***
Ступенькой за ступенькой, подправляя лямку чемодана на плече, набитого до основания вещами Марты, я взобрался по лестнице на двадцатый этаж дома, так как лифт не работал по неизвестным причинам. На первый взгляд два чемодана не такие уж большие и тяжёлые, но Марта хитрым образом умудрилась вместить все свои вещи, включая всю косметику, шампуни, крема, которые я обнюхивал, выливая на ладонь содержимое и разглядывая со всех сторон вчера в её ванной, как обезьяна с очками, пока мылся. Остановившись перед дверью квартиры, я решил немного передохнуть. Положив на пол эти два небольших чемодана, оперся на гладкие перила и, склонив голову вниз, чтобы узнать, как там продвигается Марта, увидел, как она в футболке и в джинсах несла по лестнице большую сумку, битком набитую своей одеждой. Вздыхала и охала, иногда ворчала, перекладывая сумку с одной ступени на вторую. Она находилась этажом ниже, поэтому я быстро спустился к ней и хотел взять её груз, потому что, хоть и забавно смотреть, как она, несмотря на свой рост и почти что маленькое тело, пытается дотащить эту сумку до двадцатого этажа, но моё терпение подходило к концу. — Ты издаёшь такие приятные звуки, — спустившись, сказал я. — Какие ещё звуки? — Удивилась она, не поняв моего намека. — Посмотришь канал про дикую природу — поймёшь, — улыбнувшись, я положил руку ей на плечо. — Какой же ты пошлый, Айзек, — хмыкнув, ответила она. — Извини, лисья натура, — протянув ей руку, я сказал: — Давай сюда сумку: надоело смотреть, как ты пытаешься её волочить. — Нет, — возразила она, — ты и так нёс те два тяжёлых чемодана. Обычно все не против, когда твою работу кто-то добровольно хочет сделать другой. А Марта — наоборот, и хочет сделать сама, словно исходит из принципа. Мне-то не тяжело это сделать, так как для меня эта поклажа легче, чем лисе. — Да мне не сложно, — я потянулся к сумке. — Нет, Айзек, дай хоть я свою сумку донесу. — Марта, дай её мне, — настаивал я. — Тебе же тяжело её нести. — Нет, нет — отнекивалась она, несмотря на трудный подъём. — Уф, ты так упорно стараешься. — Ну, Айзек, мне просто неудобно: ты согласился помочь мне, а мне не хотелось нагружать тебя, — прижав уши, сказала она. С прижатыми ушами она так мило выглядит, будто умиляется чему-то. Уши, кстати, являются одним из элементов проявлений эмоций у фурийцев, так как из-за плотного и пушистого меха на коже ничего не различить. Помимо умиления и стеснения, прижатые уши проявляют также и злобу и ярость, отчего иногда трудно скрыть эмоции, потому что все налицо. — Марта, я просто хочу помочь тебе: ты так мучаешься с этим баулом — давай я донесу, а если так хочешь помочь мне, то с тебя обед. — Ладно, Айзек, держи, — наконец, сдавшись, она протянула мне сумку. Дойдя до двери, я открыл магнитом замок, и мы со всеми вещами зашли в дом. Положив чемоданы на пол, я пошёл в туалет, а Марта, сняв обувь, решила осмотреть новую квартиру. Завершив свои дела в туалете, я решил узнать, в какой комнате сейчас лиса, так как она не издавала никакого звука. Проходя мимо кухни и мимо своей спальни, заглянул в последнюю — там-то я и её нашёл. Она лежала на спине, распластавшись звездой по всей мягкой заправленной кровати. Яркие лучи зимнего солнца спускались с её лица на тело, переливаясь цветами лисьей окраски. — Ну, как кровать? — Сев к ней, я спросил. — Такая мягкая — сразу же можно уснуть, стоит только на неё прилечь, — прозевала она, повернувшись со спины на бок в мою сторону. — Да, это очень удобная кровать, — подметил я об этом. — Очень удобно. — Я обычно сплю на ней после долгих и круглосуточных смен. — А это твоя кровать? — Удивилась Марта. — Ладно, я сейчас пойду в свою комнату. — Нет, нет, Марта, — успокоил я её. — Та комната моя, а здесь я сделал своеобразную комнату отдыха, только здесь мало что храню. И времени такого нет, чтобы отдыхать. — А-а-а, — протянула она. — Так, значит, эта моя комната? — Считай своей. — Айзек, я тебя долго обременять не буду: найду квартиру и перееду. — Марта, можешь и не искать квартиру. Можешь жить здесь, сколько захочешь. — Эх, ладно, спасибо тебе ещё раз. Она сидела на кровати, прижав к себе ноги и окутав их пушистым хвостом. Марта выглядела симпатично в такой позе, словно маленький ребёнок. К тому же так и хотелось сесть рядом и прижаться к ней, и долго не отходить от нее, слушая ее ритм биения сердца и чувствуя тепло пушистого тела. — Вот и ладно, — подытожил я. — Пошли твои баулы разбирать. — Айзек, — цыкнула она. Повесив сумку на плечо и взяв чемоданы за ручки, я притащил их сразу в новую комнату Марты. Она взяла первый красный чемодан и начала вытаскивать оттуда свою одежду. Ещё в её былой квартире я заметил, как она умело сложила целый шкаф с вещами в два небольших чемодана. Теперь же лисица быстро перебирала футболки, нижнее бельё, носки и прочую одежду. Меня этот процесс позабавил. К тому же показался приятным, так как провёл время с ней, узнавая её с разных сторон. Я чувствовал её приятную энергетику, словно сидим в обнимку, чувствуя теплоту друг друга. На лице Марты, хоть и произошло совсем недавно несчастье, не читалось никакого расстройства, а только миловидная улыбка. Или она хорошо скрывала обиду, или она не сильно переживала насчёт аренды квартиры. Теперь же Марта свободно может искать себе партнёра, не переживая про указания этой сварливой женщины. Я разочаруюсь в себе самом, если не попытаюсь понравиться ей. Закончив разбирать и раскладывать одежду, заодно сувениры, привезённые с Панамы, — где, кстати, совсем недавно ликвидировали последние силы былого времени, — фотографии, она принялась за ванную косметику. Тут я не смог выдержать от удивления слова: — С ума сойти можно! Сколько у тебя этих шампуней и банок-склянок? Кажется, ты их все забрала? Зачем тебе столько? — Неудержавшись, я схватил две первые попавшиеся склянки с мазью. — Ну, я взяла только половину, — смущённо произнесла она. — Я ещё тогда чуть дар речи не потерял, когда увидел их впервые. — Они все нужны. Она старательно вытаскивала косметику из сумки, пока я рассматривал уже вытащенную, попутно спрашивая, зачем так много и куда так много. Она лишь коротко отвечала, что всё надо. Я понял, что в этом плане Марта ничем не отличается от других женщин. У Тины тоже такой же большой набор находится в ванной комнате. Однако для меня это не столько минус, сколько забавная ситуация, из-за которой можно безобидно подшучивать над лисой, задавая все те же вопросы и наблюдая за смешным ответом. — Ну, вот скажи мне, вот зачем тебе вот эта банка или этот флакон? — Взяв в руки эти ванные предметы, спросил я. — Эта «банка» для смягчения волос, а этот флакон для смягчения меха и кожи. — Марта, — сев рядом с ней на пол, начал я, — давай твою половину набора косметики пока в шкаф положим, ведь в ванной всё не поместится? Марта немного замешкалась, что-то неразборчиво пробубнила и в итоге согласилась: — Ну, ладно, давай. Но как? Мне все как бы нужны. — Давай вот так: в ванную идут только шампунь, гель, пена для ванны, бальзам для шерсти, — так как он самый приятный на запах, — и зубная щётка, и парфюмерия. А с остальным сама решай, куда девать. Сойдёт? — Ну, давай так. Но в ванную идёт и маникюрный набор. — Хорошо.***
Закончив распределять одежду и косметику Марты и прибравшись, мы наконец-то сели поесть. Марта, как и обещала, приготовила обед. Говяжий стейк с каким-то непонятным блюдом был очень вкусным. Ели практически молча, лишь иногда переговариваясь короткими диалогами. Оказалось, что Марта неплохо готовит. Так я ещё никогда вкусно не ел. Закончив трапезу, Марта замочила посуду в раковине и отправила в посудомойку. Я сел на диван и включил первый попавшийся канал на телевизоре. Им оказался канал о дикой природе. Говорили о размножении видов псовых, причем еще в подробных деталях. И, как ни странно, в этот момент заходит Марта. Не знаю, может, проигнорировала или не подала виду, но она ничего не сказала, увидев передачу. Сев рядом, она спросила: — Что смотришь? — она плюхнулась на диван. — Дикую природу, — я ответил ей. — О чём говорят? — О размножении, — также сухо говорил ей, не подавая виду на телепередачу. — Интересно? — Так себе. — Хм, показывают о размножении псовых, а если точнее, бурых лисов, — пригляделась она внимательно на сюжет. — В наше время любой подросток, который не достиг даже двенадцати лет, знает, что такое размножение, а точнее, его самый приятный цикл — секс; но мало кто знает, что происходит потом, — усмехнувшись в два клыка от смены темы, сказал я, положив ногу на ногу. — Одна моя знакомая, — начала Марта, заинтересовавшись этим, — работает в детской городской больнице диспетчером, но также имеет степень акушера. Просто переучилась. Так вот, в её смену привезли девочку лет тринадцати, беременную. У девочки отошли воды, и сию минуту надо было принять роды. Она немедленно отправила сигнал детскому гинекологу. Тот, быстро спустившись, отправил маленькую роженицу в палату хирурга; тот, найдя быстренько нужное оборудование, принял у неё роды. Было трудновато достать плод, так как шейка матки вышла не на нужный размер. Да и развиты ли бёдра у тринадцатилетней маленькой девочки? Никак нет. Хотя у большинства взрослых женщин из числа людей таз не такой большой. И как только вышел плод, маленькая роженица умерла, а ребёнок родился с ужасной патологией. Вскоре выяснилось, что ребёнок зачат инцестом. Врачей такое повергло в шок. О чём только думали родители? Почему они не дали согласие на аборт? Ничего же такого плохого нет же в этом, если ребёнок — нежеланный или зачат не по согласию одной из сторон? — Сейчас все начали думать пятой точкой. — Дослушав её, сказал я. — Знаешь ты или нет, но нас создавали для войны, поэтому у нас острые когти, острый нюх, слух, зрение и реакция, крепкая кожа, которую трудно поранить обычным ножом, и мускулы, в которых таится сила, способная спокойно поднять пару сотен килограммов. — И мы восстали против своих создателей, — продолжила Марта, точно зная историю прошедшей войны. — Работая в службе безопасности, я при проверке статистики замечал такую характеристику: тяжёлые виды преступления вроде убийства, грабежа, расчленения, тяжёлой пропаганды были люди, а фурийцы попадались на кражах, угоне автомобиля и мелком мошенничестве. Я не знаю — это надо быть или хорошим преступником, или кем-то еще. — Если сделать вывод по твоим словам, — подытожила она, улыбнувшись правым уголком рта, — мы — последняя надежда человечества? — Не знаю, — ответил я, пожав плечами. — Судить трудно, но мы куда лучше в биологической системе, чем человек. Может, мы — следующая ступень эволюции человечества? И сама судьба заставила психованных докторов начать эксперименты по улучшению характеристик человека? Мы, фурийцы и фурийки, помимо боевых характеристик, не болеем даже неизлечимыми болезнями, как СПИД, Гепатит В и прочими ужасными заболеваниями. В лабораториях позаботились об этом, генерируя разные антитела. — Ты прав, Айзек, — сказала Марта. — Насчёт болезней я согласна с тобою, как медик. Как-никак знаю об этом. В больнице я вижу только больных онкологией людей, а фурийцев в этом отделе там с самого начала работы не видела. Подруга рассказывала, что на приёме фурийцев она видит только болеющими такими простыми болезнями, как кашель или простуда. А люди… Можно из них составлять коллекцию по видам различных степеней заболеваний. Марта издала небольшой смешок. Смешок с нотками лёгкого презрения к людям. Тем людям, которые променяли своё «Я» на бесполезные вещи. Некоторые люди начали превращаться в отребье ещё до начала войны, а после неё массово стали «продавать» свои принципы и убеждения. Есть, конечно, люди, старающиеся не упасть по этой лестнице и усердно работающие над собой, при этом сохраняя качества, которые издавна были присуждены человеку. Те качества, что отличали его от дикого и неразумного животного, живущего лишь на издревле вложенных в него инстинктов, от человека, сумевшего пережить множество глобальных климатических изменений и стать венцом природы, самым лучшим ее творением из всех когда-либо созданных на этой планете. Однако общество потребления все набирает и набирает обороты, которые вновь принесут те лишения и страдания, что были во время Третьей мировой войны, кардинально изменившей весь мир, принесшей в него новых созданий — фурийцев. Тех существ, которые должны были стать новой армией, послушной и беспрекословно выполняющей любые приказы. Фурийцы сейчас являются совершенно новым и молодым видом, которые уже имеют все те блага, что много сотен лет создавал человек, поэтому с некоторых сторон является лучшим, чем человек. Но все-таки и нам будет назначен свой срок, после которого мы тоже скатимся до первобытных инстинктов или до общества потребления — и уничтожим все, что создали люди и что создали мы. Только из-за технологий нам приказано долго жить, чем человеку. — Значит, мы следующая ступень эволюции человека? — Улыбнувшись, подытожил я. — Да, но искусственно эволюционировавшая, — с горечью в душе сказал я. Пока мы разговаривали об этом, передача на канале о дикой природе закончилась. Дальше по нему ничего интересного не показывали — я переключил на канал «Fox». Шло старое детективное кино вперемешку с боевиком, где происходят перестрелки между служащими правопорядка и преступниками, где совместно с развитием сюжета продвигается и любовная линия. Особого внимания я не уделил фильму, зато Марта смотрела с интересом. К тому же этот фильм напоминает мою работу: расследования, перестрелки и спецназ. Это одна из причин, почему я не смотрел фильм, так как сам принимал участие в этом совсем недавно. Однако это не значит, что мне не нравятся детективы. Из них можно многое узнать, где можно получить зацепки по делу. Вместо просмотра я наблюдал, как эмоции Марты сменяются друг за другом на её мордочке: сначала беспокойство, потом злоба, затем умиление. Все это мне подсказывает, что лиса не стесняется скрывать свои эмоции или просто-напросто расслабилась и наслаждалась отдыхом. Не желая вставать с дивана и отрываться от просмотра эмоций Марты, я пошёл на кухню, чтобы ответить на телефонный звонок. Звонил Берт, после взятия трубки спросивший меня, почему я битый час не беру трубку. — Ой, извини, Берт, — ответил я ему, — просто у телефона громкость понизил. — Ясно, а вчера где пропадал? — поинтересовался он. — Я, это, — запинался я, — короче, долгая история. — А я никуда не спешу, — подначивал он. — После того как ты ушёл, я через некоторое время тоже вышел прогуляться и, гуляя мимо дворов, увидел… Сделав незначительную паузу в разговоре, я остановился: вспомнил вчерашний инцидент с ним, как надавил на его отношения с Тиной. Я вовсе забыл перед ним извиниться. Думал, что ближайшие дни вовсе звонить не будет. А тут на следующий день мне названивать стал. — Что ты увидел? — Как два человека хотели ограбить и изнасиловать одну лисицу, — продолжил я. — Но ты это никак не мог допустить? — Ухмыляясь, спросил Берт как ни в чём не бывало. — Ну, да, — взамен ему ухмыльнулся я. — Ну как же? Сам сержант ФСБ Айзек Фокс уделил своё внимание ей. Давай. Договаривай. Что дальше было? — Я подошел к ним и вежливо попросил их отстать от неё. — Но по природе человеческой они огрызнулись? — Ага, пришлось преподать им урок. — Не завидую им. А что с лисой? — Она в целости и сохранности. Предложила мне в её доме чаю попить, но я отказался. Но она удивилась, посмотрев на мою руку. — Из-за чего это? — Я тоже так сначала подумал. Потом, как оказалось, что один из этих насильников, желая нанести мне удар ножом, прошёлся по руке, вот и она кровоточила, — я посмотрел на руку, где рядом с запястьем была бинтовая повязка, и продолжил: — И мне пришлось согласиться. И заодно разговорился с ней о том, о другом и узнал, что она работает медсестрой в том госпитале, где содержались Клейн и Питч, а раньше работала медсестрой в Панаме, лечила военных и гражданских во время последних операций. Примерно два года назад. Ну, дольше в теле фурийца живёт, чем мы. — И как её зовут? — Поинтересовался Берт. — Марта, — ответил я. — Марта? А не та Марта из госпиталя, где тебя прооперировали? — Да, — с заминкой ответил я. — Говорил же. — Неужели? — Ухмыльнулся он. — Та Марта, имя которой ты постоянно говорил, пока был в бреду? Берт начал не только ухмыляться, но и по-тихому смеяться, постепенно повышая громкость смеха. Он был тем другом, который не упустит момента хорошо посмеяться, хоть ты будешь в буквальном смысле слова в грязи. — Хватит уже, я ещё не договорил. — Давай, продолжай, — успокаиваясь, сказал он. — Когда я закончил с ней разговаривать, было уже где-то час ночи. И мне пришлось у неё остаться, и у неё оказалась одна кровать. — И ты спал с ней в одной кровати? — Да, — вздыхая, ответил я. — И как она? Красивая и фигуристая? — Ты как будто её не видел? Да, красивая, фигуристая, манящая и привлекательная — улыбнулся я.- Ну как и все фурийки, Берт. — Хех, — вновь начал усмехаться он. — Ну и как? — Что как? — переспросил я. — Она уткнулась мне в грудь и так спала до утра. — А ты? — А я, что, рыжий? Я тоже обнял её за талию и хвостом укрыл. — Ты не рыжий, ты слегка тёмно-рыжий, особенно хвост. Твой мех не такой, как у обычных лисиц. Даже Кин сначала спутал тебя с красным волком, когда ты стоял под лампой. Продолжай. Это верно. Мой мех чуточку темнее, по сравнению с другими обыкновенными лисами. Видимо, сбой в генетическом коде. И из-за этого многие не блещущие знаниями по биологии люди путают меня с красным волком. — Проснулись, позавтракали; потом к ней пришла хозяйка квартиры, увидела меня, скандал устроила, наверное, просто позавидовала; Марта сказала, что от неё все мужики убегают. — И что потом? — Она выгнала её, я не смог удержаться и пригласил её к себе. — И она согласилась? — Да, — выдохнул я. — Конечно, от красавчика Айзека никто не устоит, даже геи, — с лёгким смешком сказал он. — И она ещё вкусно готовит. Для неё я дал вторую комнату. — Понятно, Айзек. Ты бредил в больнице, пока не очнулся. Меня это удивляло, зачем и как? — Зачем и как? — передразнил я его. — Просто. Понравилась она мне. Такую фурийку я не встречал. Красивую, нежную. — Тебя к ней тянет? — Даже не знаю. Наверное, тянет. Если я даже в бреду говорил её имя. — Походу, Айзек, ты влюбился, — из трубки телефона раздался громкий хохот ягуара. — Да хватит уже, — немного смущаясь, сказал я. — Нет, как ты меня дразнил тогда, теперь я так буду делать. — Карма не щадит меня. Но ты и так влюблённый в свою рысь. — Что есть, то есть. Давай, бывай, красный лис. — Бывай, кошачье. Я положил трубку смартфона. Как долго, однако, я с ним говорил. Хорошо, что он не обиделся. У меня до сих пор сосало под ложечкой из-за этого разговора, который возник из-за меня на пустом месте. С меня будто груда камней свалилась после того, как я понял, что все хорошо. Я задумался над вчерашним днем, в частности, над этим разговором, и поэтому не заметил, как тихо подкралась ко мне Марта. — Я уж тебя потеряла, — сказала она. — Да я здесь, никуда не уходил, — ухмыльнулся я. — Потеряла, что ли? — Нет, уже нашла. Кто-то звонил? — Да, мой друг. — И как его зовут? — Она прислонилась к стене. — Берт, мы работаем ещё вместе. — Ладно, — зевнула она, подойдя к плите. — Будешь черничный пирог? — А он есть? — Нет, зато есть черника. У меня есть. Могу испечь. — Ну, если хочешь, испеки; у тебя вкусно обед получился. — Хорошо. Принеси тогда муку, чернику и яйца из холодильника, — произнесла она, перебирая ингредиенты на пальцах. — Сейчас. Я вышел в коридор, подойдя к холодильнику. Открыв его, я достал всё необходимое, как вдруг ко мне пришли странные мысли: второй день с ней, а такое чувство, будто я уже женат. Может, это знак? Может, она моя «вторая половина»? Но любит ли она меня? Эх, знать бы, нравлюсь ли я ей? Хотя как можно судить, если знакомы-то пару дней? Все это больше похоже на иллюзию и самовнушение лишь из-за того, что она мне нравится. Всего лишь — нравится. И люблю ли я ее? А она вообще должна ли меня полюбить? Или нравлюсь ли я ей не столько как партнер, как друг? — На, держи свои ингредиенты, — сказал я, положив продукты на стол. — Спасибо. — Когда будет готов пирог? — Вильнув хвостом, спросил я. — Через два часа, — сказала Марта, взяв глубокую тарелку с антресоли. — Тебе помочь чем-нибудь? — Нет, ингредиенты на месте. Если что, я тебя позову. — Ладно, я пойду в интернете посижу, буду у себя. Не теряй. — Не потеряю уж. Прошёл час. Было слышно, как лиса хозяйничает на кухне. Я продолжал сидеть за ноутбуком, то витая на разных сайтах, то играя в игры. Спустя час у меня уже была затуманена голова, будто вокруг меня все окутано плотной пеленой пара, пробирающегося внутрь головы. Из-за этого я уперся руками об стол и, закрыв глаза, пытался снять напряжение с глаз массажем век, что доставляло мне приятные ощущение, будто с каждой ощупью сухость и боль глаз уходило. Я так расслабился и наслаждался этим массажем, что снова не заметил, как тихо в комнату зашла Марта и, сев на диван, включила телевизор. Интересно, у нее что, подушечки на ногах мягче, чем у других фурийцев, или Марта легче, чем кажется? — Ну, как с пирогом? — спросил я, не отрываясь от ноутбука. — Поставила в духовку, — ответила Марта с небольшой долей усталости. — Через час будет готов. — Класс, хоть попробую, что такое черничный пирог. — А ты никогда его не пробовал? Тебе девушка не готовила, что ли? — У меня не было девушки, — ответил я, листая новости в социальной сети. — А я думала, что у тебя она есть. — Почему ты так думаешь? — Не знаю, просто у такого лиса, наверное, есть вторая половина, — улыбчиво произнесла она. — Увы, Марта, я один в этих отношениях. Наверное, у меня нет девушки из-за того, что я провожу всё время на работе. Только «короткие» отношения, — сделав ударение на это слово, я обернулся к ней. — А ты остаёшься на ночное дежурство? — Просто, эх, долгая история. — У меня ещё час есть, и я не спешу, — улыбнулась она. — Поделись, если хочешь. У всех сегодня есть свободное время. И каждый сегодня решил узнать от меня «долгие» истории. Чувствую себя, словно на допросе. — Ладно, — сделав вздох, начал. — Когда я приехал только что в город, через свои связи пытался найти своих родителей. Вот, нашёл. Мне пришло письмо на бумаге. Там писалось, что семья меня видеть не хочет, так как я сам решил из неё уйти, когда отправлялся воевать. Вот так. Чтобы не впадать в депрессию, я постоянно теперь работаю, и чтобы не вспоминать их. Я попытался сказать быстро и внятно, так как затрагивать разговор про родителей мне не хотелось не столько из-за расстройства, сколько из-за нежелания их больше вспоминать. После ранения я понял, что мне не надо жить, думая, что мог бы всё изменить. У них был шанс, у меня был шанс, но ничего не исправило положения. Мы до сих чужды друг другу. Никто из нас не старался что-либо изменить, потому что посчитали, что раздельно нам жить будет лучше. Тогда я понял, что жить прошлым и надеяться, что будет как там, думать, что оно — истинное, что оно — то самое, настоящее, лучше не надо. Если мне так нужна будет семья, значит, я начну свой род с себя. Стану первым в родословном древе. — Эх, наверное, лучше бы тебя я об этом не спрашивала, — вздохнула она. — Нет, ничего страшного, — я не хотел расстраивать ее. — Если я им не нужен, то и они мне не нужны. А ты пыталась искать их? — Пыталась. — И как? — Нашла какие-то данные о том месте, где я до опыта жила. — И где же? — продолжал я допрашивать ее. — В Панамской деревушке. Её завоевала армия Коалиции. Все, кто были не годны к опытам по скрещиванию, были убиты, и, как оказалось, мои родители тоже. А я подростком попала в их лабораторию. Мне было тогда лет шестнадцать. В совершеннолетие я была уже женщиной фурийца. Провела в лагере фурийцев где-то три-четыре года, где нас заставляли работать рабским трудом. Мужчины готовили бунт. Но до этого её освободила армия Альянса. Солдаты были добры к нам. Чтобы мы привыкли к людям, с нами год-два жила группа людей. Один был медиком. Он был особенно добр ко мне. Он не только привил любовь к медицине, но и обучил меня этому ремеслу. Мужчины обучались военному искусству и ушли на фронт. Желая помочь им, я ушла с ними на фронт медиком. Но, к счастью, война тогда закончилась, но оставались очаги сопротивления. Их назвали зоной АТО. Решила, что буду помогать спецназовцам: лечить их и местных жителей. Помогала раненым: лечила местных латинцев. Я пыталась найти родню, но, как видимо, их нет больше. Ни сестры, ни братьев. Хотя грех жаловаться — сама жива и ладно. Сам же знаешь, какое число жертв было? Больше двух миллиардов погибших. Самая разрушительная война за всю историю человечества. Тогда забыли про все нормы гуманитарного права: убивали, травили газом, жгли целые города. К тому же геноцид внёс свою лепту в длинный список похоронок. Может быть, забрал жизней куда больше, чем военные действия, так как при попадание в концлагеря само имя человека забывалось навсегда, в то время как без вести пропавших на театре военных действий можно было обнаружить, хотя бесчисленные строки в таких записках зачеркивались очень медленно, что у концлагерей, что на полях сражений. — Сожалею насчёт родни, — дослушав ее, сказал я. — Я понимаю тебя. Я из лабораторий Аляски. Вместе с Бертом и бежал оттуда. А мой «человек» родом из Балканского полуострова. Где-то на реке Дуная мой родной город. К сожалению, трудно сказать, к какой народности принадлежу. После этого было двухминутное молчание. Мне было неловко говорить и ворошить воспоминания Марты. Она, видимо, помнит ещё что-то из прошлой жизни. А вот я — ни капли, ни байта. Выключив ноутбук и подойдя к ней, я увидел, что у неё навернулись пара каплей слез, которые она протирала рукой. Сев рядом, я обнял её, а она обняла меня, положив голову на плечо. — Наверное, мне не надо было спрашивать о твоих родителях. Это больно. — Ничего, Айзек. Сейчас уже поздно. Надо продолжать жить дальше, — протирая глаза, сказала она. — Да, Марта, надо. — С тобой так спокойно. Хоть мы знакомы только два-три дня, но у меня такое чувство, будто мы дружим уже много лет, — проговорила она уже спокойным голосом и, подняв голову, улыбнулась мне. — У меня тоже такое чувство, — улыбнулся ей в ответ. — Ладно, я, наверное, тебе надоела своим нытьем? — спросила лисица, усмехнувшись. — Нет, Марта, это не нытье. Мы замолчали. Мы просто уперлись об стенку дивана и, прижавшись друг другу плечами, сидели молча и смотрели телевизор. За окном сияло солнце на ясном небе — и ничего не предвещало ничего особого. Вскоре Марта легла на диван, положив валик под голову, и вскоре задремала, наверное, устав после переезда и готовки. Почувствовав аромат готового пирога, я разбудил лису и произнес: — Марта, подъём! Пирог готов. — А, что? Уже? Я что, уснула? — Протирая глаза, спросила она. — Да, Марта, задремала. Марта встала и направилась на кухню. Не торопясь, я за ней пошел пробовать пирог. Зайдя на кухню, Марта взяла варежку и, вытащив из духовки пирог, положила его на стол. Можно увидеть, что он получился аппетитным на вид. Румяный цвет означал, что пирог не подгорелый и не допекший. На кухне царил приятный запах черники, возбуждавший мой аппетит, хоть последний прием пищи был недавно. Но он должен, как оказывается, остыть. Марта пошла к телевизору. Я на балкон — покурить. Проходя через мою комнату, Марта не заметила пачки сигарет у меня в руках. Она, как видно, устала и прилегла на диван. Как же она быстро обжилась-то. Зайдя на балкон и открыв окно, я зажёг сигарету. Когда я втянулся и выдохнул дым, балкон наполнился освежающим приятным запахом мяты. На запах зашла Марта. Увидев тлеющую сигарету, она спросила: — Айзек, ты что, куришь? — Есть немного, — повернув голову к ней, сказал я. — И не жалко тебе организм? Там же никотин. — Увы, Марта, увы, никотиновые сигареты вредные, если не знала об этом. Это не те сигареты — ехидно ответил я ей и указал на свою. — Эти сигареты дороже в два-три раза, чем простые. — Но тогда что ты куришь? — В этих трубочках содержится безопасный материал, не приносящий урон здоровью, а в фильтре мята, — произнес я, указывая на сигарету. — Я уж подумала, что ты куришь. — Ни в жизнь. Будешь? — предложил я, пустив клуб пара на улицу. — Нет, Айзек. Мятная или никотиновая — я сигарету в зубы не возьму. Мы на время вновь замолчали. Она уперлась локтями и рассматривала вид с двадцатого этажа — как все отсюда казалось крошечным, кроме домов напротив, которые намного выше. Я наслаждался сладким запахом сигареты, пытаясь пускать кольца в воздух, но они у меня не получались, и к тому же возвращались вместе с прохладным ветром, обдувавшим наш с Мартой мех. — Марта, посмотри, какой закат, — сказал я, указывая на горизонт, разливающийся багровым цветом. — Да, красиво и романтично. — Меня вот такой вопрос беспокоит: как такая красивая и сексапильная лиса ещё не нашла парня? — Эх, я сама не знаю. — Сказал она, наклонив голову вниз. — Наверное, я и не пыталась, и времени не было. В Панаме я каждый день лечила больных и раненых, пострадавших от бомбардировок и отравлений от газов. А здесь ждала, когда на мою голову свалится прекрасный принц из сказки. — И заявился я, — ухмыльнулся я. — О чём ты, Айзек? — Почему-то меня бросило в жар от этого вопроса. — О том, что ты с самого начала дня обо мне заботишься: еду вон готовишь, согласилась переехать ко мне, рану перевязала, общаешься так нежно и спокойно. Неужели ты такая в душе? — Хех, твои рассуждения заставили меня быть в ступоре. Я даже не знаю, что ответить. Наверное, я на самом деле такая. — Отзывчивая, добрая и нежная? — Ты меня всю обласкал, — сказала Марта. Она стала застенчиво смотреть на меня, можно даже было рассмотреть её покрасневшую кожу через миллионы волос меха на скулах. Такие же красные, как тот красивый закат, переливающийся различными оттенками красного, желтого, смешиваясь до багрового и даже до пурпурного, и солнце, медленно тонущее за стеклобетонными, панельными и кирпичными высотками. — Поверь, Марта, такие личности, как ты, редко встречаются в таком мире. Поэтому я удивляюсь, как у тебя парень не появился. Марта засмущалась, начала топтаться, ёрзать. Чтобы разрядить обстановку, я, повернув голову в сторону заката, сказал: — Смотри, какой прекрасный лиловый закат. — Да, такое редко увидишь, — обернулась она в сторону заката. — Не то слово, а чем дальше от солнца, тем светлее небо. — Переливающееся красным и оранжевыми цветами. — Красиво. — И романтично. Посмотрев на неё и положив догорающую сигарету в пепельницу, я увидел, как она мечтательно смотрит на то, как солнце уходит за чарующий горизонт, словно он каким-то образом загипнотизировал ее, заставив смотреть на него вечно. Я думал, что в недавнем разговоре мог бы признаться ей в своей тяге к ней. Но я не уверен, что это оно. Всю жизнь я не испытывал любовь к женщинам — и не знаю, оно ли это? Что-то тянет меня к ней, но любовь ли это? А любит ли она меня? Надо пожить ещё, может, всё состыкуется. Я приблизился к ней и обнял, она тоже обняла меня. Прижавшись ко мне ухом в грудь, — мой рост два метра с пятью сантиметрами, она же меньше меня и ростом примерно метр с семьюдесятью, — она смотрела на переливающийся лиловыми, красными и оранжевыми цветами закат. Я смотрел тоже на это прекрасное явление. Но временами поглядывал на не менее прекрасное — на Марту.