Rancor

В камине раздаётся треск. Драко хмурится, потирает лоб и открывает глаза, понимая, что задремал прямо на кресле в гостиной Слизерина. Сначала он просто задумчиво проводит рукой по волосам, наслаждаясь блаженной пустотой, которая всегда наполняет его сразу после пробуждения. Затем оглядывается по сторонам, узнавая в тихо переговаривающихся между собой студентах своих одноклассников, и автоматически кивает, встречаясь взглядом с Пэнси. Драко разминает холодными пальцами затёкшую шею и вытягивает вперёд ноги. А потом тяжело откидывается на спинку, понимая, что воспоминания и мысли, так отчаянно сдерживаемые им на протяжении нескольких секунд, неумолимо возвращаются. Он потирает виски и тяжело выдыхает, как будто пытаясь прогнать их назад. Задерживает взгляд на тускло освещённом лице Пэнси, которая аккуратно перелистывает страницу пожелтевшей от времени книги своими длинными тонкими пальцами, а потом ими же поправляет короткую прядь тёмных волос, выбившуюся из причёски. Драко вглядывается в немного острые, но для него такие спокойные черты её бесконечно знакомого лица, так что она снова поднимает голову и непонимающе смотрит на него те несколько секунд прежде, чем Малфой как-то неопределённо качает головой, заставляя Паркинсон снова уткнуться в книгу. А тогда, когда зрительный контакт прерывается, Драко снова откидывается на спинку кресла, сдаваясь. Впуская в сознание зудящие на подкорке картинки. Монтегю, тренировка, квиддич… А буквально в следующую же секунду — Поттер. До ужаса холодный, как будто сама смерть стоит где-то рядом и дышит ему в затылок. Такой непривычный и оттого — интересный. Заставляющий поддерживать разговор, вглядываясь в лицо напротив. И не уходить, даже понимая, что это, чёрт возьми, снова повторяется. Драко не мог остановить происходящее ни сначала, когда руки Поттера едва коснулись его кожи, ни потом когда переплелись их пальцы и невидимая черта была перейдена. Не мог прервать контакт потерявших что-то до боли привычное глаз, холодных и горячих пальцев, соединяющихся губ. Потому что чувствовал, как теплеет невозможно-ледяная кожа. Потому что в эту самую секунду отчего-то был уверен, что вот этот вечно гордый человек нуждается в помощи. Его помощи. Даже если эту помощь вполне мог бы предоставить кто-то другой. Даже если Поттер в полной мере не осознавал, кто перед ним и что он делает. Драко всё равно знал. Каждой клеткой тела ощущал, как отчаянно болит что-то внутри чужого тела, в самой середине. А после первого прикосновения он уже не думал. Просто потому, что почувствовал, что нужен. Именно он, именно Поттеру. Именно в эти самые, бесконечно долгие секунды, которые душили Драко чем-то неизвестным и страшным, что срывалось с холодных опухших губ и впивалось прямо под кожу. И заставляло его устало класть голову на чужое плечо, утыкаясь носом в уже совсем не холодную шею. А теперь — сжимать руки в кулаки, наконец, понимая, что на самом деле произошло. Чему он позволил случиться. И с кем. Драко закрывает лицо руками, кожей чувствуя встревоженный взгляд Пэнси, но ничего ей не говорит. Просто спустя мгновение он усилием воли берёт себя в руки и натягивает на лицо привычную маску безразличия. Паркинсон не успокаивается, конечно. Хотя бы потому что слишком хорошо знает его и это холодное, скрывающее всё настоящее внутри выражение лица. Драко опускает веки и отворачивается. Доигрался, чёрт побери. Молодец, ничего не скажешь. И кто тебя заставлял? Кто толкал в спину, ему навстречу? В его холод и бесконечное одиночество. Кто заставлял втягивать их в себя, как будто своих собственных мало? Он знает ответ. Знает, но не хочет даже думать, потому что Поттер — тот самый человек, которому Драко ничего не должен. Ничего из того, что полыхало из него несколько часов назад прямо навстречу врагу. Рвалось необъяснимым пожаром, сжигало черноту внутри. И заставляло Драко с каждой секундой осознавать, что… Ему отчаянно необходимо быть кому-то нужным. Кому-то, пусть даже глупому гриффиндорскому очкарику, который отверг его с самого начала, когда Малфой хотел просто держать его за руку и смеяться над общими шутками. А теперь, когда всё кончилось, ему самому холодно. Как будто Поттер отнял часть чего-то важного. Малфой закрывает глаза рукой и говорит себе, что нужно встать и уйти отсюда, пока кто-то, например Пэнси, не решил, что поговорить с ним — хорошая идея, но… Но в следующую секунду в соседнее кресло садятся. И Драко задумывается, послать ли нежелательного собеседника сразу или всё-таки выслушать. А потом просто вспоминает, что «Правила этикета обязывают юного наследника рода Малфой…». И вся эта чертовщина, что там было дальше, он не помнит. И, конечно, остаётся. Ленивым жестом убирает руку от лица и смотрит на собеседника. А потом думает, что на чёртов кодекс вполне можно наплевать. — Ты слышал о том, что наш матч перенесли? — произносит Монтегю прежде, чем Драко успевает что-то сказать. — Всего три раза, — Малфой закатывает глаза. — На этой неделе играют Гриффиндор и Когтевран. Но Поттер сейчас явно не в форме, — Грэхэм гаденько улыбается, — прикинь, они продуют? — и, не дождавшись ответа, продолжает: — на это определённо стоит взглянуть. Эх, жаль, что они играют не с нами… — О, только не говори, что хотел бы победить за счёт того, что ловец противника свалится с метлы. — Да нет, я… — Монтегю неловко разводит руками, — разве тебе не было бы приятно, если бы этот придурок упал с более серьёзной высоты и сломал себе пару костей? Малфой вопросительно приподнимает бровь. — Думаешь, я смогу радоваться победе, зная, что так и не обыграл Поттера? — Победа она и есть победа, — Монтегю пожимает плечами, — на Поттере свет клином не сошёлся, — он добавляет. А Малфой издаёт нервный смешок, который заставляет расслабленные пальцы чуть вздрогнуть, а глаза опуститься. Не сошёлся, чёрт возьми. Конечно, нет. Драко качает головой. — Не все так считают, — говорит. И смысл того, что ляпнул, понимает только спустя секунду. Упирается взглядом в круглое лицо Монтегю, которое в одно мгновение теряет всю свою глупость. Становится серьёзным, даже задумчивым. Таким, что в сознании Малфоя всплывает тёмный коридор и тонкая полоска света, пересекающая деревянный пол. И совершенно незнакомым голосом Грэхэм говорит: «Вы не понимаете, профессор. Вы совершенно ничего не понимаете». И Драко хмурит брови. — Для него, может быть. На то есть причины, — в голосе Монтегю странная эмоция, которую Малфой не может разгадать. Также, как и эту тайну. Пока. — Думаешь? — и снова вырывается против воли. Потому что спустя мгновение Драко понимает, что только что усомнился в правильности поступков Тёмного Лорда при абсолютно чужом человеке, который вполне может… — Уверен, — он кивает. И Малфой понимает, что нет, Монтегю не врёт. Что он действительно абсолютно не сомневается в этом чёртовом слове, — если Лорда беспокоит Поттер — значит неспроста. Значит, есть в нём что-то такое, чего мы не видим. И на этот раз Драко удаётся запихнуть вертящийся на языке ответ обратно в глотку. Потому что в Поттере грёбаная бесконечность всего. Боли, одиночества, пустоты. Холодной вселенной, спрятанной где-то внутри. Там, где синкопированным ритмом бьётся сердце. Заходится бешеным стуком, когда соприкасаются губы. Пальцы, дыхание, кожа. «И нет, Монтегю. Из нас двоих этого не видишь именно ты», — почти звучит, но тонет в треске полыхающих в камине поленьев. Грэхэм его не понимает. Мерлин, конечно, не понимает. Потому что Драко и сам не ведает, что за херово помешательство с ним случилось. — Ага, грёбаные круглые очки и идиотский шрам. Вот и вся особенность, — хрипло говорит Драко. И получается совсем не так уверенно, как звучало в голове. — Которые, впрочем, совершенно не помешают ему сгинуть от метко пущенной Авады, — и Малфой может поклясться, что в этот момент он не вздрагивает. Только глаза чуть шире отрувает в лёгком недоумении. Не в испуге, совсем нет. Именно в недоумении. От этой сумасшедшей полуулыбки и фанатичного блеска в глазах Монтегю. От того, что странная, незнакомая эмоция вспоминается на другом лице. Том, которое принадлежит близкому родственнику, но кажется Драко слишком чужим. Том, у которого этот самый огонёк адским пламенем выжигает радужку угольно чёрных глаз. Почти таких же, как у мамы. Единственных, которые позволяют поверить в то, что безумная Белла — его родная тётя. Чёрт. И Драко понимает, что должен ответить. — Естественно, — ничего лучше не выходит. Просто потому, что этот разговор становится ещё более неприятным, чем в начале, — полагаю, не без твоего участия в этом. И Монтегю дёргает уголком губ. У него нет метки, Драко это точно знает. Как и то, что Снейп не стал бы ничего говорить, если бы не был уверен, что не пройдёт и недели прежде, чем в рядах Пожирателей Смерти станет одним конченым психом больше. И поэтому спустя секунду Малфой спрашивает совершенно прямо: — На когда тебе назначено? Улыбка исчезает с лица Грэхэма. Эмоции меняются так резко, что Драко шире открывает глаза, пытаясь разглядеть тень былого безумия на его совсем уже не глупом лице. — В эти выходные всё случится, — уверенность, предвкушение, триумф. И ещё что-то, запрятанное в самой глубине, но Малфой… чёрт, ему просто слишком надоело копаться в чужих эмоциях. Он говорит себе, что ему плевать, но закрывая глаза, позволяет низкому голосу тихо звучать у себя в голове. «Не делай того, о чём пожалеешь». Не делай, Грэхэм. Это на всю жизнь. Драко чуть наклоняет голову, внимательно глядя на собеседника. — Поздравляю, — и растягивает губы в улыбке.

***

В тот момент, когда Гарри накалывает на вилку кусочек ветчины, на его запястье ложится чужая тёплая рука. Он аккуратно убирает её, доносит вилку до рта и только потом поднимает взгляд на Гермиону. Подруга сводит брови на переносице и внимательно вглядывается в его лицо. — Ты в порядке? Он отворачивается. — Ты уже спрашивала. Да, — выходит немного грубо. Он медленно глотает тыквенный сок, понимая, что Грейнджер всё ещё продолжает смотреть. — Гарри, ты вчера упал с метлы, без какой бы то ни было причины на это. У тебя постоянно болит голова. Ты всё чаще становишься раздражительным. Пойми, я просто хочу помочь. Поттер не отвечает. Он смотрит в сторону Рона в поисках поддержки, но друг слишком занят беседой с Дином, чтобы отвлечь Гермиону. И поэтому приходится… просто уткнуться в свою тарелку, пытаясь спрятаться от встревоженного взгляда карих глаз. — Просто помочь, понимаешь? — она добавляет тише. Я верю. Но… не скажу, прости. Потому что произнести это вслух всё равно, что объявить поражение, всё равно, что капитулировать. Признать свою чёртову зависимость от самого ненавистного человека в этой грёбаной школе. Он красноречиво молчит, поджимая губы. А она, тяжело вздыхая, предпринимает ещё одну попытку, как будто не зная, что, если Поттер для себя что-то решил, то так оно и будет. Как будто не понимая, что её тепло слишком отличается от того, другого. И эта тихая тревога в голосе делает только хуже. — Тебя что-то тревожит, беспокоит? Убивает. — Всё в порядке, Гермиона, — и металлические нотки в голосе. Так, что теперь она поджимает губы и отпускает его руку, заставляя Гарри чувствовать себя виноватым. Где-то в самой глубине, потому что думать о чём-то, что никак не связано с его затягивающей пустотой и тянущей болью, просто невозможно. Потому что он снова теряет опору, позволяя миру вокруг пульсировать и вращаться. И он непроизвольно скользит глазами по таким знакомо-незнакомым лицам друзей и однокурсников, дальше, на столы других факультетов. И встречает один внимательный взгляд, цвета горячего шоколада, который движется от его рук, к лицу, как будто сканируя. А потом Диана едва заметно кивает и улыбается, заставляя его по инерции повторить это движение. — Посмотри на меня, Гарри Поттер, — голос Гермионы звучит громче. И он поворачивается к ней, потому что слышит те самые, знакомые с самого детства требовательные интонации, с которыми, он знает, бесполезно спорить. — Мне нечего тебе сказать. То, что произошло — просто случайность, — он мотает головой. — Да пойми же ты наконец, что в свете последних событий и той роли, которую в них играешь ты, уже ничего нельзя назвать просто случайностью. Ты ведь не первокурсник, впервые севший на метлу, Гарри. Ты опытный игрок. Один из лучших. И я не поверю тебе, если ты скажешь, что не удержал равновесие или не смог совладать с ветром. Он потирает переносицу. — Послушай, я… — Нет, это ты послушай! Ты сам говорил мне, что многие слизеринцы примут метку в ближайшее время. Это твои слова. А единственное, для чего Лорду могут понадобиться школьники — так это воздействие на тебя. Любого рода. Я даже предполагаю, что тебя вполне могли… …проклясть. Но она так и не произносит этого слова. Только молча открывает рот и комкает в руках скатерть, заглядывая ему в глаза. А он яростно мотает головой, как будто отгоняя от себя что-то неприятное. — Глупости. Гермиона, ты знаешь хоть одно проклятие, которое действует подобным образом? Девушка молчит. А Гарри возвращается к своей тарелке, полагая, что разговор окончен. — Да, — тихо, на выдохе. Так, что сначала он думает, что послышалось. А потом медленно опускает вилку и смотрит куда-то вдаль, снова почему-то встречаясь с шоколадным взглядом Дианы, в котором теперь немой вопрос. «Что-то не так?» Он мотает головой. «Нет, всё в порядке». Чёрт, как же он устал от этой лживой фразы. — О каком проклятии ты говоришь? — он резко поворачивается в сторону Гермионы и едва заметно морщится от боли в висках. Какое-то время она молчит. Только бегает глазами по столу, как будто пытаясь сформулировать ответ. — Я всё ещё не уверена, — выдыхает. А Гарри закатывает глаза, — но предполагаю, что кто-то из учеников может воздействовать на тебя с помощью некого артефакта. Поттер улыбается и качает головой. — Ты сама себя послушай. Такой метод давно не используют. Нам говорили это на каком-то уроке, сама помнишь. Не говоря уже о том, что не существует ни одного артефакта, сила которого может убивать человека постепенно. Тем более, в Хогвартсе. Она собирается ещё что-то сказать, но Гарри молча встаёт из-за стола, отстранёно думая, что в следующий раз поесть ему удастся только завтра утром. А уже подходя к двери, он касается пальцами лба. Морщится от боли и с неудовольствием думает, что Гермиона, несмотря ни на что, может быть права. А потом, в который раз, встречается глазами с темноволосой девушкой в форме Когтеврана, которая вопросительно вскидывает брови, как только встречаются их взгляды. «Нужно поговорить», — произносит одними губами, но она, кажется, понимает. Серьёзно кивает и возвращается к своей тарелке.