Rancor

Он уходит тогда, когда Рон, наконец, отошедший от шока, снова начинает говорить про больничное крыло. Гарри встаёт, чуть покачиваясь. И, не обращая внимания на оклики товарищей по команде, направляется в душ. Просто потому, что в этот самый момент холодный душ ему абсолютно необходим. И, в первую очередь, для того, чтобы выбросить из головы странные мысли и образы, которые кажутся куда более чужеродными и неуместными, чем простая боль. Потому, что боль привычна и понятна. Потому, что боль была с ним всегда. Физическая или моральная, она застряла в его памяти и напоминает о себе каждый раз, когда Тёмный Лорд появляется в сознании. А это… Этому в его переполненной болью голове нет места. Даже несмотря на то, что отчего-то именно оно мешает тьме побеждать его с каждым разом. Даёт понять, что до пропасти ещё целый шаг. Но тогда всё, что происходит — абсурд. Самый настоящий, в чистом виде. И нет, Гарри Поттер не знает, что ему делать. Кроме того, что прямо в эти самые секунды нужно снять перепачканную землёй форму и стать под струи ледяной воды. В том случае, если ему повезёт и там будет свободно. Ему везёт, однако. Внутри никого, что странно, учитывая, что слизеринцы ушли сравнительно недавно и определённо должны были куда-нибудь деться. В душ, например. Гарри думает эти мысли лениво, уже снимая с себя отвратительно-липкую форму и небрежно бросая её на лавку, даже не потрудившись сложить. В конце концов, ему надо о чём-то думать, хотя бы потому что это немного помогает отвлечься от боли. Немного помогает… Гарри тяжело выдыхает и прислоняется лбом к холодной стене. Как же плохо, чёрт. И на самом деле, если быть честным хотя бы с самим собой, то помогает ему только одно. Но Гарри Поттер определённо не хочет думать об этом. Очки летят куда-то в сторону, чтобы не жали переносицу. Просто потому, что именно в эту секунду они жутко давят, а Гарри… Гарри просто смертельно устал. И именно поэтому сейчас он сползает вниз по стенке, всё так же медленно думая, что рано или поздно ему придётся встать и дотащить себя до душевых кабин, потому что слизеринцы не могли исчезнуть в никуда. А значит, спустя некоторое время они всё же появятся и увидят его… таким. И что бы там ни было, он всё ещё не настолько пал духом, чтобы доставить им это удовольствие. И поэтому он встаёт. За секунду до того, как дверь со скрипом открывается. И Поттер мысленно благодарит Мерлина за то, что он уже на ногах. Он не оборачивается, впрочем. Ему плевать, даже если это Монтегю, который пришёл его добить. Или же Рон, который беспокоится о друге. Ему просто… Гарри неожиданно пошатывается. А человек, который всё ещё стоит у входа и разглядывает его, резко оказывается рядом и, кажется, хочет удержать его на ногах, однако не делает этого, наблюдая за тем, как Гарри хватается рукой за стенку. — Поттер, — и, о Боже, нет, это же просто смешно. Но это правда, тем не менее. И Малфой, взгляд которого, кажется, прожигает в нём дыру, никуда не исчезает даже тогда, когда Гарри закрывает и открывает глаза, надеясь, что он снова впал в бред и всё это ему кажется. Нет, однако. Потому что в своей холодной боли Гарри чувствует тепло его тела. И отчего-то ему хочется оказаться ближе. Просто согреться. Странно, до этого момента он не замечал, что замёрз. — Уизли сейчас съест твою команду, — слова, которые произносят его губы доходят тяжело. Гарри приходится по несколько раз прокручивать в голове звуки, чтобы понять их смысл, который, впрочем, совершенно не важен, потому что Малфой не знает, что сказать. И потому произносит первое, что приходит в голову. — Он успокоится, — заверяет его Гарри, принимая вертикальное положение и прислоняясь спиной к стене. И в эту самую секунду осознавая, что по пояс обнажён. Но ничего с этим не делая. И всё так же медленно отмечая, что Малфой не уходит, почему-то. Смотрит, как будто чего-то ждёт. А Гарри вдруг понимает, что ему тяжело шевелить губами и что-то говорить. Просто потому, что в эту самую секунду он борется сразу с двумя вещами. Дикой болью, которая режет виски и теперь уже отдаётся во всём теле. И желанием податься вперёд и прикоснуться к Драко. К его теплу. К его коже. И вдохнуть полной грудью. Как тогда, на поле. И единственное объяснение, которое он может найти этому желанию, это осознание того, что, если Малфой окажется близко, боль уйдёт. Оставит его живым, дышащим. И униженным, в объятиях ненавистного человека. Гарри не может сдержать измученный стон, когда запрокидывает голову и бьётся ей о стенку. Спустя секунду понимая, что Малфой снова говорит. И заставляя себя вслушиваться в эти слова. Его до боли знакомый голос, который звучит с лёгкой издёвкой. — Когда ты без своих стекляшек, я забываю, кто ты такой, — и Гарри кожей чувствует, как губы Драко улыбаются. И от этого по коже бегут мурашки. — Правда? И какой я без них? — выдавливает из себя, тяжело дыша. — Идиот, — произносит Малфой спустя мгновение. — Идиот я в очках, — тихо отвечает он. И в эту самую секунду замечает, что непроизвольно качнулся вперёд, ему навстречу. И это слишком не по душе Гарри Поттеру, чтобы он мог проигнорировать этот факт и не вжаться в стену до боли в спине. — И это тоже, — Малфой кивает. А Гарри засовывает обратно в глотку рвущееся наружу «почему ты ещё здесь?» Просто потому, что если Малфой уйдёт, Гарри останется один, вместе со ставшими привычными холодом и пустотой, которые съедят его уже спустя мгновение. Потому что Гарри Поттеру будет не за что держаться. Спустя миг он впускает в сознание неприятную мысль. Драко Малфой держит его здесь. На этом обрыве, который — шаг, и пропасть. С которого Гарри толкают с каждой секундой всё сильнее и сильнее. И понимая это, он заставляет себя вспомнить, о чём они говорили минуту назад. — В чём тогда разница? — выходит хрипло. — Так ты по-другому идиот, — Малфой делает несколько шагов в сторону и снимает с себя верхнюю часть формы. А Гарри заставляет бескровные губы растянуться в улыбке. — Теперь всё стало ясно, — но на сарказм его не хватает. Малфой, конечно, замечает это. А Гарри, ощутив неприятный холод, открывает глаза, ища его взглядом. А находя, не успевает себя остановить. Взгляд скользит по светлой коже, которая теперь не скрыта тканью. И Гарри пропускает ещё одну неприятную мысль. Теперь, кроме желания перестать чувствовать боль, есть что-то ещё. Другое. И, чёрт, оно не нравится Поттеру куда больше. И оттого он закрывает глаза, с ненавистью думая о том, как почти физически ощущает каждый метр пространства, что разделяет их. — Так и будешь стоять? — говорит Малфой, уже стоя возле душевой кабинки. — Предлагаешь присоединиться? — Гарри приподнимает одну бровь. Или думает, что делает это. Потому что его собственное тело совершенно отказывается слушаться. — Поттер, здесь за остроумие баллы не начисляются. Но эту фразу Гарри уже не слышит, потому то он оседает на пол, потому что в глазах снова темнеет, а стоять нет сил. А ещё потому, что что-то внутри, которое кричало о том, что упасть перед слизеринцем — позорно, ломается. И Гарри закрывает лицо руками. В следующую же секунду ощущая тепло. — Эй, Поттер, — голос совсем рядом, — то, что ты вытворил на поле, было, конечно, эффектно, но… А когда реакции не следует, Малфой бьёт его по щеке. И Гарри открывает глаза. То, что заставляло его стоять, резко проснулось. Подниматься, однако, тяжело, но он делает это. Прямо под пристальным взглядом врага, который в случае любой ошибки не будет снисходителен. И поэтому всё, что делает Гарри, он делает молча. А когда спина вновь касается холодной стены, Поттер понимает, что Драко всё ещё нависает над ним. И он настолько близко, что Гарри может разглядеть его лицо даже без очков. Ещё спустя немного времени, Поттер понимает, что в этом самом лице что-то изменилось. Он вглядывается в до боли знакомые черты, которые отчего-то всё ещё близко настолько, что тепло разливается по замёршему телу. И в следующее мгновение Гарри осознаёт, что в серых глазах напротив нет насмешки. Той самой пресловутой насмешки, которая, как иногда думается Поттеру, и была началом всего, что позволяло быть уверенным в том, что Драко Малфой ему отвратителен. А без неё… Без неё Гарри не может убеждать себя в том, что ненавидит этого человека. Хотя бы потому, что с этим человеком он не знаком. А потому он жмуриться и протягивает руку, касаясь чужой груди там, где бьётся сердце. Как тогда, в библиотеке, только без преграды в виде ткани рубашки. Сначала только кончиками пальцев. Потом всей ладонью. Но есть ещё что-то на задворках сознания, что мешает ему податься вперёд. Что-то едва уловимое. Гаснущее в ту секунду, когда Малфой чуть поворачивает голову и щеки Гарри касается его горячее дыхание. Поттер тяжело выдыхает и кончиком носа касается подбородка Драко, а потом скользит выше, к уголку губ. — Зачем ты снова делаешь это? — сквозь гул в ушах Гарри почти не слышит этого. Но чувствует кожей, потому что губы Малфоя оказываются совсем рядом. Поттер выдыхает. — А ты? — и шелестит улыбкой. Драко молчит. А тогда, когда встречаются их губы, Гарри понимает, что чёртовой пресловутой ненависти больше нет. И оспаривать это — врать самому себе. И поэтому он не врёт. Просто чувствует, как вселенная перестаёт вращаться с бешеной скоростью, как мягкие чужие губы оказываются ещё ближе. Так, что Поттер вынужден податься назад, к стене. А вместе с тем — дальше, на ровную землю. Туда, где нет обрыва и затягивающей чёрной пропасти. В одно мгновение озвученный вопрос растворяется в воздухе. Это потому, что пальцы Гарри скользят вниз, к твёрдому животу Малфоя, а губы оказываются на его ключицах. Снова. Точно так же, как тогда. С той лишь разницей, что теперь у Поттера просто нет сил думать и сопротивляться… этому. А потому в следующую секунду Гарри обвивает руки вокруг талии Малфоя, как будто говоря, что прекрасно осознаёт то, что происходит. Притягивает его ближе, скользит ниже, к бёдрам. И Малфой стонет, заставляя Поттера думать в своей голове это повторяющееся рефреном «снова». Просто потому, что к своему удивлению Гарри понимает, что помнит этот звук. А оттого… все его попытки доказать самому себе, что то, что происходило там, в библиотеке было нужно, чтобы лишить Малфоя бдительности, в одно мгновение оказываются тщетными. Гарри думает об этом всё также непозволительно медленно. Но проходит ещё секунда прежде, чем пальцы Гарри касаются пряжки ремня Драко. Они гладят уже знакомую твёрдость сначала мягко. Но настойчивей с каждым мгновением, с которым слизеринец рвано глотает воздух, запрокидывая голову и кусая губы. А тогда, когда пальцы скользят внутрь, серые глаза напротив резко распахиваются. — Поттер, — Драко выдыхает. И Гарри понимает, что это его последний шанс остановиться. И на какое-то мгновение он даже делает это. Для того, чтобы свободной рукой провести от плеча Малфоя к запястью. И переплести их пальцы. Словить в его глазах непонимание, которое исчезает почти сразу. Тогда, когда Поттер сжимает горячую плоть в другой руке, Драко впервые сам подаётся навстречу и обнимает Гарри за шею. Касается кожи сначала губами, а потом и зубами, оставляя яркие отметины. И пуская по телу Поттера импульсы… чего-то. Хотя, на самом деле, он, конечно, знает, чего. Потому что это самое что-то заставляет его вжиматься в Драко с каждой секундой всё сильнее. Так, что, кажется, встречаются их сердцебиения. И в следующую же секунду — сливаются. В одно. Потому что в этом чём-то растворяется его боль. Сменяется другим. Живым, настоящим. Тем, что взрывается в мозгу и груди яркими сполохами света, когда руки Малфоя зеркально повторяют его движения. И прежде, чем всё заканчивается, Гарри не видит ничего. Только слышит рваное дыхание Драко, которое отчего-то в унисон с собственным. Только чувствует его особенный запах, который проникает внутрь с каждым мгновением, с которым соприкасается их кожа. А тогда, когда зрение возвращается, Поттер близоруко щурится и жалеет о том, что лицо напротив он видит очень нечётко. Не может прочитать и запомнить эмоции, которые оно отображает. Потому что именно в эти мгновения они, наверное, настоящие. Не спрятанные за вечной маской, которая в голове Гарри окрашивает имя Драко Малфоя в ту самую, нужную краску ненависти. Привычную им обоим. И главное — взаимную. Ту, которая полетела к чертям в тот момент, когда встретились их губы. И Гарри замечает, что эта мысль проскальзывает в сознании уже не так невозможно медленно, как раньше. Эйфория длится недолго. Просто в какой-то миг та часть его мозга, которая делит всё вокруг на «правильно» и «неправильно», включается. И Поттер понимает, что всё ещё прикасается к Малфою там. Но прежде, чем он успевает что-то предпринять, Драко сам отпускает его и делает два медленных шага назад. Улыбается. Чёрт возьми, нет, Гарри не кажется — действительно, улыбается. Почти привычно, глазами и уголками губ. А потом, так ничего и не говоря, поворачивается к Поттеру спиной. И когда дверца душевой кабинки за ним захлопывается, Гарри решает, что примет душ в башне Гриффиндора.

***

Стоя у дверей в кабинет профессора, Драко думает, что от детского страха перед Снейпом давно пора избавиться. В конце концов, за то короткое время, что они не виделись, Малфой не успел натворить ничего, что крёстный мог бы осудить, не говоря уже о том, что вопрос, по которому он пришёл, совершенно пустяковый. Тем не менее, протягивая руку к двери, он тяжело вздыхает. На самом деле, есть ещё кое-что. Совершенно не пустяковое. Но он, впрочем… Дверь открывается прежде, чем пальцы Малфоя касаются ручки. Он инстинктивно отшатывается в сторону и едва заметно вздрагивает, встречаясь глазами с Монтегю. — Драко, — кивает Грэхэм. И то, что он пытается воспроизвести на своём лице, кажется, называется вежливой улыбкой. Малфой ничего не говорит. Только думает, что, если Монтегю с чего-то взял, что они друзья, то он глубоко заблуждается. Хотя бы потому, что, в чём бы ни был замешан однокурсник, это в любом случае не ставит его на одну ступеньку с Драко. А это значит, что здороваться с ним при встрече совершенно не обязательно. Он и не здоровается. Молча проходит в кабинет Снейпа, стараясь не задеть широкоплечего Грэхэма, а потом, не глядя, закрывает дверь. А оказываясь внутри, понимает, что-то, о чём Монтегю говорил с профессором, могло иметь какое-то отношение к тому разговору, который Драко уже слышал. Но Малфой мотает головой, понимая всю абсурдность своих предположений. В конце концов, Грэхэм точно такой же ученик Снейпа, как и он. А у декана и его студента, как бы там ни было, может быть сколько угодно тем для обсуждения. Драко думает об этом, делая несколько шагов внутрь тёмной комнаты и опускаясь в кресло прямо напротив профессорского стола, над которым склонился крёстный, методично подчёркивая ошибки в контрольных младшекурсников. На него не обращают внимания, что, впрочем, совершенно не удивляет Малфоя. Он молча оглядывает широкую столешницу, в который раз поражаясь тому, насколько аккуратно разложены на ней вещи, а потом смотрит на пергаменты в той стопке, которую Снейп ещё не проверял. Тяжело вздыхает. — Отвлечётесь? — Да, если причина, по которой вы пришли, достаточно серьёзна, — Снейп поднимает голову и откладывает перо, — кстати, предвещая возможные вопросы, ваш матч действительно перенесли на следующую неделю. В воскресенье играют Гриффиндор и Когтевран. Драко кивает. — Мне уже сообщили. Сказали, что у пуффендуйцев случилась какая-то проблема, — говорит Драко, глядя, как Снейп раскладывает бумаги по разным ящикам, — но я пришёл не поэтому. Книга, которую вы достали мне из запретной секции для реферата неделю назад. Я обнаружил, что в ней испорчено несколько страниц. — Что значит испорчено? — профессор приподнимает одну бровь, — и о какой именно книге вы говорите? — На одной странице текст становится настолько расплывчатым, что его невозможно прочитать. А книга называется «Древнейшие Магические Артефакты». — Артефакты? Не понимаю, какое это имеет отношение к моему предмету, — сказав это, Снейп отворачивается, как будто потеряв интерес к разговору. — Никакого, — Малфой пожимает плечами, — я попросил найти книгу, которая может помочь, и вы принесли мне эту. А возвращая, я не хочу, чтобы в том, что книга частично испорчена, обвинили меня. Насколько я понимаю, данный фолиант несёт огромную ценность. Снейп медленно кивает головой. — Вы правильно понимаете. Принесите мне её завтра. Посмотрим, что можно сделать, — и сказав это, профессор снова отворачивается от Драко, начиная перебирать бумаги на столе, — кстати, о чём шла речь в той главе? — Реликвии шестнадцатого века, — произносит Драко спустя секунду, а Снейп замирает, так и не донеся чью-то тетрадь до ящика, — там говорилось про ожерелье, — вспоминает он спустя ещё некоторое время. — Ожерелье, — повторяет за ним Снейп, — вы имеете ввиду то самое ожерелье? Проклятое? — голос профессора становится напряжённым, а Драко замирает на секунду, как будто понимая что-то, но не отвечает. — Мистер Малфой, — требовательно произносит крёстный, — я задал вам вопрос. И тот факт, что его называют по фамилии, заставляет заметно расслабиться. Просто потому, что по имени к нему обращались лишь в тех случаях, когда что-то было не так. Тогда Снейп, как будто невзначай, произносил короткое, но ёмкое «Драко», а потом смотрел ему в глаза, как будто предупреждая о чём-то. И в последний раз он слышал своё имя из уст профессора незадолго до того, как в его руку впечатали чёрную метку. — Я не уверен. Об артефакте, что попал мне в руки, я ничего не знал, а о том, как выглядит то ожерелье, о котором написано в книге, ничего не сказано. По крайней мере, на тех страницах, на которых можно разобрать текст. И какое-то время они молчат. — Если бы это было не просто совпадение, я знал бы об этом, верно? Ведь задание выполнял я, — говорит Драко спустя минуту, глядя, как Снейп всё же доносит тетрадь до ящика. — Теперь я уже не уверен, — и Драко приподнимает одну бровь. — Число людей, носящих на предплечье метку, ограничено. Их фамилии известны и мне, и вам, — замечает Малфой. Снейп снова кивает. — Но есть и другие слуги Лорда. Те, которые не носят метки, чтобы не попадать под подозрение, а также те, которые находятся на проверке прежде, чем получить её. Их нельзя сбрасывать со счетов. Мне думается, что задание, которое выполнили вы — лишь часть кого-то плана. Но, к сожалению, я ничего не знаю об этом. — Другие люди? — Драко задумчиво заправляет прядь волос за ухо. А спустя минуту Снейп снова начинает говорить: — У меня, безусловно, есть некоторые подозрения, — Малфой заинтересованно приподнимает глаза на профессора. — Монтегю? — он спрашивает, не подумав. Но крёстный медлит с ответом. Он аккуратно складывает перья и чернильницу обратно в ящик и только морщинка на его лбу говорит о том, что вопрос был услышан. — Профессор, — Малфой напоминает о себе, когда молчание затягивается. Снейп поднимает взгляд и задвигает ящик. — Идите к себе, Драко, — сухо отвечает. Слизеринец медленно кивает и встаёт со своего места. Ответ ему вполне понятен.