Фуриец

      Проснулся я в спальне от жуткой головной боли, давящей на стенки черепа. Глаза очень не хотелось открывать, да и не мог из-за налитого в них свинца, надавливающего на лоб, отчего тот вот-вот треснет под его большим весом. Он-то как раз и заставлял меня оставаться в постели и не поднимать глаза и голову. Сейчас у меня был один из тех моментов, когда сам я уже выспался, а глаза — нет.       Рядом со мной кто-то спал, но увидеть мне его не получается — только слышать ровное дыхание тела. Поначалу подумал, что это Марта спит, но слишком уж она глубокие вздохи делает, судя по её телу.       Со второй попытки мне удалось поднять веки и рассмотреть комнату. Вокруг было всё белым-бело от солнечного белого света, заполнившего всю комнату. За окном стоял настоящий зимний мороз, судя по красивым узорам, которые нарисовал он на окнах. А в окно бил разгулявшийся ветер, словно пытался ворваться в дом и занести пургу в каждый угол. Яркий луч солнца пробился сквозь окна и заставил меня зажмуриться.       Отвернувшись от окна, я опустил взгляд вниз и заметил, что укрыт белым одеялом. Долго не думая, я посмотрел в сторону спящего — это была не Марта. Слишком уж крупное и здоровое тело, чем у неё. В голову сразу пришло, что это Берт. Я не сразу пришёл в себя, и поэтому не обратил внимание, что рядом со мной голым спит мой друг, как после бурной любвеобильной ночи. Когда разум слегка прояснился после пьяной вечеринки, меня будто передёрнуло: я содрал с Берта одеяло. — Ничего себе! Ё-моё! — От увиденного зрелища мне немного оставалось упасть с кровати, но удалось сдержаться. — Что за чертовщина? — А? Чего раскричался? И так голова раскалывается. — Он, кое-как открыв глаза, повернул свою голову на меня, ища сдёрнутое одеяло. — Какого чёрта ты разорался, придурок? — Как? Что ты тут делаешь?! — Я продолжал оставаться в неведении происходящего и в ошарашенном состоянии. — Почему ты и я голые? — Оставить панику! — Берт сел на кровать и, уперев спину об стену, закинул руки за голову. — Вниз посмотри.       В спешке и панике я содрал одеяло с себя, словно его подпалили, и увидел, что был одет в боксёры.Тут же с меня сошла целая гора камней, которые чуть не раздавили меня в лепёшку, стукаясь о стенки разума, отчего они чуть не треснули по швам. Была бы правда — этот Новый год ознаменовался бы совсем другими новостями, которые никто из нас никак не ожидал. — Пронесло, — взявшись за голову, я облегчённо вздохнул. — Ладно, допустим, мы ничем тут не занимались, но как тогда здесь оказались? — Ты ничего не помнишь? — Удивлённо посмотрел на меня он, уперев локти об колени. — Нет. Помню, что сидели, телевизор смотрели, ты открыл тот коньяк или виски — выпили его в несколько заходов. Потом очень слабо. Ох!         Я схватился за голову одной рукой, так как волна новой боли от сильного похмелья вновь раскалывала её. Эта волна была схожа с ударом молота об наковальню — и вот-вот всё сознание даст трещину. Вдруг рука стала дрожать, как у невротика, и сейчас перестанет меня слушаться — я взялся второй рукой, но колебание будто передалось, и теперь дрожат обе руки, как будто они находятся на сильном ветру. Это же сколько я смог влить в себя на празднике, что на утро мне такой сюрприз преподнесли, из-за чего и я, и Берт смотрим удивлёнными глазами на этот феномен дрожи, часто встречающийся у насквозь пропитых алкоголиков! К счастью, побочное явление после хорошей дозы алкоголя прошло вместе с довольно неприятной головной болью, которая точно скоро вновь даст о себе знать. — Чёрт, а где женщины? — Проигнорировав эту ситуацию, поинтересовался я и огляделся. — Да я сам не в курсе, Айзек, — сказал он. — Думаю, они раньше нас проснулись и ушли куда-то. — Интересно, как их великое и ужасное похмелье не оставило в кроватях? — Так они меньше нас пили, — вяло ответил он и лёг.       Я тоже вернулся обратно к объятиям мягкой подушки, резко прервавшимся утренним переполохом с постелью. Сколько странен тот факт, чем ужасен: у каждого из нас есть по женщине, поэтому назревал бы вопрос в том, что же могло бы нас побудить на бурную ночь друг с другом. Обычно такое иногда бывает, если переборщить с алкоголем — и он начинает управлять и мозгом, и поведением, вытворяя то, что раньше не делал, отчего у многих случаются такие неудобные ситуации на следующее утро со всеми вытекающими последствиями. У нас же, к счастью, обошлось, и никто из нас друг другу не вогнал в бёдра половой орган. — Знаешь, — я повернул голову к другу, — я довольно сильно перепугался, что мы могли друг с другом переспать. — Испугался, что ты мог быть снизу? — Усмехнулся он, оголив клыки. — А я думал, что кошки всегда снизу, потому что смотря сверху вниз, — шуткой на шутку ответил я. — Нет, такой стереотип на лисах срабатывает, друг ты мой рыжий, — улыбаясь, он перевернулся на спину. — Я твой пожирающий взгляд даже косо чувствую. — Изучаю, как стоит лучше пристроиться у тебя сзади.       После этих слов мы невольно рассмеялись, представив эти эротические моменты мужской любви. На миг мне даже интересно стало, какие ощущения испытывают при таком контакте. Точнее, психологические, так как мужчины и женщины телами одинаковы, только пара различий имеется. Однако от таких голубых мыслей меня отвлекла новая волна боли, раскалывающая голову, которая быстрым ходом прошлась по мне. И как молнией явилась, так и исчезла. — Давно я так не пил, Берт. Даже как-то неловко сейчас, — понурив морду, я тёр себя за подбородок, пытаясь вспомнить, что было после двух часов утра. — А тебе тогда совсем ловко было — такое вытворял! — Берт начал смеяться нарастающим смехом. — Из снега только твоя задница торчала!         Уровень громкости его смеха достиг максимума. Теперь он не только мне Марту будет припоминать в шутках, да ещё и про какой-то случай, который я вытворил в нетрезвом состоянии. Самое бесящее в этой неловкой ситуации — моё незнание произошедшего. — Что было-то, ответь. Хватит! — От своих же громких слов я схватился за голову в надежде удержать стенки черепа в целости. — Прекрати, чёрт пятнистый: голова вот-вот треснет. — Ой, ух, эх, — останавливая смех, Берт издавал такие звуки, будто одышка началась, и, успокоившись, сказал: — Ты напился и выскочил на улицу в том, что есть, и с петардами и хлопушками наперерез начал палить в разные стороны. Успокаивало то, что прохожих не было: не видели тебя, да и не задеты тобой.        Он встал и начал складывать одеяло. Сколько не грешным и голубым делом, сколько из-за шутки я понадеялся, что он будет полностью голым, прикрываясь лишь своим короткошёрстным трубовидным хвостом, или без малой толики смущения болтать большим агрегатом, как туземец в дождевом лесу. Сложив одеяло, он достал из-под кровати свою одежду и, попутно надевая её, продолжил мне говорить, что было дальше: — Но наступил тот момент. Ты вошёл в раж, также у тебя было огромное количество петард, хлопушек: взял всю пачку. От пьянства и невнимательности ты нечаянно пальнул хлопушкой себе в плечо. Кажется, пошло раздражение, или даже мех твой начал гореть. От испуга ты начал кричать, материться и в конце, как твой дикий клон, нырнул «рыбкой» в большой сугроб. Потом успокоился. Я побежал домой за льдом, а Марта с Тиною начали вытаскивать тебя. Ты даже не собирался помогать, но, оказывается, ты просто уснул. Девушки кое-как вытащили твоё тяжёлое тело. Когда я выбежал из подъезда, девочки всё рассказали, как они вытащили тебя, хватая то за хвост, то за ноги. А ты лежал в сугробе задницей кверху. Потом я занёс тебя домой, положил на кровать, и мы втроём продолжили без тебя праздновать. — Ясно, спасибо, что рассказал мои приключения. — Тоже скинув одеяло, я поискал свою одежду, которая оказалась аккуратно сложенной на стуле. — Так, догадываюсь, что меня раздела Марта? — Не знаю, я дальше, честно сказать, тоже не помню, — сев на соседний стул, сказал он. — Ну, Марта! — Понюхав одежду, я резко кинул её на стул, будто она заражена ужасной болезнью. — Это её запах. Как же ты ещё трусы с меня не сняла? — Боялась не удержаться от соблазна, — усмехнулся Берт. — То-то, — буркнул я, заканчивая одеваться. — Понятно, — он подошёл к дверному проёму и, обернувшись, сказал: — Пиво будешь? — А оно есть?       Сейчас бы немного опохмелиться не помешало, особенно, видимо, после такой выпивки, что смогла поместиться во мне на новогоднем празднике: ощущение новых порций побочных явлений алкоголя не перестаёт оставлять меня и надоедливо жужжит под ухом, словно приставучая муха, никак не собирающаяся отстать. При словах о холодном пиве, только что вынутому из холодильника, это ощущение растворилось в мареве моего перегара, временно ставшим моим запахом. — Не знаю. — Выйдя из проёма, он медленно направился к холодильнику и, посмотрев внутрь него сонными глазами, задвинул дверцу. — Жаль, его здесь нет. — А чего ещё есть?       Признаться, фанатизма к спиртным напиткам я не имею, и пью не из-за того, чтобы поднять настроение, решить проблему заливанием сорокаградусных напитков, быть пьяным или думать, что распитие таких напитков делает меня взрослее. Хотя бы стараюсь осознавать, как часто и как много выпиваю. Но в этот раз я точно перебрал с ними, что и даёт мне понимать последствия таких увлечений. — Может, таблетки? — Достав откуда-то пластмассовую банку, он тряс ею, как будто погремушкой. — У тебя сушняка нет? — Пока нет, но чую, что надвигается. — Пойдём в зал: там не убрали еду. Запьёшь. — Класс, — пробурчав, я зашёл в гостиную.       Стол трескался от еды, приготовленной на праздник, и посуды, на которой она покоилась. За ночь мы столько даже вчетвером не смогли съесть. А еды было бы больше, если я не отговорил бы Марту. Теперь в большей части стол был набит сколько не едой, сколько посудой: чашки, рюмки, блюдца, тарелки, вилки, ножи. Сев за стол и найдя заварочный чайник, я взял его и, налив в чашку чая, достал из баночки таблетку и проглотил её, задрав голову вверх. Пододвинув пиалу с салатом, я взял ложку и неспешно начал есть содержимое, которое за ночь успело дать сок, находящийся на дне, и которое чудом не испортилось. — Ну, как, отпустило? — Держа в руках пиалу с другим салатом, Берт сидел на диване, облокотившись на его спинку. — Только сушняк, а голова продолжает трещать, будто птицы в лесу. — Схватившись обеими руками за голову, я зажал её покрепче и, терпя новый порыв, проговорил: — Есть там анальгин или аспирин? Хоть что-то?       Боль медленно убивает изнутри, начиная с головы, связывая всё в маленький узел — так и хочется что есть силы удариться об стол и заснуть, а когда проснуться, чтобы побочных явлений как будто бы и не было. А Берт выглядит так, будто и не пил совсем: сидит себе, тарелку с едой уплетает и в ус не дует, хотя, кажется, больше меня выпил. — Ты у меня спрашиваешь? — Он развёл руками в стороны. — Это твой дом, я мало что знаю, где у тебя всё лежит, а теперь, когда ты и девушку завёл, всё, наверное, вверх дном перевернулось. — Да не кричи ты: голова трещит… — Уф, сейчас поищу, — вздохнув, он отложил пиалу и встал с дивана.       Спустя минут пять он всё-таки смог найти таблетки. Я к этому времени лежал пластом, сложив руки на груди. Выпив их, я снова лёг и подремал. Берт тоже принялся за это, устроившись поудобней в кресле. Дрёма потихоньку переходила в полноценный сон, и я погружался в него целиком, всем сознанием. Расслабившись от прекращения головной боли, я полностью уснул.       Вдруг сквозь сон я услышал звук открывающего входную дверь ключа. Первым делом подумал, что кто-то хочет проникнуть в мой дом, но вспомнил, что девушки ушли куда-то — вместо резкого пробуждения и криков я медленно встал и, почёсывая бок, прошёл в коридор, где они уже заканчивали переодеваться, шёпотом разговаривая. — Привет, девушки, — вяло проговорил я, протирая глаза. — Где были? — Привет, Айзек, — ответила Тина и, повесив куртку, поправила свои светлые волосы. — Да так, прогулялись по городу, пока вы спали.  — Доброе, — произнесла Марта, держа в руках пакет с купленными вещами. — Вижу, утро не особо радостным было? — Это целая история, — я невольно улыбнулся, вспомнив, как встретил первое утро нового года. — О, привет, дорогая, — Берт неожиданно появился в дверном проёме из зала в коридор и, упираясь рукой об стену, улыбался во весь рот. — Привет, дорогой, — ответила взаимностью она и пошла к нему в зал.       Я остался с Мартой наедине. Она смотрела на меня своими голубыми, как ясное небо, глазами, пытаясь что-то сказать, но не находила нужных слов, а может, просто не хотела ничего говорить. Из её голубой куртки выглядывал тот свитер, который я ей подарил на Новый год, что порадовало меня, ведь такой незначительный подарок она не отвергла. Чтобы разрядить обстановку, я помахал хвостом, показывая, что рад её видеть — она ответила тем же. Подойдя к ней и поцеловав её, я приобнял её, как и она меня. — Фу, Айзек, от тебя перегаром несёт! — Пытаясь вырваться из крепких объятий, Марта ёрзала, унюхав мерзкий и резкий запах похмелья. — Отпусти меня.        Или у меня нюх притупился от последствий распития алкоголя, или у Марты закончилась течка: того приятного мускусного запаха я не учуял, и теперь не почувствовал резкого возбуждения, как обычно было при объятиях с ней. Оказалось, это мило, когда Марта мягкой и объёмной грудью прижимается ко мне, кладёт голову на плечо, и мы молча стоим посреди коридора и наслаждаемся теплом своих тел, пока мы одни и пока нам никто не мешает побыть друг с другом, а в штанах свободно. — Ладно, отпускаю. Где были? — Так, по магазинам прошлись, пару вещичек купили.        Сняв куртку, она повесила её на вешалку и пошла на кухню. Я вслед за ней. — Как прошло утро? — Она достала из пакета пару вещей, среди которых я обнаружил какие-то упаковки лекарств. — Что это? — Спросил я и, достав из кучи одну синюю баночку, внимательно прочитал наименование: лекарство оказалось от отравления, включая похмелье. — Спасибо тебе, выручила. — Всегда пожалуйста, лисёнок, — уже и кличку мне придумала, как же мило. — Я знала, что от такого питья у тебя будет жестокая боль и похмелье.         Она налила стакан воды и дала мне. — Ой, извини, автоматом налила, тебе надо? — О да, в самый раз, спасибо.       Взяв у неё стакан, я открыл пластмассовую крышку баночки и, достав пару белых таблеток, растворил их в воде и залпом выпил. Всё это должно избавить от боли в голове, сумевшую хорошо научить меня, каково будет после хорошей дозы спиртных напитков.       Сидя на мягком стуле, я смотрел пару минут в окно, как мелкие крупицы снега падали на землю, соприкасаясь друг с другом и создавая полуметровые сугробы. Когда берёшь в ладонь немного снега, сразу чувствуется и холодок, и то, как он превращается в воду и мочит мех. Фурийцы разделены на кошачьих, собачьих, куньих и медвежьих и ещё на другие семейства из отряда хищных. У меня как у представителя собачьих когти на ногах не втягиваются, поэтому обычную человеческую обувь носить не могу по своему размеру. Для таких, как я, шьют и продают специальную обувь с местом для когтей, поэтому они размером чуть больше обычных. Можно, конечно, ходить и без неё, но в такую погоду, выйдя босым, можно отморозить подушечки на ногах, несмотря на их шершавость — приходится надевать обувь. Хорошо, что у фурийцев стопохождение, из-за чего можем носить обычную обувь, но слегка удлинённую.       Навязчивая боль исчезла в звенящей пустоте — моя голова прояснилась, как небо после проливного и долгого дождя. Это хорошо: похмелье меня доконало, постоянно вызывая или тошноту, или головную боль так, что удар тока в той лаборатории казался обыкновенным укусом маленького комара.       В зале шла по полной генеральная уборка после праздника: шумели тарелки, становящиеся друг на друга, гремели ложки и вилки, отдаваясь глухим и металлическим звоном в конце коридора. Троица переговаривалась друг с другом весёлыми и радостными голосами.       На этот звук подошёл и я, желая помочь им в уборке. Перетащив с Бертом стол, мы принялись за стулья, которые взяли с кухни для мест за столом, ведь, несмотря на большой и вместительный диван, Берту и Тине или другим составом надо было где-то сидеть. Пока мы перетаскивали высокие и громоздкие стопки посуды, девушки быстро протерли стол и, открыв окна, впустили зимний свежий воздух в комнату. Стало легко дышать, вдыхать приятный морозный воздух, освежающий голову после мерзкого похмелья.       Закончив с уборкой, мы могли расслабиться, просмотрев телепередачи, где как раз повторяли те фильмы, которые были до Нового года. Мы все вчетвером удобно устроились на диване и, иногда меняя положения, наслаждались спокойствием непринуждённой беседы после яркого и громкого празднества.       Так было до самого вечера, когда уже короткие сумерки уступили на небе место плотной тьме и долгой ночи. Вдруг мне ни с того ни с сего трудно стало сдерживать себя, чтобы весь вечер не приставать к Марте, то щипая её за попу, то обнимая за грудь, хотя последнее она мне позволяла, но на первое реагировала, однако тихо, чтобы друзья не заметили и не засмеялись.       Ближе к семи вечера Берт с Тиной ушли домой, что немного обрадовало меня, ведь теперь скрываться перед ними мне не придётся, и вдоволь смогу пошутить над своей лисой. Как только дверь захлопнулась и щёлкнул шпингалет, вдруг напряжение во мне возросло до красной черты, когда я посмотрел в сторону кухни: Марта, обронив чашку на пол, нагнулась и, будто намекнув мне, показала свою круглую попу.