколько безразличие к своему прошлому, словно и не был я этим Арни Молевым, молодым парнем с каштановыми волосами, крепким, как у солдата, телом и взглядом, источающим абсолютное равнодушие. Достав из куртки своё дело, я ещё раз взглянул на одну из последних фотографий прошлого меня: будто смотрю на чужого и чуждого мне человека, совершенно незнакомого и такого же безразличного, как и его взгляд. Глупо говорить, что я непохож на него, но я не вижу никакого сходства. Только глаза у нас зелёные. Мало ли у кого могут быть зелёные глаза? Может быть, экспертиза ошиблась, и это совсем не я. Или те сыворотки, что, по словам Гилберта, вкалывали нам, так изменили наше сознание, что возможность читать, писать и решать математические задачи не только школьного уровня осталась, а личные воспоминания, не связанные ни с полученной информацией, ни со знаниями, стёрлись и забылись навсегда.
Убрав документы обратно в куртку, я посмотрел на Берта: тот был мрачнее тучи, готовящейся к долгому и проливному дождю. Я догадываюсь, что Берт сдерживает порывы своих эмоций, кое-как не выливающихся из его глаз. На протяжении пути он тяжело вздыхал, запинался, а хвост чуть ли не подметал холодную землю под ногами. И солнце словно перестало греть землю, продолжая светить, но без того желанного тепла, чего не хватает в этом месте. Всего лишь муляж. Как и эти экспертизы на прошлое, будто бы они что-то изменили.
— Берт, давай сходим в бар? — Предложил я ему, заметив на горизонте яркую вывеску этого здания.
— Давай, — согласился он и грустным голосом добавил: — Я сейчас не против выпивки. Ты в прошлый раз там был — что посоветуешь?
— Крепкие напитки, — улыбнулся я. — Там волк бармен — он знает.
— Давай, пошли, — без каких-либо эмоций проговорил он.
— Берт, я сожалею, — сказал я, спускаясь по каменной лестнице. — Это, наверное, тяжело, когда теряешь близкого?
— Спасибо, Айзек, но сейчас, увы, ничем не поможешь, — ответил он. — Марк всегда был рисковым человеком, но хорошим. И вот он мёртв. Эх…
— Ну ладно, раскиснуть совсем не хватало. — Пытаясь приободрить его, произнёс я и, сделав секундную паузу, сказал: — Вон, смотри, и к бару пришли.
Открыв дверь, я увидел то же тихое место, что встретил несколькими днями ранее, но сейчас посетителей было ещё меньше: по разным углам были раскиданы несколько людей и фурийцев, беспечно доедавших свою еду. Мы прошли к стойке, за которой сидел тот же волк, тщательно протирая стаканы белой тряпкой. Завидев нас, он так же весело проговорил:
— О, уже знакомое лицо! Как я понимаю, это твой друг, с которым ты и сбежал?
— Да, он самый, — улыбнулся Берт. — И он хочет, чтобы его тоже ознакомили со списком крепких спиртных напитков.
— Да не вопрос!
Всё тем же радостным голосом, что присуще, как я вижу, барменам и официантам, произнёс волк и, достав из-под стойки два чистых стеклянных стакана и разлив по ним игристый напиток, повернулся и достал из холодильника знакомую бутылку алкоголя и, смешав его с газировкой в стакане, звякнул по нему двумя кубиками льда. В нос бросился ароматный запах, бодрящий голову и возбуждающий нервы, заставив вспомнить, как он обжигал горло и как после него наступало приятное чувство. По стенкам стаканов плескался коктейль из похожей жидкости на газировку и знакомого виски, а по краям стукались кубики льда. Глаза Берта явно проявляли интерес к этому: он внимательно смотрел, как бармен разливал шипучие жидкости по стеклянным сосудам и с лёгкой небрежностью кидал лёд туда.
— Держите, наслаждайтесь! — сказал волк.
— Что-то новое? — спросил я, взяв в руки стакан.
— Да, кола с виски и со льдом, — ответил он и, сделав секундную паузу, поинтересовался: — Вижу, твой друг чем-то расстроен?
— Есть такое, — ответил за меня Берт, — но, жаловаться не вижу смысла.
— Но лучше сказать, что так расстроило тебя, — произнёс он и, упершись об стойку, улыбнулся. — Бармены для этого в самый раз!
— Да вы вообще язык умеете развязывать, — усмехнулся я. — В прошлый раз заговаривал меня.
— Помню, пока Лара не пришла, — оголил он клыки.
— В том особняке — вы, наверное, знаете об этом — один человек был ко мне добр ко мне и относился ко мне лучше, чем другие там. А теперь его нет.
— М-да, печальное известие…
Он повторил нам. Горло на этот раз сильно не жгло, а вкус был намного приятнее и слаще обычного. Мы вели непринуждённую беседу, пока не пришли ещё клиенты — и ему пришлось отстать от нас, чтобы обслужить их.
Вдруг в нос ударил знакомый запах — это была та пантера, Лара. Видимо, она увидела нас и подошла к нам. Она была одета в то же пальто. Вид её был усталый: кажется, она пришла с работы.
— Привет, Айзек, — произнесла она и поцеловала меня в щёку. — Вижу, ты с другом.
— Конечно, — вновь сказал за меня Берт и улыбнулся. — Как я думаю, ты та девушка, которая познакомила Айзека со всеми плюсами отношений?
— Ну, вроде того, — тоже так же улыбнувшись, ответила она. — Что, не могли потерпеть до вечера: немного же оставалось?
— Увы, не выдержали, — сказал я. — Рей опять нас заболтал.
— А ты откуда в такое время в таком месте? — поинтересовался Берт.
— Со смены я, — ответила она и зевнула, — с ночной. Думала, пропущу стакан-другой для сна и пойду спать, а тут знакомые лица. Может, тогда пройдём к свободному столу?
— Давай, — произнёс я.
До вечера мы просидели в этом заведении, весело беседуя друг с другом. Мне было приятно разговаривать с Ларой, да и не хотелось прерывать наше непринуждённое общение. Может быть, это было связано с тем, что она — женщина, и нас, мужчин, что-то влекло к ней, словно она заряжала нас позитивным настроем.
***
Полковник Кин сдержал свое слово — и теперь мы ехали к тому городу, к которому мы и попросили купить билеты. Не знаю, как он, но я, увы, в таком холодном месте жить не собираюсь. Я хоть и весь мехом покрыт, но носить полгода зимние куртки не имею никакого желания. К тому же здесь, чтобы добраться до ближайшего города, надо ехать почти двести километров на джипе с гусеничной лентой вместо колёс, иначе можно надолго застрять в болоте.
Перед выездом Кин дал нам маленькую книжку, чуть меньше ста страниц, где рассказывалось о прошедших годах. Оказалось, что произошла Третья Мировая война, вследствие чего появились мы, фурийцы. Новый вид в «древе» людей. Homo furrure. Или человек меховой. Значит, человек. В целом, фурийцы и люди отличаются только внешностью, а остальные физиологические качества те же. Фурийцы. Как говорят в интернете: куда лучше, куда живучее. Жалко, что написано было на сайте фанатов. К тому же узнали, что все государства объединились в одно — Федеративная Республика Земля (ФРЗ). Объединились, осознав, что война сильно ухудшает экономику, науку и тормозит прогресс, ведь за весь период военных действий, кроме ряда орудий массового поражения, отчего население планеты во много раз меньше, чем сейчас, и фурийцев, ничего не было изобретено, что пошло бы на благо всему населению. К тому же эта война оказалась самой разрушительной: из-за ядерного и климатического оружия погибло больше ста пятидесяти миллионов человек. В десятки раз больше — из-за геноцида и всемирного голода, разразившегося прямо в середине войны.
К счастью, мир смог ликвидировать ядерное заражение в тех местах нанесения ядерных ударов. А климатическое оружие не дало распространиться пеплу по всей планете.
Мы решили обосноваться в городе Апрометаль, крупнейшем городе на Балканах, построенном после войны на развалинах другого города, уничтоженного почти до основания, хотя сохранился район, где можно увидеть, каким он был до разрушения. Однако туристическое агентство крайне не рекомендует посещать его, так как опасно для жизни нахождение в нём. Как пишется в интернете о старом городе: местонахождение города представляло стратегический интерес для воюющих сторон, из-за чего на улицах поселения проходили ожесточённые бои, а артиллерия и авиация за одну волну сравнивала с землёй небольшой микрорайон.
Начальство командира Кина безвозмездно оплатило билеты до нашего пункта назначения, хоть они были очень дорогими. Также Кин сказал, что в этом городе работает его брат, Джим Кин, шеф местной Фурийской Службы Безопасности, которая выполняет работу и спецназа, и полиции, расследуя криминальные дела и принимая участие в освобождении и ликвидации бандитских группировок на территории города. Появилось тоже после войны, дабы облегчить работу клеркам в правительстве.
До нашего пункта назначения осталось совсем немного. Мы вылетели из Анкориджа на самолете, а затем, прилетев на Балканский полуостров, пересели на экспресс-поезд, который в течение часа-полтора доставит нас до пункта назначения. Перед отъездом в Апрометаль я попросил Кина, чтобы он помог найти моих родителей. Или хотя бы, в случае их гибели, места их захоронения и адрес жительства, где они жили до смерти. Он это сделал с помощью своих связей в правительстве, точнее, использовав свои полномочия, так как они ему позволяли. Отчего я крайне благодарен за доброту. Оказалось, что и они здесь тоже живут. Кин сказал эту радостную новость ещё до отъезда. Всю дорогу не мог дождаться, когда встречу их и обниму. Я думал, что у меня будут и мать, и отец, но оказались мать с отчимом. Не сказать, что я расстроился, но все-таки был рад, что есть живые родственники. Я им отправил письмо, чтобы они знали, что жив; написал, как теперь выгляжу, как выжил. Жалко, но у Берта никто из родственников не остался в живых. Он сильно огорчился, когда ему сказали, что он — единственный из семьи, кто выжил.
«Вы прибыли к станции Апрометаль. Просим всех пассажиров выйти из своих поездов», — донёсся голос диспетчера из рубки в громкоговорителе. Мы один час назад сделали пересадку в Подгорице с самолёта на поезд, после чего и прибыли в этот мегаполис. Из-за того, что вещей у нас было мало, нам хватило двух рюкзаков, поэтому мы вышли первыми из поезда, оказавшись на большой и блестящей от солнечных лучей станции. Дальше вокзал, основной. Мы высадились здесь, потому что отсюда ближе всего к домам. Вокзал же находится на окраине города.
Я попрощался с Бертом, сказав ему не ждать меня, да и сам он не пылал желанием узнать, кто мои родители. Он сразу же направился в свою квартиру, закинув на плечо рюкзак. Да, Кин постарался: не только устроил меня и Берта на работу, так ещё выделил нам по квартире, что очень щедро с его стороны. А может, нам опять немыслимо повезло.
Я стоял на перроне, дожидаясь, пока прибудет моя родня. Находился в приятном ожидании с вылета из Анкориджа. Стоя на перроне, где проходило множество людей и фурийцев, спешивших по своим делам, я заметил, что какая-то фигура появилась из толпы. Странно она выглядела. Это был человек, одетый в длинные штаны и в накидке с капюшоном. Он передал мне бумагу, где было написано сообщение, как он сказал, от моей семьи. Сначала я опешил, но подумал, что они по неизвестным причинам не смогут меня встретить, поэтому попросили, наверное, своего друга передать мне послание. Хм, странно, они могли бы мне позвонить, ведь в письме я указал номер своего телефона. Что-то непонятное происходит.
Но всё-таки письмо открыл в предвкушении тёплых слов и объяснений, почему они не смогли сами явиться или позвонить мне на телефон. Отрезав боковую сторону конверта когтём, я вытащил небольшой квадрат, где было написано следующее:
«Моя жена, конечно, поверила всем твоим словам, но, если ты, «пасынок» помнишь, ты сам решил уйти на войну, и ты для нас умер уже много лет назад. Я лучше буду отцом для родной Даши, чем общаться и называть родичем тебя, ошибку природы! Забудь дорогу в мой дом, животное! Надеюсь, «почтальон» передал письмо в целости и сохранности, чтобы ты всё смог прочитать»
От таких слов я был повергнут в шок, и ноги стали ватными, ослабли и не смогли держать мой вес — их будто подкосили, и я упал, приземлившись на скамью. Горькое чувство, мешочек которого лопнул внутри меня, начало растекаться по организму, заменяя мне все жидкости. Настроение после этого сразу треснуло на мелкие части и вместе с горьким чувством теперь плавало в моих «сосудах». Я сидел, понурив морду и прижав уши. Обида добавилась к горечи осознанному, что от этого письма я такой же одиночка, как Берт. Сдохну где-нибудь, и никто обо мне и не вспомнит. Будут остатки от моего трупа питать маленькое деревце, посаженное над моим надгробием. От всего этого хотелось всё разорвать. Явиться и «нагадить им перед входом», оставив подпись. Ну их к чёрту. Раз раньше без них обходился, значит, и сейчас тоже обойдусь.
Одно радует: я и Берт — друзья. У него нет семьи, нет даже дальних родственников. А я один выживший среди всех живых родных. Хотя теперь какие они родные. Так только: список в три имени, некогда что-то для меня значивших.
С одной стороны, я тоже как-то виновен, что остался один, но можно было порадоваться, понять, простить. У некоторых семей вообще никого не осталось. Неужели они так обижены на меня, что не хотят общаться со мной?
Я сидел так полчаса, осознавая, что произошло, что случилось. На войне можно умереть за пару секунд, потеряв при этом всё. Всё! Жизнь, здоровье, семью, друзей, которыми так дорожил и ценил. Сейчас — мир. Но почему-то создаётся впечатление, что похоронку принесли мне. Будто мы воевали по разные стороны баррикад.
Скамья подо мной уже нагревалась, отчего штаны на мягком месте вспотели. Вдобавок пригревало солнце, а лучи слепили глаза. Поезд отъехал десять минут назад, поэтому на станции никого уже не было, кроме пары-тройки работников и нескольких ожидающих. Вдруг я услышал голос, обращённый ко мне:
— Сынок, ты что так уши повесил?
— Сегодня какой-то тяжёлый день получился у меня.
Я поднял голову и увидел, что это была старая женщина.
— И что же такого случилось, если не секрет? — Произнесла она приятным старческим голосом.
— С родителями поссорился. Я самовольно ушёл на войну и вернулся целым и невредимым, а они до сих пор злобу на меня держат, — говорил откровенно, не скрывая, не опасаясь.
— Да-а-а, — протянула старушка, — а мои сыны умерли на войне, все до единого, а твои родители…. Просто они слегка удивлены от твоего нового вида.
— Они теперь мне тоже не родители, раз так со мной поступили!
— Ну, ты можешь так решать, и это твоё дело, но не забывай их. Они могут ещё пригодиться.
Бабушка, сказав это, спустя мгновение исчезла, я даже не успел опомниться и с понурой головой отправился себе в квартиру.
По пути к моему дому был парк, я решил не обходить его и пойти через это приятное место. Сам он был огромен и полон всяких цветочных сооружений, было множество прилавков с сахарной ватой, леденцами, воздушными шарами и много чего сладкого и вкусного. По парку гуляли различные пары, человеческие и фурийские. На лицах их была улыбка и они счастливы провести этот день совместно, только у меня была физиономия грусти и печали.
Вдруг пошёл сильный дождь, почти ливень. Влюблённые пары открыли зонты, а у кого их не было, спрятались под беседками, смеясь над внезапным полившим дождём. Я не спрятался под беседкой и пошёл дальше по парку в раздумьях о произошедшем. За что? Как они могли так поступить со мной? Если я теперь другой, то зачем от меня отрекаться? Может, было так, что я самовольно ушёл на войну и поссорился с родителями. Но я же вернулся в полном здравии. За что? За что так они со мной? Если так, то они тоже мне не родители! Ведь я для них умер на войне!
К моему счастью, дождь перестал идти, когда я вышел из парка. До моего дома долго идти, и я подумал, а не забыть ли мне на некоторое время это злосчастное письмо и прогуляться по этому огромнейшему городу, ведь на многое можно посмотреть, много чего купить, пока дойдёшь пешком до своего дома.
Город был огромный, много всяких людей и фурийцев. И все в мирном согласии, никто никого не упрекает о чужом виде. Почти утопия. По пути я не видел никаких межвидовых пар — фурийца и человека. Хорошо, не будет мороки насчёт этого.
Уже темнело, было где-то шесть часов, хотя я гуляю по городу уже час с тех пор, как приехал. До дома ещё далеко, но я не корю себя за то, что не поехал на метро. Приятно гулять по большому и красивому городу. Меня обдувает прохладный ветер и прочищает от всех дурных мыслей, прокрадывающихся во внутрь меня. После этого становится хорошо, и мысли о письме на мгновение отпадают. Я хотел разорвать его, но решил оставить как доказательство… Или напоминание о моём одиночном существовании. О том, что если и буду иметь потомков, то род начнётся с меня.
Вдруг у меня в животе уже заурчало. Я не ел с самого утра, так как денег на полноценный обед в поезде попросту жаба душила, чтобы потратить. Рядом оказалось кафе «Как дома» и снизу надпись: «Накормим сытно, вкусно, как дома». Долго не думая, я зашёл в это заведение, желая насытиться до отвала.
В кафе стояла темень, как на улице, но лампы поддерживали загадочный полумрак. Столики были как в ресторане, а стулья им не уступали: тоже обитые кожей, но искусственной. Я присел за один столик. Койот-официант подошёл и дал мне меню. Состав этого меню меня удивил: было разнообразное, от вегетарианских и до блюд для фурийцев. Не думал, что для нас специально создали такие блюда. Заплатил всего тридцать рулл. Мне подали красиво сервированные куриные ножки с рисом и чай с жасмином; думаю, он сможет успокоить меня, ведь за время, пока мне несли мой заказ, мне опять пришли мысли насчёт «этих родителей», чтобы им было неладно.
Выйдя из кафе, заметил, что уже наступили сумерки. Время было под семь часов вечера, по улице было много машин: легковые и грузовые. Все возвращались с работы домой, к своим семьям. Жалко, мне некуда возвращаться.
Пришёл домой где-то без двадцати восемь. Было темно, но благодаря фонарям, которые заряжаются днём от солнечного света и тепла, можно хорошо разглядеть двор, в котором находится мой дом. Он был чистым и красивым, с фонарями по краям и одной видеокамерой; по середине двора были горки и песочницы для малышей; также была мини-футбольная площадка, где играла ребятня постарше. Дом был высоким, в тридцать-сорок этажей, и хорошо, что с лифтом. Ноги отваливаются.
Открыв магнитным ключом подъездную дверь, войдя в нормально освещённый и чистый подъезд, я подошёл к лифту, нажав на кнопку вызова. Подождал полминуты, лифт распахнул передо мной двери, и я вошёл внутрь его. Голос в нём спросил, на какой мне этаж; ответил, что надо на двадцатый.
Выйдя из лифта, я подошёл к своей двери. Внутри меня растекалось мягкое чувство, будто я — студент, только что окончивший институт, и теперь стою перед новым домом, где буду жить. Я приложил электромагнитный ключ и, наконец-то, оказался в своём новом жилище, начав осматривать его. Просторное, уютное, со всеми удобствами, есть шкаф и даже телевизор, что очень обрадовало меня. В моей квартире две просторные комнаты. На кухне даже были кружка, тарелки и прочая кухонная утварь. Это мне облегчило дело, так как я сэкономил время и деньги.
Оказавшись в спальне, я сел на кровать и впал прострацию. Вышел, когда начал колебаться из стороны в сторону, будто маятник на веревочке. Мотнув головой в стороны, я встал и начал раздеваться. Чёрную футболку и бежевые брюки положил на стул. Посмотрев на руки, чуть было не прошёлся по ним, желая снять свои чёрные «перчатки». До сих пор не могу привыкнуть, что я — лис, и что у меня по локоть эти чёрные «перчатки» и по колено эти «носки».
Оставшись в трусах, «перчатках» и «носках», я лёг на кровать и в скором времени заснул под ритм ночного города.
