Фуриец

      Прозрачные металлические двери автоматически открылись предо мною, проявив через свои мутные стеклянные вставки вечернюю гладь раскинувшейся на низменности улицы. Как только они открылись, меня овеял прохладный свежий зимний воздух, которого мне так сильно не хватало за весь этот день, проведённый таким образом, что моя нынешняя работа казалась мне нелюбимой. А дело было в том, что меня, как одного из детективов, раскрывших недавнее преступление о наркоторговле и организации бандитского формирования, отправили в качестве свидетеля от полиции в суд, чтобы дать показания на последнего пойманного участника группировки Меринова.       Весь этот день прошёл в томном ожидании, нестерпимой жажде и голоде, которые готовы были расщепить меня на мельчайшие частицы, — в судебном разбирательстве по поводу доли деяний Касла, последнего пойманного участника наркоторговцев. Его адвокат, прокурор и верховный судья Балканского полуострова тщательно расспросили каждого из нас — и свидетелей, и самого провинившегося. Спрашивали Касла, как шёл ход преступления; спрашивали нас, — в частности, меня, как одного из расследовавших это дело, — как происходили задержание и расследование. Одним словом, вытрясли из нас душу. А показания записывала молодая человеческая женщина, быстро-быстро стуча маникюром по клавишам ноутбука, словно ей жизненно надо было нажимать на них, а клавиши раскалены до предела.       Но на этом наши злоключения не заканчивались: после допроса каждого из нас судейство объявило о перерыве, а затем о совещании по поводу решения, что же делать с Каслом. Как и следовало ожидать, все улики оказались против него, но адвокат продолжал бороться за него — и вместо положенных пятнадцати лет тюремного срока ему объявили только о половине с компенсацией в крупной сумме пострадавшим, так как именно он и был одним из тех, кто проводил нападения на Клейна и его друга, на квартиру Линз и на тот замшелый магазинчик в его родном районе. Со слов этих пострадавших, один из нападавших был обритым и здоровым. Касл попадал под это описание. И к тому же сам признался в этом своему адвокату, а нам написал добровольное раскаяние, за что, видимо, и скосили ему срок.       Когда судья зачитывает приговор, все присутствующие в зале суда, включая как охрану, так и судью, должны стоять, как оловянные солдатики, и слушать этот чёртов приговор, в котором, как мне показалось, пересказывалось всё, что было содеяно Каслом, расследовано нами и рассказано на суде, причём со всеми комментариями, жаргонизмами и профессионализмами. На прочтение треклятого приговора ушло несколько часов, после которых я, как и многие другие, готов был свалиться на месте же и больше не вставать, пока нас на руках не вытащат из зала суда.       И всё же настал тот момент, когда верховный судья объявил о завершении заседания, а Касла увели конвоиры; все здесь присутствующие: свидетели, адвокат, прокурор и гости вздохнули с облегчением. Кто-то поспешил сесть и расслабить затёкшие ноги; кто-то, как, например, я, поспешил убраться отсюда от греха подальше, надеясь, что больше сюда не попадёт. Когда же я вышел из здания верховного суда Балканского полуострова, то почувствовал такое удовольствие и облегчение, схожие только с оргазмом.       Когда я вышел на улицу, то вздохнул полной грудью и почувствовал, как свежий прохладный воздух прочищает мои лёгкие и сознание от душного и затхлого запаха зала суда, где мне пришлось пробыть с раннего утра до позднего вечера. Когда я приехал сюда, то утро только-только заявляло свои права на небо; когда же я вышел из здания судопроизводства, то темнота крепко-накрепко утвердилась на этой низменности города, на которой находилось здание. Как обычно, она плотно забивается по углам и расщелинам строений, а на низменности, что была единственной в городе, ложится всей своей неподъёмной массой и удобно устраивается, получая удовольствие от массажа высоток и пощипывания фонарей и лучей.       В этот спокойный и расслабляющий момент мне захотелось выкурить одну сигарету. Благо, они у меня были; благо, что безопасные. Я достал одну штуку и, прикусив, чиркнул зажигалкой, зажег её и глубоко втянулся. Густой пар, или его безопасная пародия на дым, пробрался в мои освеженные вечерним воздухом лёгкие и, согревшись, вышел через рот. Я ощутил приятный ментоловый-мятный привкус во рту и ледяную свежесть в лёгких. Моё сознание уже отошло от судейских мук, но после этого почувствовало новый прилив сил, созданных искусственным путём, однако ощущения были такими же, как от хорошего приятного сна. Хотя, по правде говоря, всё это больше всего похоже на то, как измученному в первом бою солдату вкололи адреналин и дали метамфетамин — и он, невероятно уставший, но в то же время полный энергией, снова идёт в бой, добывая себе, друзьям, родне, семье, стране, магнатам и властям победу.       После того как сигарета была выкурена до основания и выброшена в соседнюю урну, я сел на скамейку и ощутил, наверное, то удовольствие, что ощутили другие свидетели и заседающие в суде после того, как приговор был оглашён. Это ощущение разлилось по ногам и с невероятно высокой скоростью растеклось по сосудам и всему телу. Я вытянул ноги, как роженица при родах, и облокотился на спинку скамейки. Мне было без разницы, что скамья холодная и, наверное, грязная. Мне просто-напросто хотелось посидеть немного, ощущая, как под моей пушистой задницей тает тонкий слой снега и впитывается в мои джинсовые брюки.       Я дотронулся рукой до шеи и почувствовал, как мех на нём опушился и стал плотнее обычного. Раньше со мной такого не было, так как, повторюсь, эта зима — первая в моей жизни именно в теле гуманоидного лиса. Мех смягчился и стал приятен на ощупь, почти как мягкая игрушка, которую продают за большие деньги в игровых заведениях или в магазинах подарков. Под моей плотной одеждой — футболкой, джинсовыми брюками и пальто — он, конечно, примят и ждёт своего освобождения, когда я приду домой, но мех на шее свободен от этих оков, так как шарфы я не ношу из-за ненадобности. На нарастающем по мере наступления ночи морозе мех становился плотнее и пушистее — и казалось, что я буду похож на пса с раной на теле и со спутниковой тарелкой на шее. Вдоволь наигравшись с распушенном мехом на шее, я вновь облокотился на спинку скамейки и ухмыльнулся внутри себя: Марта, завидев это, точно поспешит потрогать и погладить мою шею и меня самого, как домашнюю собаку.       Я устремил взгляд на низменность города, в которой расположился один из районов. Здание суда находилось чуть выше, поэтому я мог рассмотреть, как переливались жёлтыми, красными, оранжевыми и другими неоновыми спектрами света рекламные баннеры, уличные фонари и домашний свет в окнах жилых домов, что выглядели, как несобранный паззл. Дорога в этот вечно растормошенный и на этот момент готовящийся к ночной жизни или сну улей вёл ровно уложенный асфальт, помеченный пунктиром с точной разметкой, плавно и медленно спускающейся вниз, к разноцветным неоновым огням. В конце этой дороги, перед большим перекрёстком со сложными линиями и пунктирами, расположился стеклобетонный небоскрёб с маленькой вертолётной площадкой. В Апрометале нет возвышенностей — только низменности. Причём одна. И такая, что можно было разглядеть этот небоскрёб, что я, собственно, и делал, делая зарядку для глаз, которые после длительного пребывания — вместе со мной и в моих глазницах, разумеется, — устали и напряглись до предела, отчего всё виделось смутно. При такой зарядке и прохладном воздухе состояние глаз пришло в норму.       Вдруг я увидел яркую вывеску одного заведения, что переливалась ярким неоновым цветом. Оно особенно выделялось среди соседних строений, так как на его билборде не спеша перебирал ножками поварёнок с подносом на руках. Прищурившись, я понял, что этим заведением оказался небольшой ресторанчик. Он был в отдельном строении и с маленьким участком вокруг. Видимо, сделали либо для парковки, либо для зелёных изгородей, так как ресторан словно окружён тёмной аурой неизвестного. И долго не думая, я отправился к нему навстречу, ориентируясь на этого поварёнка и каскад фонарных столбов, что провожал любого путника по городским дорогам.       Здание суда находилось в обособленном месте, вокруг которого были размещены другие судопроизводственные строения, такие как адвокатские и нотариальные конторы. Что интересно, находились они чуть ли не на окраине города, поэтому тут людей и фурийцев было намного меньше, чем, например, в центральном районе. Из-за этого в это время суток я не встретил ни одного жителя, отчего получил возможность насладиться тишиной и спокойствием и отдохнуть от мирской суеты, думая о чём-то лучшем и прекрасном.       По краям асфальтированной дороги пристроился тротуар, покрытый крестовидными плитками. Но одна из них, видимо, из-за неопытности укладчика или из-за чего-то другого торчала одним концом вверх, намереваясь подставить замечтавшегося проходимца. Что, собственно, со мной и случилось, потому что я чуть не полетел по склону. Благо, успел ухватиться за ограждение. Так бы и провалился в кусты, которые проросли по периметру тротуара.       Наконец-то дойдя до этого ресторана, я точно мог определить, что за именно это заведение. Как оказалось, ресторан был объединённой балканской кухней, в которой готовили как сербские, так и болгарские блюда. Я не особо знаю, что же именно там подают, но идея посетить это место показалось мне хорошей. Я не ел с полудня — и живот издавал неловкие урчания, требуя еды. Фурийцы потребляют больше калорий, чем люди. Фурийцы же потребляют больше, чем фурийки, из-за своего громадного телосложения. Думая о физиологии своего вида, я вспомнил, что скоро заканчивается смена у Марты. И неплохо было бы её сводить в какой-нибудь ресторан, чтобы проявить ухаживание, что обычно и делают любовники.       Я зашёл в это заведение и ощутил весь тот колорит, что присущ народам этого полуострова. Меня будто вернули на много лет назад, до войны, и поместили в сознание обычного серба или хорвата, завели в простой, ничем неприглядный дом и подали местное блюдо — невзрачное, но в то же время вкусно пахнущее и дотоле домашнее. В этом ресторане не было ничего яркого и особенного, что бывает в таких богоугодных заведениях высшей кухни, но есть тут что-то такое, отчего на душе ощущаются уют и расслабленность. Может, всё из-за незамысловатого интерьера с поделками от местных; может, из-за простой расслабляющей музыки, которая текла из замаскированных в стене колонок; может, в посетителях и работниках, которые, по сравнению с ресторанами изысканной кухни, не обёрнуты в лоснящиеся фраки и костюмы.       Но как и бывает в других подобных местах, ко мне подошёл молодой человек, одетый в обычную повседневную одежду, но с бейджом персонала, и спросил: — Вы бронировали столик? — и взял с полки планшет. — Нет, не бронировал, — ответил я. — А у вас есть свободный столик? — Да, конечно, — сказал он. — Вам на скольких персон? — На двоих, пожалуйста. — Тогда пройдёмте.       Он сделал пригласительный жест рукой и повёл меня к другому краю зала. Ресторан был небольшой, но столиков хватало. И все они были накрыты скатертями, которые обычно стелют на домашние столы. Так как время подходило уже к ночи, посетителей здесь было меньше обычного. Среди них я различил молодую влюблённую пару, которые так слащаво курлыкали друг с другом, отчего у меня это вызвало непроизвольную улыбку. Хорошо, что они так были увлечены своей любовью и страстью и не заметили меня.       Меня посадили за такой же обычный стол с двумя мягкими удобными креслами и выдали книжечку с меню. Как и следовало ожидать, тут были исключительно блюда народов Балканского полуострова. Стоило мне открыть книжку, как в глаза сразу же бросилось одно дотоле мне знакомое блюдо: состояло оно из фасоли, запечённой с луком. Дело было в том, что я готовил себе почти схожее с этим блюдо, но только вместо лука я клал говяжью тушёнку. Само же это блюдо называлось «пребранац» и являлось родом из сербской кухни. Были ещё голубцы с той же фасолью и рисом и ещё знакомые каждому жареные говяжьи колбаски, в простонародье известные как «чевапчичи». От разнообразия блюд и их вида у меня чуть слюна не стала стекать, поэтому я поторопился сделать заказ. В животе у меня продолжало урчать — заказал закуску, чтобы не мучить самого себя.       Отправив свою машину на работу Марты, я поспешил позвонить и предупредить её о предстоящем свидании. Трубку она взяла не сразу, и голос у неё был на порядок уставшим. — Привет, Айзек, — сказала она. — Привет, Марта, машина уже выехала за тобой, — произнёс я. — Только отвезёт она тебя в другое место. — И куда же? — поинтересовалась она. — К тебе на работу? — Не совсем, но это приятное место, — улыбнулся я. — Ты будешь в восторге. — Я вся в предвкушении! — Донесся нежный женский голос с той стороны трубки. — Надеюсь, реальность оправдает ожидание? — Конечно, это будет замечательно.       С этими словами мы завершили разговор. Положив телефон в карман джинсовых брюк, я увидел в широком окне ресторана, как с включенными фарами проехала моя машина на автопилоте. Скоро она привезёт мою Марту сюда, потом мы прекрасно проведём время в компании друг друга и нескольких вкусных блюд, которые стоят не так дорого, чтобы не жадничать.       Спустя чуть больше получаса приехала и Марта. К этому времени все те блюда, которые я заказал к нашему совместному ужину, уже были поданы и дожидались мою лису к столу. Она же была одета в своё пальто, а под ним в джинсы для женщин с большими бёдрами, что присуще всем фурийкам, и в бежевую футболку. Встав, я поздоровался с ней и снял верхнюю одежду, повесив на вешалку, которая находилась у каждого столика. — Спасибо, дорогой, — сказала она и села за стол. — Сколько тут блюд…       Она миловидно усмехнулась и стала разглядывать все порции, которые нам подали. Видно было, что Марта приятно удивлена таким известием. И казалось, что она, хоть и впервые здесь, знает несколько блюд. Поправив свои иссиня-чёрные длинные волосы, она поцеловала меня в щёку. На её волосах ещё блестели крохотные снежинки, доживая последние секунды и так очень короткой жизни. — На улице снег пошёл? — спросил я, сев за стол. — Недавно пошёл, — ответила она. — Когда машина за мной приехала. — Да, недавно, — и, сделав паузу, сказал: — Ну, с чего начнём? — Знаешь, всё спросить хотела. — Она пододвинула суп, похожий на мясной гуляш, и спросила: — С чего это ты вдруг меня в ресторан пригласил? — А что, я не могу пригласить на свидание свою девушку? — вопросом на вопрос ответил я. — Конечно, можешь, я не против. — Она улыбнулась. — Просто я думала, что ты это организуешь в выходные, как в прошлый раз с крытым парком. — Ну, этот ресторан находился рядом со зданием суда, — сказал я. — Вот и подумал, что неплохо было бы тебя сводить сюда. Всё-таки надо же как-то за тобой ухаживать? — Это прозвучало так мило с твоей стороны.       Наклонившись ко мне, она дотронулась до моего подбородка. С её же стороны это похоже было на намёк. Или на простую благодарность за то, что я приятно удивил её и проявил заботу со своей стороны. Когда она зашла сюда, то взгляд её казался уставшим после полноценного рабочего дня; когда же она увидела, что после работы ей не придётся готовить, а хорошо и с пользой провести время со мной, то взгляд словно прояснился. Как это было недавно со мной, когда я вышел из здания суда выжатым и уставшим, а ментоловая сигарета придала мне немного сил. Правда, там было совсем не так. — И готовить не придётся? — усмехнулся я. — И готовить не придётся, — улыбнулась она.       Весь вечер мы провели в романтичной обстановке, непринуждённо общаясь друг с другом, поедая блюда балканской кухни. За весь день, проведённый в треклятом суде, давая показания на последнего участника группировки, я наконец-то почувствовал себя в своей тарелке — и только под вечер получил вознаграждение.