Фуриец

      Сейчас в столовой было полно народу — и очень шумно. Многие трапезничали в компании друзей и напарников, обсуждая планы на новый день. Другие же молча поедали свою еду, желая насладиться одиночеством перед тяжёлым рабочим днём. Слышался отчётливый стук половников, словно повара пытались сыграть с помощью них марш. Перегородки между кухней и залом, где находились столы, не было, поэтому весь густой белый пар доходил почти до дверей, откуда пытался ворваться в здание плотной пеленой лютый мороз. Я и Берт сидели за столом около выхода из воинской кухни, доедая свои завтраки. Я забыл, как называется блюдо, но на запах и вкус оно было очень приятным. Белое, зернистое, с большими комками коричневого мягкого вещества. Такой же консистенции, что и старый снег за углом этого строения. Кажется, это называется рис с котлетами. Как оно бы там ни именовалось, еда оказалась вкусной и сытной: я уже насытился, съев половину тарелки.       После того как мы прибыли в эту крепость, нас осмотрели местные врачи на наличие повреждений и ранений, чтобы не возникло заражения. Затем нам выдали одежду и отправили в эту же столовую, где мы впервые познакомились с нормальной пищей, а не незрелыми дарами леса, что я смог найти по пути до поселения, или объедками и недоваренными продуктами, чем кормили Берта до побега. После к нам приставили сопровождающего — и он нас довёл до временного места жительства. Сейчас мы как раз ожидаем его, когда он доест свою порцию и получит задание на сегодня.       Мы решили подождать его на улице, во дворе солдатской столовой. Как только я открыл дверь, в лицо, словно с особой брезгливостью, ударил порыв ветра, а затем сразу же исчез, когда я от него закрылся рукой. Утро выдалось очень морозным и противным, особенно после проливного дождя, смывшего весь иней с голых деревьев и пушистых, как мой хвост, елей. Хоть и мех был довольно густым, да и куртка тёплой, но всё равно дрожь пробирала насквозь, начиная с основания хвоста. Как местные жители тут вообще живут с такой мерзкой и холодной погодой, что печи и обогреватели не справляются со своей задачей? Из-за утренних заморозков я проснулся раньше будильника, весь дрожа и стуча зубами, как оживший скелет. Вдобавок ничто не помогало согреться: ни дополнительные обогревательные печи, ни новый слой одежды, ни увеличенная мощность печи. — Чёртов холод, — проговорил под нос я, накрыв голову капюшоном. — Да не преувеличивай, Айзек, — сказал Берт, упершись о перила. — Не так уж и холодно. — Да холоднее, чем вчера, — буркнул я. — И как тут они вообще живут? — Нашёл что сравнить: вчера дождя не было, поэтому и теплее было. А живут, потому что привыкли. — Да как вообще можно привыкнуть к такой стуже?       Видимо, настроение у меня с утра не задастся. К тому же нам сообщили, что сегодня мы на весь день уедем в какой-то город, чтобы там точнее обследовали нас, да и документы смогли сделать. Мы с Бертом с лаборатории сбежали новорождёнными существами, без каких-либо паспортов и полисов, без документов, подтверждающих нашу личность. Поэтому мы для местных являемся незаконными лицами, что удивляет: как ещё меня и Берта не выгнали. К тому же помогают, что ещё больше удивляет. — Ну что, парни, готовы к поездке?       Из-за наших спин донёсся весёлый голос — это был Гилберт, молодой рысь-фуриец, приставленный к нам и на сегодняшний день. Он был одет в плотную зимнюю куртку и большую тёплую шапку, отчего был похож на дикого охотника из юмористичных рассказов. По его словам, рысь будет нас сопровождать в течение всего дня, ведя от одной инстанции к другой, объясняя нам, что надо. — Ну да, Гилберт, — произнёс Берт, скрестив руки на груди. — Когда отъезжаем? — Сейчас зайдём в гараж. Я переоденусь в свою униформу. Потом поедем на джипе в город. — Кстати, что за город? — поинтересовался я. — И точно на весь день? — Едем в Анкоридж — это самое близкое к нам административное гражданское поселение. — Достав что-то похожее на крохотную цветную коробочку из куртки, ответил он. — Точно ли на весь день — не знаю. Это как очередь в медицинском центре и паспортном столе будет продвигаться: иногда быстро, что поражаешься, иногда медленно, отчего гепард наверняка повесится на соседнем дереве.       Сказав это, он зажёг бумажную трубку и, сделав глубокий вдох, выпустил белоснежное облако наверх. На миг оно окутало нас целиком густой белой пеленой, подобно дыму из печи, но после нового режущего порыва ветра его сдуло в тяжёлые угрюмые облака, из которых вот-вот вновь польёт промозглый дождь. Эта пелена пробралась внутрь нас и, словно схватившись за лёгкие, заставила невольно кашлянуть пару раз. А Гилберту нипочём оказалась эта дрянь, будто каждый день с таким сталкивается, отчего при виде нас усмехнулся пару раз. — Ну и дрянь же ты куришь, — сказал Берт, спускаясь с лестницы. — Знаешь, тут особого ассортимента и нет, дорогой мой, — поправляя пояс, ответил рысь-фуриец. — Что это вообще за чертовщина такая? — Я удивился такому едкому дыму и тлевшей бумаге на кончике трубки рыси. — Это сигарета, Айзек, — произнёс Гилберт и, показав её мне, усмехнулся: — Вижу, тебе не понравилось? — Ну к черту её, — буркнул я и после секундного молчания произнёс: — Где гараж находится? — В трёх минутах ходьбы отсюда. Поселение у нас маленькое, так что всё близко друг от друга. Сейчас придём.       Весь путь мы шли молча. Берт с интересом рассматривал поселение, Гилберт неспешно курил сигарету, стараясь не прожечь куртку. Я шёл сзади него неторопливым шагом: со стороны из-за этой тлеющей сигареты кажется, что фурийца ненароком подожгли, и он этого вовсе не замечает, с таким же спокойным и невозмутим лицом идя дальше по делам.       Когда надоело смотреть на якобы подожжённого наставника с тлеющей сигаретой в руках, я тоже, как и Берт, стал рассматривать крепость, но вскоре моё внимание приковал совсем другой вид: утреннее солнце, укутанное в густых и плотных облаках, чьи многочисленные яркие лучи пытаются пробиться сквозь их толщу, как искры огня в дровяной печи стараются донести свой свет, но терпят неудачу, отчего доходят лишь некоторые, а многие из них остаются или внутри каменных стен, или застревают в непроглядном и едком дыме. Солнце будто звало на помощь, посылая сигналы и мерцающие лучики, проедающие толщу серых облаков, несущих в себе лишь дождь и холод. Этот завораживающий вид гипнотизировал всех тех, кто посмотрел на небесное светило — и взгляд очень трудно оторвать от него. Я тоже, как и все многие жители этой крепости, не смог противостоять необычным чарам небесного светила, желающего пробиться сквозь плотный и ненавистный заслон и вылиться своим существом на весь свет.       Вскоре мы оказались перед небольшим двухэтажным бетонным зданием с автоматическими воротами. Из-за недавнего утреннего дождя на крыше словно появилась ржавчина, собирающаяся прогрызть её, как термит гнилое дерево. Рядом с входом стояли ещё солдаты гарнизона. Некоторые из них точно так же, как и Гилберт, дымили как паровозы, изредка пуская белые и серые кольца в небо. Многие из них уже были одеты в униформы, отражающие редкие солнечные лучи. Эти костюмы закрывали их тела практически полностью. Головы, как видно, были прикрыты металлом полностью, а места сгибов рук и ног, со слов Берта, защищены лишь кевларовым слоем, чтобы не затруднялось движение. Рысь-фуриец зашёл в пристройку, где быстро переоделся в этот костюм. Я ожидал, что когда он выйдет, то будет шуметь при ходьбе и греметь своей бронёй, но такого не случилось, будто вокруг костюма установлены глушители.       Дождавшись, когда некоторые из них докурят, мы с Гилбертом и ещё с одним человеком прошли в гараж, где посередине него в рассеивающемуся мраке пребывал джип с большими колёсами и пулемётной бронированной башней. Машина покрашена в камуфляж здешней зелёно-бурой местности, отчего в темноте казалась менее видимой. Однако это было не так заметно, если иметь глаза намного чувствительнее к свету, чем у обычного человека. Который сейчас светит фонариком в поисках выключателя. — Ну что, Айзек, готов к поездке? — Улыбнувшись во все клыки, спросил Гилберт. — А что-то в этой поездке может случиться? — вопросом на вопрос ответил я. — Ну да, бывает иногда, что бандиты могут напасть, — он нашёл кнопку и включил свет в гараже. — А ты думал, почему мы на военном джипе едем? — Ну, мы с Бертом отбились как-то — думаю, и в этот раз получится, — сев в джип, мы пристегнулись.       На место водителя сел человек, а за пулемётную башню — приставленный к нам фуриец. Стоять ему, однако, не пришлось, так как в салоне для него кустарным методом было оборудовано сиденье, так что видеть его зад, прикрытый металлом, не придётся. Пока мы ехали к главному блокпосту, Гилберт сидел на этом сиденье, свесив руки.       Вдруг я почувствовал невероятное расслабление, будто бы моё тело обездвижили, включив массажные аппараты под креслом автомобиля. Озноб, преследовавший меня всё утро, испарился, и на замену ему пришла лёгкая и приятная, еле ощутимая дрожь тела. Оно, дрожащее от недавнего холода, размякло и превратилось в вату, мягкую и меховую. Веки резко отяжелели — и налились сыпучим песком, отчего я закрыл глаза и мгновенно уснул, опрокинув голову назад.

***

— Айзек, вставай, — послышался издалека голос Берта. — Просыпайся! — А? Что? — сонно промямлил я. — Уже приехали? — Да, вставай давай, — он потряс меня за плечо.  — Встаю-встаю.       Протерев глаза, я отстегнул ремень безопасности и в прямом смысле слова вывалился из джипа. Оказалось, что весь путь я проспал в одном положении, отчего и затекли ноги, став мягче обычной ваты. Ощущение было такое, словно в ноги кипяток налили, который медленно и неприятно прожигает всю плоть изнутри, каплями пота проедая путь до кожи, а плоть на самих ногах сварилась и стала мягкой. Как только я с усердием смог встать, то сразу пришлось ухватиться за дверь: ноги резко вспотели, земля из-под ног словно стала исчезать, становиться очень мягкой, как резина, несмотря на чёрный асфальтный покров. — Что, ноги затекли? — Спросил Берт, увидев, как я держусь за дверь. — Да, есть немного. Уже проходит.       Это неприятное ощущение, что испытывается при затекании конечностей, как будто не спеша стала вытекать из ног, отпуская ежесекундно их каждый сантиметр, отчего я испытывал как чувство неудобства и некого раздражения, так и приятные, когда сгустки в икрах и голени расщепляются и рассасываются по всей сосудистой системе. — Так, Айзек, Берт, — к нам подошёл Гилберт со снятым шлемом, — сейчас первым делом зайдём в госпиталь, где вас тщательно обследуют: проверят на наличие болезней, паразитов и прочей нечисти, что очень маловероятно в фурийцах, затем сделают тест на возраст и медицинскую справку, а потом ещё много чего всякого. После госпиталя мы отвезём вас в паспортный стол и ЗАГС, где вас зарегистрируют и выдадут документы. Затем, перед отъездом, немного прогуляетесь по городу, шмоток накупите и просто развеетесь. — Неплохо так день проведём, — усмехнулся Берт, застёгивая куртку. — Ну что, пошли. Чем быстрее начнём, тем быстрее закончим.       Мы попали в центральный госпиталь, отличавшийся, со слов рыси, просторностью и громадностью. Прямо со входа нас встретил каскад люминесцентных ламп и расслабляющего, монотонного интерьера. Однако, несмотря на это, тут бурлила жизнь, как в муравейнике: медицинский персонал быстрым ходом шёл из одного конца в другой, больные же наоборот — неспешно и аккуратно перемещались по коридорам, иногда упираясь об стену для отдыха, а пациенты вроде нас, сгорая от нетерпения, ждали своей очереди в кабинеты врачей. Увидев весь этот разворошенный улей, я понял, что пробудем мы здесь до следующего утра, томясь в очередях. А у нас ещё нет документов, так что будем тухнуть тут ещё дольше.       Тяжело вздохнув, я стал рассматривать посетителей, выжидающих своей очереди, многие из которых были одеты в толстые и объёмистые куртки и тёплые шапки. Среди них я заметил женщину из фурийцев — это была очень красивая волчица с округлыми и широкими бёдрами и объёмной грудью. В крепости я тоже замечал фуриек и тоже с такой же привлекательной фигурой, которая нечасто встречалась у женщин из людей. Я против воли засмотрелся на эту волчицу, манящую своей ангельской красотой и дьявольской привлекательностью. Она словно заворожила меня, пробила что-то в сердце и, затуманив мой разум, заставила думать и смотреть лишь на неё, забыв обо всём, что творится рядом и сейчас. Что странно, такие же ощущения были и с фурийками из крепости, но резкий и сильный порыв ветра возвращал меня обратно.       Вдруг кто-то дотронулся до моего плеча и пошевелил. Я среагировал не сразу, наслаждаясь красотой волчицы, что сидела на диване, мило свесив ногу на ногу. Из ниоткуда в моей голове появились заманчивые мысли: мне ни с того ни с сего захотелось подойти и приобнять эту фурийку, прижаться к её телу и почувствовать эти большие груди, затем ощутить душистый аромат, эфирно парящий по всему телу. — Айзек, ты что, опять заснул? — Тряхнув за плечо, Гилберт усмехнулся и, завидев ту волчицу, сказал: — А, девушку увидел? Ну, в первое время у тебя будет такая ахинея. — И у тебя такое было? — спросил я. — Да, потом прошло, — ответил он и, махнув рукой, добавил: — Пошли, надо как можно быстрее пройти обследование.       Пройдя в левое крыло через те же монотонные стены и полы, уложенные серой кафельной плиткой, мы оказались перед стойкой с большими окнами. Подойдя к сидевшей за окном женщине, Гилберт достал какие-то бумаги и произнёс: — От полковника Кина. Новенькие. — Сказав это, он вручил бумаги женщине и, получив другие, повернулся к нам и сказал: — Всё, вот, держите список докторов, которых надо пройти. После всех врачей пройдёте в отдельное крыло госпиталя, там вас обследуют совсем по-другому. — Ничего себе, сколько докторов! — Воскликнул я, увидев длинный список всех врачей, которых нам предстоит пройти.  — Ладно, ничего такого страшного, — сказал Гилберт и махнул рукой. — Я тоже так же, как и вы, проходил все обследования. Так что не вы первые, не вы — последние. Я пошёл. Надеюсь, считать умеете и различите, где каждый кабинет находится? — Да, не беспокойся, считать, читать и писать умеем, — улыбнулся Берт и забрал бумаги себе. — Очень рад. Ну всё, встретимся через два-три часа или когда врачей пройдёте.       Сказав это, он дёрнул своим коротким пушистым хвостом и неторопливым шагом ушёл из поля зрения, скрывшись в многочисленной толпе больных и медиков. Вскоре от него не осталось и запаха присутствия, который хорошо я различал среди многих других запахов, парящих невидимыми сгустками посреди пушистых хвостов и курносых носов. Как я понял, быть фурийцем — значит, иметь очень хороший нюх, умеющий различать целые букеты запахов как живых существ, так и неживых. Очень резко, оказывается, пахнут люди, пренебрегающие гигиеной, что встречал я в крепости, но, думаю, и другим представителям этого вида такой запах тоже различим.       Помимо этого, я удивился, что помню, как надо читать, как правильно писать и считать: вывески в крепости я мог прочитывать и распознавать их значение, считать и вычитывать, какую температуру показывает градусник, тоже. И прочие факты тоже помню, что удивительно, так как я не могу припомнить, как меня зовут и кем вообще я был ранее, до метаморфозы. — Берт, ты, как и я, помнишь, как надо это делать? — спросил я его. — Ты имеешь в виду, как читать, писать? — уточнил он, сложив бумаги в пакет. — Да, помню. У меня неполная амнезия. — Амнезия? То есть — потеря памяти? — Да. Как вижу, у тебя то же самое, — улыбнулся он и, помолчав с секунду, продолжил: — Ну что, пошли проходить врачей? — Пошли — произнёс я, глубоко вздохнув.       Первым оказался хирург, у которого была протяжённая очередь пациентов, среди которых часто встречались с переломами, ушибами и растяжениями, что дало понять, на чём именно этот врач специализируется. Ни у меня, ни у Берта повреждений не наблюдается: можно было быстренько пройти первую своеобразную станцию посреди громаднейшего вокзала, куда приходят и уходят составы больных, хромых и лечащих. Однако, как и всем, пришлось дожидаться, когда пройдёт очередь перед нами.       Можно было открыть окно, за которым серовато поглядывал город, но, вспомнив, какой там холод и мороз, от чего нельзя спастись пушистым мехом и тёплой курткой, я подумал, что можно и потерпеть неприятный запах, клубившийся над пациентами. Кто-то из них снял бинтовую повязку и дал коже подышать свежим воздухом после долгого томления в плену у всяческих мазей и настоек, отличающихся редкими и специфическими запахами. Вторые сняли тяжёлые куртки и шерстяные свитеры, ощутив облегчение и свободу, но напрочь позабыли, какой аромат они источают. Очень резкий такой запах был у редко встречаемых фурийцев — в частности, у псовых, как и я, чей мех особенно пушистый и тёплый. А третьи просто-напросто забыли или не захотели принять душ. Может, такой контраст запаха и неощутим человеку, но я, фуриец, имея такой большой нос, находящийся на краю собачьей морды, мог обонять каждого. — Берт, а ты сколько находишься в теле фурийца? — Сказал я, жестом указав на своё мускулистое тело, как и у Берта. — Точно не знаю, но примерно почти полгода, — ответил он. — А тот человек в особняке, который симпатизирует тебе, и о мире рассказывал? — Да, когда была не его смена и когда охраны в коридорах не наблюдалось. Поначалу я смотрел на него так же, как и на других людей, которых впервые в жизни встретил, очутившись на полу большой капсулы. Однако он не относился ко мне с презрением, как другие, и любил беседовать со мной. Он много чего мне рассказал. От него же я и узнал, что меня зовут Роберт Вильямс. И много чего другого.       Берт на минуту смолк, словно вспоминал те моменты, когда с ним там разговаривали ни как с опытом, ни как с диким зверьем и ни как с низшим существом. Затем он произнёс: — Надеюсь, он жив и его не схватили свои же и не убили за то, что помог нам сбежать.       Вновь глубоко вздохнув, я пожелал, чтобы этот день, — хотя бы обследование, — закончилось как можно быстрее. А время за очередью я убил, разговаривая с Бертом и узнавая про него много нового и интересного.

***

      Оказалось, что я был прав: всё обследование действительно заняло довольно-таки долгое время. Нас просмотрели не только такие рядовые врачи, как хирург или терапевт, но и узкоспециализированные: таких мы повстречали, когда прошли в левое крыло госпиталя, где с нас взяли кровь с пальца и с вены и всё, что можно было взять на анализы. Доктора нам сказали, что смогут даже определить наши возрасты и то, кем мы были до метаморфозы, что очень сильно меня удивило.       После экскурсии по местному госпиталю и ознакомления с профессиями докторов меня и Берта также поджидало ещё одно развлечение, причём намного интереснее, чем лаборатория при госпитале. Паспортный стол, где нас сфотографировали и выдали временные документы, пока основные данные будут вбивать в общий реестр. — Ну что, интересно день проходит? — Ехидной улыбкой посмотрел на нас Гилберт, докуривая сигарету. — Очень, прямо очень сильно, — с сарказмом проговорил я, застёгивая куртку. — Надеюсь, после того как получим документы, вся эта катавасия пройдёт или хотя бы долго тревожить не будет. — Будет или не будет, но через определённый срок всё равно придётся пройти это, — сказала рысь, бросив окурок в урну. — Ну ладно, дела закончены — можно и передохнуть. — Что, обратно в крепость возвращаемся? — спросил Берт. — Рановато ещё, — улыбнулся фуриец и, засунув руку в куртку, достал оттуда денежные купюры. — Нате, это вам на карманные расходы от полковника: купите себе одежды, недорогих аксессуаров или сладостей. — Это со всеми так делают? — Взяв свою часть, я спросил. — Да, конечно. И со мной такое было, — произнес Гилберт и, поправив броню, показал на здание паспортного стола. — Ладно, мы вас будем ждать вот здесь. У вас сейчас есть примерно чуть больше двух часов.       Сказав это, он развернулся и пошёл к броневому джипу, на которого, что странно, никто не обращал внимания, будто военная машина тут — обыденность. — Так, у меня триста восемьдесят рулл, — сказал я, пересчитав деньги. — Странное название — «рулл». — Да, странноватое. А выдали нам поровну, — ответил Берт. — Ну что, пошли закупаться? — Пошли.       Первым делом нам надо было приобрести сменное бельё и верхнюю одежду, так как с лаборатории мы сбежали чуть ли не голыми, а в крепости выдали только одну пару футболок и штанов. Анкоридж — город большой, и магазинов тут хватает. Прямо напротив паспортного стола находился трехэтажный торговый центр с переливающейся яркой вывеской и множеством плакатов с самыми разными магазинами. — Берт, давай туда? — предложил я, указав на строение. — Наверное. Думаю, другие ничем от него не отличаются же? — произнёс он.       Торговый дом находился на другой стороне дороги, опоясанной парами светофоров и пешеходным переходом на асфальте, что стал намного светлее, чем утром после проливного дождя. Я заметил, что у фурийца есть преимущество над человеком в плане теплоизоляции, имея пушистый мех на теле, однако что в крепости, что здесь, в Анкоридже, очень мало фурийцев. Очень редко я встречал тут. Чаще всего попадались люди, обёрнутые в несколько слоёв толстых курток и обутые в здоровые ботинки. Если я и встречал фурийцев, то они были одеты чуть ли не налегке, а некоторые даже были без шапок. По сравнению с ними, я казался словно стриженным налысо, отчего и одет плотнее. — Ух, чёртов холод, — сказал я, потерев ладонь об ладонь. — Шапку бы ещё. — Как тебе вчера-то холодно не было? — удивлённо спросил Берт. — Ты же практически голый шёл по лесу после купания в реке. — Сам не знаю. После этого словно заговорённым стал, — улыбнулся я.       Дверь нам открывать не пришлось: она сама автоматически отодвинула свои ставни в стороны, будто открывала путникам вход в свои покои. За ней нас ожидал настоящий каскад лавок, магазинов, киосков и много чего прочего, светившегося разноцветными огнями и переливающегося насыщенными красками постерами. Помимо всего этого, тут было большое скопление людей, мотавшихся из одного ларька к другому, возвращавшихся с универмагов с наполненными продуктами пакетами и сидящих за рабочим местом.       Не желая знать, куда хотел направиться ягуар, я зашёл в магазин одежды, где прямо на вешалках покоилось множество футболок, свитеров, брюк, дожидаясь своего хозяина, который купит их. Миновав стеллажи и вешалки с верхней одеждой, я подошёл к отделу шапок, что был разделён на две стенки: одна была для людей, а другая — для фурийцев со специальными вырезами для их больших ушей. Взяв одну шапку, я попытался надеть её, но мои уши оказались большими для неё. Со второй, с третьей то же самое было. — Что за чертовщина? — удивился я, положив обратно четвёртый головной убор. — Ни одна не подходит. — Может, у тебя уши слишком большие? — Ухмыльнулся Берт и, дотронувшись до одного уха, сказал: — И правда, чуть больше, чем у обычного лиса. — Да ну? — буркнул я. — Посмотри, нет ли ещё каких-нибудь отклонений? — Вижу, у тебя мех чутка темнее, чем у других лисов, — пару раз хохотнул он. — Эх, придётся, что ли, носить капюшон, пока не привыкну к такому холоду? — Придётся.       Помимо чуткого нюха, я получил от своего нового тела и большие уши, из-за которых мне, может быть, никогда не получится носить шапки. Что ещё интересного обнаружится во мне? И как долго мне придётся привыкать к этому телу? И вообще, помню ли я своё прошлое тело, человеческое, без меха и острых когтей, больших ушей и чуткого нюха?

***

      Военный внедорожник с пулемётной башней наверху, защищённой с четырёх сторон бронелистами, отчего она была похожа на панцирь черепахи, остановился возле блокпоста, укреплённого двумя башнями и мощными прожекторами, которые могли ослепить своим ярким огнём глаза. Джип был похож на что-то среднее между внедорожником «Тигром» и «Хамви», окрашенный в лесной камуфляж — в самый раз в лесной глуши.       К нам подошли два солдата, экипированные в бронированные костюмы нового поколения. Водитель, открыв окно, передал наши документы одному из них. Посмотрев, солдат отдал их обратно водителю, и блокпост впустил нас в поселение.       Джип не стал везти нас к нашему дому. Остановившись в военном гараже, водитель и солдат, сидевший за пулемётной башней, вышли, махнув хвостами и сказав, чтобы мы выходили. Спорить не стали, так как они — не такси, чтобы возить туда, куда нам захочется. Да и кто захочет продолжать работать, когда смена скоро закончится?       Хлопнув бронированными дверьми, мы вышли из машины и, закинув рюкзаки на плечи, отправились к своему дому. После разговора с Кином нам выдали один одноэтажный гостиничный дом на окраине крепости. Он был предназначен специально для тех фурийцев, кто только что сбежал из лаборатории. Здесь мало кто желал оставаться, поэтому кирпичный флигель не был так удобно оборудован, как дома постоянных жителей. Идти нам придётся долго, так как гараж находится около въезда в поселение. — Чёрт, побыстрее бы оказаться дома, — ворчал я, поправив рюкзак. — Жалко, что Гилберт не довёз нас дотуда, — сказал Берт, оголив клыки. — Ладно, хоть ноги разомнём, а то от двухчасовой поездки они превратились в вату, — остановившись, я щёлкнул суставом на лодыжке. — Угу, два часа до Анкориджа, затем два часа обратно, — пробубнил ягуар, посмотрев на закат.       Я тоже устремил свой взор на заходящее за горизонт тусклое солнце. Оно отливалось мутно-жёлтым цветом по центру, а по краям — бледно-оранжевым, отчего создавалось впечатление, что оно потухнет навсегда, отдав всё своё тепло наружу, согрев напоследок всю планету. А скоро всё повергнется во мрак. Но что радовало — это такой удивительный закат на Аляске. День клонится к концу, отдавая простор для ночи, и спустя десять часов снова заявит права на небо.       Мы весь день провели в Анкоридже — в самом крупном городе Аляски, население которого превышает отметку в двести тысяч человек. Оказались там потому, что нам, как новым «людям», нужны документы и что по закону наши данные, дата рождения, имена, медицинские данные, должны быть внесены в государственный реестр. После внесения данных нам выдали деньги на личные нужды, как новым гражданам государства. Нас отвезли человек и рысь-фуриец, которым Кин приказал присматривать за нами. Они-то и устроили экскурсию по городу, показав нам магазины, торговые центры, где мы купили одежду, ведь с лаборатории сбежали практически голыми. А половые органы, которые из-за чего-то были чересчур больших размеров, были не прикрыты мехом, как у наших диких копий. В крепости нам выдали одежду, но всё равно нужна была сменная одежда. Я купил пару футболок, рубашку, две пары штанов и нижнее белье. Также приобрёл в нескольких магазинах аксессуары. Главный — плеер, которому был несказанно рад. С ним обратный путь был не столь скучным.       Дойдя до флигеля, я открыл дверь с электронным замком. Надо приложить квадратный магнит к нему, и он, распознав кодированный ключ, откроет дверцу. Мы сняли с себя куртки, в которых даже нам, пушистым меховым созданиям, приходится ходить, иначе можно продрогнуть до костей. В доме была маленькая ванная комната, ещё меньше — кухня с чуланом и спальня с двумя кроватями. Я сразу же пошёл туда, кинув рюкзак, полный всяким накупленным добром, на пол возле чуланчика и лёг на кровать, которая после долгого и нудного дня стала для меня самой мягкой постелью.       Берт ещё маячил по комнате, расставляя в своей тумбочке барахло, которое он купил в городе. Ягуар выпотрошил все вещи на заправленную кровать и начал перебирать, рассуждая вслух о них. — И долго ты так будешь копошиться около тумбы? — Усмехнулся я, посмотрев, как он перебирает своё добро. — Столько, сколько надо, — буркнул в мою сторону ягуар. — Эх, и не лень тебе после такого дня? — Нет, не лень. И не мешай над златом чахнуть! Иди, лучше бы помылся. — Я только вчера мылся, — встав, присел на край кровати. — Ага, в реке после побега. Иди нормально помойся. — Ты тут не старший, кошка, чтобы мной командовать, — во мне раздался тихий смешок. — Кин оставил меня здесь главного, псина. И да, по результатам теста на возраст, я старше тебя на год.       Он протянул вынутый из рюкзака лист, сложенный пополам. Открыв его, я познакомился с заключением экспертизы крови, кожи и меховых волосков. По словам докторов из Анкориджа, мне — двадцать восемь лет, а Берту — двадцать девять. Эх, я думал, что помоложе буду. А тут почти тридцать лет. Одно радует: Берт ближе к тридцати годам. — Один год, а не десять лет, — сложив листок пополам, отдал обратно Берту. — Всё равно. Тебе приятно пахнуть, как животное, извалявшееся в грязи? — Ладно-ладно, — проворчал я и, встав с кровати, направился в сторону ванной комнаты.       Остановившись у двери, я разделся до нижнего белья, повесив одежду в прихожей. Зайдя в ванную, обнажился и, включив воду в душевой кабинке, встал под струи горячей воды. Надо же, я ничего не помню до вчерашнего дня. Будто бы теми способами, которыми меня превратили в того, кем я являюсь, очистили мне память. Так что это принятие душа — первое в моей памяти. Отчасти даже позабавило.       Попытки вспомнить прошлое никаких успехов не давали. Будто и не было меня двадцать восемь лет, будто родился только вчера. Таким. Большим, крупным. Но что больше поражало меня — это сохранившиеся знания прошлой жизни, до метаморфозы: я мог вычислять примеры, школьные математические уравнения и даже что-то, по словам медиков, из высшей математики, озвучивать элементарные законы физики и многое-многое другое. Оказывается, из памяти стёрлись только личные воспоминания: мои прочувственные эмоции, некогда испытанные чувства, переживания, значимые события, но знания — нет, так как с лёгкостью считал, читал и решал задачи. Несмотря ни на что, мне это было на руку, ведь благодаря этому не было чувства овощного состояния.       Горячие струи расслабляли и смягчали моё уставшее тело после долгой поездки по нужным инстанциям, чтобы сделать документы и выявить моё прошлое. Струи пробирались до самых костей и смывали всю усталость. Смывали дух той лаборатории, где превратили меня в гуманоида-лиса. Мочили мне мех на всём теле, начиная с кончиков ушей до хвоста.       Выключив воду, я вышел из кабинки. Увидев себя в зеркале, удивился своему виду, схожего со шваброй, вытащенной только что из воды. Из-за неё мех выглядел, как будто его намазали воском. Он ярко отсвечивался и так лоснился на мне, что подчёркивал мою фигуру. Чёрт, а она была, как у олимпийца. Подтянутая, тренированная, с мышцами на всём теле. Когда же я приобрел её? Может, до метаморфозы она была у меня? Раз так, значит, было и у всех других мужских особей фурийцев? Они проступали сквозь мех и выглядели так изящно, что невольно задаётся вопрос: что же они такого насыпали в сыворотки?       Чувство паники больше не преследовало меня. Оно исчезло, растворилось в эфирной жидкости, испарилось. Осталась только непривычность своего вида. Когда были в городе, я постоянно оборачивался на других фурийцев, которые изредка появлялись в городской толпе. Разглядывал их с головы до ног, заострял внимание на хвостах и ушах, будто я чувствовал себя человеком, хотя на самом деле это не так: я такой же, как и они, с ушами, хвостом и меховым покровом. Проведя день среди них, я стал свыкаться со своим видом, но теперь надо привыкнуть, что у меня есть хвост и что он может цепляться за всё подряд. Однако до сих пор, против воли, могу засмотреться на своё отражение, где с таким же интересным взглядом рассматривал меня высокий и крепко сложенный лис, с рельефной мускулатурой, спрятанной под пушистым тёмно-рыжим мехом, который к хвосту становился ещё темнее, отчего, по словам Берта, меня можно было спутать с койотом, но белая капля меха на кончике хвоста всё же выдавала мою лисью принадлежность.       Вытерев свой пушистый мех, я надел сменное бельё. Выйдя из ванны, снова лёг на кровать. Берт закончил расфасовывать свои вещи в тумбочке и теперь тоже лежал в постели, закинув ногу на ногу. — Ну, как душевая? — Спросил он, посмотрев на меня. — Ничего, пойдёт на пару дней пребывания здесь, — проронил я. — Так мечтаешь поскорее уехать отсюда? — Он устремил свой взор в книгу, которую купил в городе. — Да, потому что здесь без куртки ходить нельзя. — В тёплые края хочешь? — Берт перевернул страницу. — Сам как думаешь? Тебе здесь приятно, что ли?       Сложив грязные вещи в отдельный пакет, я достал плеер и начал слушать песни. Берт что-то сказал, но я не услышал его: успел включить воспроизведение. Я взял несколько карт музыки, которые надо вставлять в разъём плеера, чтобы определиться, какой жанр мне больше всего нравится. Каждые десять минут я менял карты, пока не нашёл удовлетворяющий меня жанр.       Так я провёл время до тех пор, пока ночь не сгустилась по крепости. Что удивительно, комендантские часы здесь не вводятся, поэтому люди и фурийцы до сих пор гуляют и веселятся по территории поселения.       Вскоре и мне захотелось проветриться. Я встал, надел свою чёрную джинсовую куртку. Берт, взглянув на меня, положив книгу на тумбу, спросил: — Ты куда? — Да прогуляться хочу. Пойдём со мной? — Предложил ему, стоя у входа. — Нет, спасибо, я устал и не хочу. — Ладно, как хочешь.       Я обулся и, хлопнув дверью, вышел на улицу, где меня встретил лицом к лицу холодный трескучий ветер, странный в это время года. Прикрывался рукой, пока порыв не стих. Чёртова погода. И как же здесь они живут? Наверное, мех у фурийцев становится жёстче обычного. Жёстче наждачной бумаги. Захочешь поцеловать одну — все губы в кровь сдерёшь.       Сунув руки в карманы штанов, я пошёл прогуливаться по поселению. Жалко, конечно, что Берт не пошёл, но эта поездка утомила его больше всего. Доктора с трудом проткнули ему кожу для сбора крови. Затем он дольше меня проходил медосмотр, а при регистрировании дважды путали его подвид. Сначала вписали леопард, затем гепард. Тогда подошёл Гилберт, рысь-фуриец, к регистратору и объяснил, что Берт — ягуар. Наблюдая за этой постановкой, я тихо усмехался над этим человеком, который не мог определить подвид моего друга.       Я прогуливался по маленьким улицам, осматривая небольшие домики в два-три этажа, где проживало местное население. Они жили в хорошо утеплённых строениях, где круглые сутки работало отопление в холодные времена года. Как я заметил, здесь не так много магазинов: за весь прошедший путь увидел один продуктовый, один хозяйственный и ещё один, название которого не смог прочитать. Однако не такое разнообразие здесь, как в Анкоридже: там десять магазинов на квадратный метр. Хотя нашёл, что сравнить: большой город и крепость.       Интересно, они тут со скуки не повесились ли? Оказывается, нет. Я набрёл на какой-то бар. Бар в крепости? Думаю, без него трудно скоротать холодные ночи. Однако я не стал проходить мимо и зашёл, ведь другого заведения не нашёл бы: обошёл пол поселения и обнаружил только библиотеку и школу. Также тир, но он, увы, закрыт. Поэтому осталось это заведение, очень похожее на бар.       Внутри этого строения меня встретила приятная атмосфера. Играла хорошая и расслабляющая музыка, которая была как раз после тяжёлого рабочего дня. Здесь, в основном, были служащие, расслабляющиеся в компании друзей, карт, бильярда. Была также и молодёжь, распивавшая спиртные напитки. Мне сейчас стоит сказать, что они, не успев протереть сопли, тянутся к бутылке. Половина из них — лица меньше шестнадцати лет, у которых ещё организм не окреп.       Пройдя к стойке бармена, я заказал чего-нибудь крепкого. В ответ получил виски. Долго не думая, я выпил рюмку. В горле почувствовал жжение, которое медленно-медленно пробиралось сквозь гортань наружу. Затем напиток прошёлся по пищеводу и щипнул желудок. Пока я шёл досюда, ноги немного подустали. Но после первой рюмки усталость колебанием исчезла. — Продолжить? — Увидев, как мне понравился напиток, ухмыльнулся бармен. — Да, — я пододвинул рюмку. — Вижу новое лицо, — снова ухмыльнулся волк-бармен, оголив правый клык. — Ты, случаем, не тот из двух, которых вчера нашли Рэтчет и Майк? — Да, я, — волк налил новую порцию, после чего я выпил сразу. — Оттуда уже несколько месяцев появляются новые и новые фурийцы. — Насчёт других не знаю, но и эксперименты у них не столь удачные случаются. — Да, я знаю. Лично в реке находил останки полулюдей-полузверей. Ох, ну и жесть же. Ухо — это что-то среднее между твоим рыжим и человеческим. А руки и ноги — вообще молчу. — Ладно, и знать не хочу. — Рей, ты опять отпугиваешь новичков! — Сказала вдруг появившаяся из ниоткуда пантера. — Может, уже надо счёт вести? — Лара, ты, как всегда, в своём репертуаре, — улыбнулся волк, протерев стакан, — всегда ломаешь только что завязавшийся разговор.       Сказав это, он отошёл куда-то, оставив нас двоих наедине. Взглянув на неё, я увидел на ней красивое пальто из шерстяного драпа. Оно подходило к её чёрным, словно смоль, длинным волосам. Она заметила, что я рассматривал её одеяние. — Что, пальто приметил? — Ухмыльнулась она, подмигнув мне. — Оно идеально подходит тебе, детка.       Ответил я, выпив третью рюмку, которую успел наполнить ушедший в неизвестную сторону бармен. Затем почуял какой-то ароматный мускусный запах, исходящий из не пойми откуда. Он пробирался в мой нос, щекотал рецепторы обоняния и доходил до мозга, опьянив сильнее спирта. — Давно никто не делал комплименты моему пальто. Я так понимаю, ты новичок, которого нашли на берегу реки?       Она села на соседний стул поближе ко мне. Я ощутил нежное прикосновение её хвоста к моему. Чёрт, как же она красива. Эти длинные волосы так идут ей, прямо специально выдуманы для неё. А черный мех лоснился при свете ламп бара. — Да, так. Можешь у Рея спросить. — Нет, тут мало людей и фурийцев. Ты — новое лицо. Ну, как тебе наш военный посёлок? — Я думал, что это крепость, раз так много сторожевых башен. Хотя для крепости тут много развлекательных заведений. — Ну да, не помирать же здесь со скуки. Тут или они, или новые лица. М?.. — Айзек, — сказал я, поняв, что хочет узнать моё имя. — Красивое имя, — произнесла она своим приятным слуху голосом.       Виски уже ударил в голову, и меня с непривычки чересчур расслабило. Последние слова кошки показались мне довольно-таки заманчивыми. Вдруг она стала казаться куда привлекательнее. Захотелось с ней уединиться в одном месте. Но, наверное, я с первого раза выпил или много, в чём неуверен, или неизвестный возбуждающий запах, или Лара и вправду разделила промелькнувшие мигом мои мысли. У неё такие округлые и привлекательные формы. Такая грудь. Такие бедра. У всех фуриек, которых видел, очень манящие фигуры. Проходя мимо каждой, если рассмотреть её, невольно не сможешь отвести от них взгляд, а отведя, помнишь фигуристые очертания незнакомки ещё долгое время. В сторону человеческих женщин не смотрю вообще. Они кажутся мне противными, будто лишены чего-то важного. Надеюсь, у меня выработается иммунитет, чтобы не поражаться каждой первой встречной фурийке. — Говоришь, новые лица? — Оскалив зубы, спросил я. — Да, лисёнок, — она дотронулась до моей руки. — Лисёнок, — протянул я, будто пробуя слово на вкус. — Да, — тепло сказала она.       Она подошла ко мне и поцеловала. Я ощутил вкус её губ. Таких тёплых и приятных. Я хотел поинтересоваться: а она не одна из этих? Хотя если бы знали, то наверняка с ней бы так не общались. Пока мы беседовали, никто на неё и косым взглядом не посмотрел. Значит, не одна из тех. Интересно, чем же я понравился ей, что сразу так?       Эту ночь я провёл с ней. Мы практически не спали, только делали передышку, чтобы перевести дух. Затем снова продолжали это приятное дело, оцарапывая друг другу спины до крови, покусывая мех, перепробовав множество поз. Оставить царапины смог только я. Меня она оцарапать не смогла: кожу не «пробила». Повезло, что у неё оказались противозачаточные таблетки, а то подумал, что я — просто новое ДНК для местных. Она была так опытна в этом деле. Я — нет, так как в моей памяти — впервые. Однако ей понравилось: по её промежности было понятно. Думаю, Берт поймёт, где и почему я пропадал, и не будет ругаться. — Ух, Айзек, а ты — настоящая крепость. Фурийская крепость.       Второй день из жизни, и так повезло. Под утро мы были выжатыми. Я лежал на кровати, а она уютно устроилась у меня на груди и тихо сопела. Мы чувствовали тепло наших тел.