Rancor

— Я не понимаю, — как будто извиняясь. И заставляя Люциуса обернуться, глядя ещё более раздражённо, чем раньше. Как будто его злит уже тот факт, что у него есть сын. Как будто всё, что позволено Драко, это быть его идеальной копией, которая не задаёт вопросов и в точности делает то, что нужно хозяину. Да, именно хозяину, потому что отцы не ведут себя так с детьми. И может, Малфою не с чем сравнивать, но он почему-то уверен, что не во всех семьях так, как у них. А он, быть может, хотел бы по-другому. — Ты и не должен, — сухо. С фирменными металлическими нотками в голосе, как будто давая понять, что терпение не вечно, — мне казалось, мы уже всё выяснили. В этом самом кабинете. И Люциус откидывается на спинку кресла. На его лице та самая маска, которую Драко учился копировать с самых малых лет. Но этот жест почему-то кажется Малфою каким-то усталым. Как будто то, что делает отец, даётся ему с большим трудом. — Знаю, но… — Но? — Люциус приподнимает бровь. — Я хочу понимать, в чём принимаю участие, — выдавливает. Не сдерживается и опускает голову. И понимает, что подсознательно уже готов получить наказание, которого, как бы там ни было, не следует. И только: — Ты смеешь усомниться в правильности поступков Тёмного Лорда? — с нажимом, как будто давая ему шанс. Драко прикусывает губу, медля. Отрицательно мотая головой. — Нет, отец. Я просто хочу знать, зачем нужно ожерелье, — вот и всё. Сказал. Уверенно, ни капли сомнения в голосе. И закрепляя эффект, он поднимает взгляд. Глаза в глаза, как ни разу в жизни. По-детски нагло и опрометчиво, но. Ему, чёрт возьми, важно знать. Просто необходимо. И далее… странная уверенность в том, что миссия, к которой он так или иначе имеет отношение, значит намного больше, чем он мог предположить в начале, не позволяет ему опустить взгляд. — Многого хочешь, — говорит Люциус, медленно поворачивая голову к окну, — и ведёшь себя неподобающим образом при этом, — ледяное спокойствие в остром профиле, под которым скрывается чёрт знает что. В котором что-то, что позволило бы Драко понять родителя. Что, возможно, является ответом на многие его вопросы. И он… чёрт, всю свою проклятую жизнь он пытался их найти. Эти ответы. И что в итоге? Люциус всё так же закрыт в себе. Словно спрятан от окружающего мира под маской тщательно продуманного образа. Тот самый настоящий Люциус. Которого Драко совсем не знает. Это всегда так, наверное. Думаешь, что понимаешь человека. Думаешь. А потом просто осознаёшь, что ничерта ты на самом деле не понимаешь. Просто в один миг наваливается осознание. И ты думаешь, что, чёрт возьми, где я был всё это время, если позволял так обманывать себя? Если считал его таким, каким он позволял себя считать. Отца, в данном случае. Но на самом деле, не только его. — Задание, которое начал ты, уже почти завершено. Другим человеком, — слова спустя несколько минут молчания, которые словно ведро холодной воды на голову. Словно он действительно не знал, что каждый из приспешников Тёмного Лорда выполняет лишь свою мизерную часть великого плана. И… как будто не понимал, что задание, которое он получил — только начало, ещё тогда, в библиотеке. Мерлин, да он же сам сказал это Поттеру! Своими собственными губами. Он помнит, чёрт возьми. Но сознание цепляется за невозможно спокойное «почти завершено». Которое странно ёкает в груди при осознании, что это что-то может быть абсолютно чем угодно. И что это может касаться… Господи, нет. Как будто его хоть на грамм волнует то, что происходит с грёбаным гриффиндорским очкариком. — Какое, — хрипло, — какое задание? Мгновения, секунды, минуты молчания. Чёртов ад, в который он погружается с головой. Губы отца сжимаются в линию. Он стучит по поверхности дубового стола костяшками пальцев, а Драко почти физически чувствует, как крутятся мысли в чужой голове. И в это мгновение хочет заглянуть внутрь. Так сильно, как ещё никогда не хотел за все годы отчаянных поисков тех самых ответов. И уже тогда, когда Драко готов повторить вопрос, в гулкой тишине раздаётся ровное, просто невыносимо спокойное: — Смерть Поттера. Выдох. Закрытые глаза, прокушенная губа. Металлический вкус во рту и едва сдерживаемый стон. И надломленный треск чего-то внутри. Которое, кажется, ломается. Которое намного важнее костей. И где-то глубоко рождается рык. Рвётся наружу сквозь сжатые челюсти и окровавленные губы, но сдерживается каким-то невероятным усилием, запихивается обратно в глотку просто потому, что отец не должен его слышать. Не должен потому, что этот самый рык он не смог бы объяснить даже самому себе. Потому что Поттер, как ни крути, просто Поттер. Чёртов ненавистный мальчишка, который постоянно мешает увидеть гордость в отцовских глазах. А это бешенство внутри… его просто нужно удержать. Не выпустить наружу, пусть даже оно разорвёт всё внутри на части. Оно пройдёт, обязательно. А сейчас просто… Вдох-выдох. Вдох-выдох. Дыши. Да, вот так. — Поттера? — ровно. Господи, знал бы ты, чего ему это стоит. — Да, не понимаю, почему тебя так беспокоит это, — тот самый требующий объяснений взгляд, который Драко игнорирует, выравнивая дыхание. И прячет руки, которые сжимает в кулаки, до крови раздирая ладони. И безразличный взгляд врезается в точёные черты отцовского лица прямо в эту же секунду. Несколько мгновений. Всего несколько мгновений выдержать, чтобы Люциус поверил. И всё так же: «Вдох-выдох. Вдох-выдох», — словно мантру. А собьёшься — он поймёт. Обязательно поймёт. И не отводи взгляд. Всё что угодно, но только не это. — Так действует артефакт? Медленная смерть, верно? — и улыбка. Чувствуя, как внутри что-то переворачивается. — Верно, — отец кивает и улыбается в ответ, словно в зеркальном отражении, — Поттер сойдёт с ума. От боли или от ужаса, но рано или поздно это случится. Неминуемо, — припечатывает. Драко кивает. Опускает голову, рассудив, что всё, что нужно было, он уже доказал. А теперь… чёрт. Ему нужно время. Просто немного чёртового времени, чтобы понять, какого Мордреда с ним случилось. Что за спазм в лёгких, что невозможно дышать. Что за ярость, что за ненависть и… Ужас? Господи, да. Он отлично знает, что это такое, когда в глазах темнеет и переворачиваются внутренности. Когда что-то отвратительно-липкое скользит откуда-то изнутри, вверх, по позвоночнику. К голове. К самому центру, который отвечает за мозговую активность. И который даёт сбой. В этот самый момент, потому что ужас и Поттер. Потому что из-за Поттера. И… Мерлин, да пусть бы он уже сдох. Пусть бы не было его. Ну и что тогда? Перевернулся бы мир? Внутри кто-то гомерически смеётся. В той самой пустоте, которая получилась, когда дышать стало легче. И он вынимает руки из-за спины, смотрит на расцарапанные ладони и думает, что какого-то чёрта грёбаный Золотой Мальчик оказался намного ближе, чем он готов был признать. — А если не умрёт? — вопрос против воли. Он смотрит на Люциуса исподлобья. Тот только улыбается, хотя совершенно невесело, и качает головой, облизывая губы. — От тёмного проклятия? Очень смешно. Но от Авады же не умер. И, слава Мерлину, он не произносит это вслух. Просто кивает, как будто самому себе. Поднимает взгляд на отца. Хочется спросить «И что тогда?», но Драко отчего-то молчит. Только молча встаёт и идёт к двери. А Люциус отворачивается к окну и думает, что в поместье становится слишком холодно, пора бы приказать эльфам разжечь камин. И слегка покачиваясь в кресле, обещает себе обдумать странную реакцию сына позже. Кладёт руки на подоконник и только тут с удивлением понимает, что за окном идёт снег.

***

Они встречаются неожиданно. Просто как будто так и надо. Он зашёл в гостиную, перекинулся парой слов с Пэнси, с другими. Несколько дежурных фраз по пути в спальню. Потом переоделся, пошёл на ужин. Всё было в порядке. В порядке, чёрт возьми. Потому что он блокировал ненужные мысли у себя в голове вполне успешно. До этого момента. А возле входа в Большой зал — чей-то взгляд. Просто… секунда. И лёгкая тревога внутри. Он вернулся в Хогвартс в тот же день. Не знал, для чего, но… так надо было. Думал, будет как обычно. Думал, ничего особенно не произойдёт. Спокойно так себе ел салат с отбивной и разговаривал с Забини. О квиддиче, трансфигурации и ещё какой-то, конечно же, очень важной херне. И ловил улыбку Пэнси, которая была невероятно рада тому, что он вернулся. Словно не чувствовал ничего. Словно не хотелось содрать с себя этот взгляд вместе с кожей. А возле проклятых дверей — обернулся. Просто повернул голову, чёрт возьми. На каких-то несчастных несколько сантиметров. И боковым зрением словил его фигуру. Непривычно-напряжённую. Так сильно, что пальцы сжимают край скатерти и глаза жгут дыру на затылке. На его, Драко, затылке. Отвернись, чёрт возьми. Не смотри на меня. Потому что мне есть, что тебе сказать. Впервые — есть. — Драко? — тёплая рука на его запястье. — Ты идёшь? — Паркинсон. С минуту смотрит ему в лицо, не пытаясь отследить его взгляд. А потом кивает каким-то своим мыслям, чуть сжимает его руку. А Поттер сжимает вилку в ладони и взглядом сверлит дыру у него во лбу. А потом секунда. Голос Грейнджер. Она повторяет его имя, забавно хмуря брови. Но тоже, к счастью, не понимает, куда смотрит Золотой Мальчик. Просто сжимает его руку. И он поворачивается к ней, словно выныривает из воды. Торопливо отвечает что-то, встаёт из-за стола. И… да, уходи, чёрт возьми. Уходи. Драко делает шаг к дверям. А потом ещё и ещё. Просто подальше отсюда. И это отчего-то напоминает тот, другой случай. Когда он точно так же бежал из зала, бежал от Поттера. А потом была Сектумсемпра. Он мотает головой, развеивая воспоминания. Но зачем-то обещает себе сразу же спуститься в подземелья. Немедленно. И далее… шаги. Всё быстрее, догоняя Пэнси и остальных. Он почему-то думал, что его отпустило. Что тот самый леденящий ужас, который он испытал в кабинете отца, прошёл. Но нет. Вот снова. Чем-то отвратительно-липким по позвоночнику. И вверх, вверх, вверх… Боже. Он останавливается прямо посреди коридора. В него врезаются идущие сзади. А он стоит и тяжело дышит, как будто что-то внутри неожиданно сломалось. Как будто то невероятно важное, что функционировало в нём, исчезло. А всё, что происходит, в один миг стало значить что-то другое. Потому что резко вспоминается пустота в чужих глазах. Боль, одиночество. И Поттер. До ужаса холодный, словно одной ногой в могиле. Словно отчаянно жаждущий тепла. А потом… мгновение. Рука у него на запястье, дыхание за спиной. Но это уже не воспоминания. Драко поворачивает голову так резко, что нос Поттера зарывается в волосы. И просто замирает. Потому что гриффиндорец не отпрыгивает на несколько метров в сторону и ничего не говорит. Только держит за руку и вдыхает запах его волос. Прямо посреди коридора. Возле выхода из Большого зала. Драко кусает губы и в тот момент, когда Золотой Мальчик едва заметно подаётся вперёд, так что Малфой чувствует его холод. И губами касается шеи, втягивает носом запах. Втягивает, втягивает, втягивает. Господи! Он как будто бежит от собственной смерти. Как будто действительно думает, что Драко может ему как-то помочь, потому что прикасается к нему на виду у всех, словно не до конца осознавая, что творит. А у Малфоя слова вертятся на языке. Рвутся наружу жутким признанием, которое, впрочем, никак не поможет гриффиндорцу избежать уготовленной участи. — Поттер, — шёпот. И почему-то Драко не чувствует в себе сил вырываться из этих недо-объятий. Лишить своего тепла, — очнись, вокруг нас куча людей, — теперь шипение. А в следующую секунду гриффиндорец уже на расстоянии вытянутой руки. Он почти задыхается и смотрит удивлённо, как будто не понимая, что только что произошло. — Я… — и молчит. Драко как-то неопределённо качает головой и почему-то думает, что, как бы там ни было, это всё равно лучше Сектумсемпры. А потом отворачивается и скрывается в толпе. Всё ещё чувствуя чужой взгляд.

***

А тогда, когда зимнее солнце исчезает за горизонтом, он оказывается на Астрономической Башне. Сам. Просто возвращаясь из кабинета профессора Снейпа, Драко думает, что неуместное веселье однокурсников — не то, что он готов сейчас вынести. А дальше знакомая шестая колонна, возле которой Пэнси залечивала его раны и лунный свет из окна. Морозный воздух. Северус сказал восстановить страницу невозможно. Потому что не существует противоположного зелья тому, что было использовано. Потому что, по правде говоря, и сам не знает, с каким именно зельем они имеют дело. Или, быть может, даже не зельем. А Драко почему-то почувствовал, что именно на этом испорченном клочке бумаги кроется то, что может помочь… Чёрт, это глупо. Так глупо, что губы искажает кривая улыбка. Слишком горькая, чтобы стать привычной. Слишком не такая. Но тогда, в кабинете Снейпа, смешно почему-то не было. Потому что он поднял взгляд на профессора и сказал, что это важно. Просто глядя ему в глаза. Крёстный медлил всего секунду, а потом кивнул, отворачиваясь. «Я попробую что-нибудь сделать». Он попробует. И Драко благодарно кивнул, уже стоя у дверей. И мысленно порадовался, что Северус не стал спрашивать. Потому что ответить Драко не смог бы даже самому себе. Малфой делает несколько шагов вперёд и опирается локтями в подоконник, головой касаясь стекла. Он думает, что если страницу в книге понадобилось уничтожать, значит там написано что-то действительно важное. Значит, остаётся шанс спасти Поттера, как бы наивно это не звучало. Потому что ему… Что? Не плевать? Глупость. Но выходит так, иначе почему сразу же после того случая в коридоре он пошёл к профессору? Почему надеется, что способ победить проклятие всё-таки существует? Почему чувствует себя виноватым, не сказав правду? Даже несмотря на то, что эта самая правда ничего бы не дала. Решения всё ещё нет, и, пока страница не будет восстановлена, ничего нельзя предпринять. Совершенно ничего. Только ждать неопределённое количество времени, которого, чёрт возьми, слишком мало. Драко кусает губы и ёжится от холода, думая, что проклятие сидит в Поттере слишком глубоко. Так глубоко и так прочно, что чувствуется в прикосновениях и поцелуях. Словно льётся из них, наконец найдя выход. И это… Драко удивлённо распахивает глаза и тупо смотрит в беспроглядную тьму за окном. Потому что это помогает. Действительно помогает, потому что Малфой отчётливо помнит, как постепенно прояснялся взгляд Поттера после того, как это случилось тогда, в раздевалке. Помнит, как потеплела его кожа. И этот холод вокруг уже после всего. Когда даже возле камина не можешь согреться. Словно что-то тёмное поселилось внутри. Словно часть проклятия осталась в теле. Но, выходит, не словно, а именно так оно и было. А значит… Чёрт, это значит, что Драко действительно может помочь Поттеру. Действительно может забрать часть проклятия себе. Но разве он станет? Разве он настолько помешался, что будет помогать врагу в ущерб себе? Господи, какая же глупость! И он снова смеётся. Но как-то совсем не весело, словно подавляя протест внутри. А уже в следующую секунду закрывает лицо руками и издаёт какой-то слишком уж измученный стон. Просто потому, что под закрытыми веками вспыхивает чужой пристальный взгляд, который прожигает дыру в затылке, который значит намного больше, чем Драко мог бы предположить. А потом дыхание сзади. Его дыхание. И прикосновения. Прямо у выхода из Большого зала. Малфой вздрагивает. Едва заметно, потому что понимает, что больше не один. И потому что это тот же самый взгляд, который упирается в спину сквозь стёкла очков. Который молча кричит о чём-то невероятно важном в тот самый момент, когда Поттер делает шаг вперёд, снова как будто неосознанно, хотя Драко абсолютно уверен, что он оказался здесь не просто так. Что прекрасно знал, кого встретит. И пришёл за ним, видимо, решив поговорить там, где никто не помешает. — Ты слишком громко дышишь, чтобы оставаться незаметным, — Малфой не поворачивается, а Поттер поджимает губы, потому что Драко однажды уже говорил эту фразу. В тёмном коридоре, тысячу лет назад. — Это не было моей целью. Не в этот раз, — его шаги. И голос, который становится ближе. Гриффиндорец замирает на расстоянии вытянутой руки, а Малфой чуть поворачивает голову вбок и замечает, как Поттер едва заметно качается вперёд. Но останавливается. Возвращается, сжимая кулаки. — Снова допрос? — смешок. Поттер неопределённо качает головой. — Есть кое-что, что обязывает меня делать это снова, — уклончиво, но Драко прекрасно понимает, о чём именно говорит Золотой Мальчик. И думает, что, возможно, Поттер догадывается о том, что с ним происходит, если связывает собственное состояние с Пожирателями Смерти. — С чего ты взял, что я стану с тобой разговаривать? — Малфой поворачивается спиной к окну и скрещивает руки на груди. — Мы уже говорили об этом. Ты должен говорить, если хочешь чтобы молчал я. О том, что знаю, — он сжимает губы в линию и смотрит на руки Драко. А на губах Малфоя тает улыбка. Он упирается тяжёлым взглядом в лицо Поттера, словно ищет в нём изменения. И находит, к собственному удивлению. Просто в одно мгновение он понимает, что это самое лицо превратилось в ледяную маску, которая не выражает абсолютно ничего. Ни единого грамма того ада, который, Малфой знает, творится внутри. Где-то в самой глубине, но с каждым днём поднимается всё выше, пускает корни. Ищет выход. И не находит. Прямо в эту самую минуту — не находит. И потому уничтожает что-то невероятно важное, что наверняка жило там, где-то в районе внутренних органов. — Малфой, — его голос. Хриплый, с нотками чего-то надрывного, что гриффиндорец душит в себе с каждой секундой, с которой Драко молчит. «Есть кое-что, что обязывает меня делать это снова». Чёрт. Он должен что-то сказать. Пусть не всю правду, но хоть… хоть что-то. Чтобы Поттер просто оставил его в покое. Малфой отворачивается и ёжится от холода. — Метка. Монтегю получил метку. И молчание. Поттер ничего не отвечает и, кажется, совершенно не удивляется, услышав эти слова. Как будто полученная информация не является чем-то новым и неожиданным. А потом требовательно, с нажимом: — И всё? Удар. Драко до боли сжимает руки в кулаки, чувствуя, как чёртова неуверенность застывает где-то на кончике языка. Скажи ему. Просто скажи ему прямо сейчас. — Всё, — глаза в глаза. Без тени сомнения на лице. А выражение в зрачках Поттера балансирует где-то на грани между недоверием и облегчением. — Как насчёт того важного, что по твоим словам, происходит? — вздёрнутая бровь. Ещё один шанс. Давай же, произнеси чёртово одно предложение и не неси этот груз на плечах. И плевать, что Поттер будет делать с этим знанием. — Тёмный Лорд мне не докладывает, — в тишине раздаётся почти эхом. Драко снова отворачивается к окну. Они молчат минуту, на протяжении которой он почти физически чувствует, как гриффиндорец заставляет себя уйти, но не может сделать и шагу. Просто застывает в метре от Малфоя, словно прирастая ногами к холодному полу. И ни одного движения. Ни одного внешнего проявления этой борьбы. А Драко каждой клеткой ощущает невероятный холод внутри его тела. Который мучит, сводит Поттера с ума. И вспышкой в голове недавнее воспоминание. — Ну, а теперь, может, расскажешь, что ударило тебе в голову, когда ты решил, что прикасаться ко мне у всех на виду — хорошая идея? — ядовито, презрительно. Просто давая человеку напротив возможность ещё немного побыть рядом. Поттер хмурит брови и опускает глаза, словно отмирая. Словно не сразу понимает, что именно ему говорят. А потом как-то неопределённо качает головой. — Ты не то чтобы отталкивал, — хрипло. И отворачивается. — Я не привлекал ещё большего внимания, — Драко огрызается, сжимая руки в кулаки, — я даже представить себе боюсь, что они могли подумать. Гриффиндорец засовывает руки в карманы и смеётся. А потом разворачивается и касается пальцами колонны. Обходит её несколько раз, как будто абсолютно позабыв о собеседнике. — А что они могли подумать, Малфой? Что они могли подумать? — вопрос повисает в воздухе. Драко открывает рот, словно пытаясь что-то сказать, но так и замирает, выдыхая. А потом понимает, что именно имел в виду Золотой Мальчик. — Что мы больше не враги, — и металл в голосе. Короткая заминка прежде, чем следующие слова застывают на языке, почему-то не спеша вырваться наружу. — Но это не так, — он почти выдавливает. А Поттер замирает. Драко видит, как напрягаются широкие плечи и ладонь сжимается в кулак. Но он ничего не отвечает. Молча проглатывает ответ, который наверняка есть где-то внутри него. И просто опирается спиной о колонну. Складывает руки на груди, запрокидывает голову. Его лицо в лунном свете абсолютно спокойно. Просто пустота, потому что ни на что другое у Поттера нет сил. Эта мысль проскальзывает в сознание Драко словно по щелчку. Словно раз — и вот он его ответ. «Думай, что хочешь», — молчит Поттер. А в голове у Малфоя с бешеной скоростью вертятся мысли. Вертятся, вертятся, вертятся… Господи! Какого чёрта им нужно? Драко морщится, пытаясь заткнуть орущие внутри голоса. Просто, чтобы, наконец, перестали его донимать тем, что он и так отлично знает. Просто, чтобы не было так отвратительно осознавать, что… И Малфой делает шаг. А потом ещё и ещё. Ближе. Ближе к чёртовому Золотому Мальчику, который не двигается с места и лениво приоткрывает глаза в тот момент, когда Малфой оказывается рядом, а его рука прикасается к колонне рядом с головой. Гриффиндорец смотрит устало и прямо в глаза. Так, что Драко отчётливо видит то неотвратимое, что пульсирует внутри чужих зрачков, что неумолимо растёт, заполняет радужку. Драко видит смерть. И осознает, что нет, чёрт возьми, раньше он не знал, что такое ужас. А дальше Малфой слышит щелчок. Словно одна мысль в его голове становится на место. И просто тишина. Чёртова тишина внутри и снаружи. В голове всё в одно мгновение замолкает. Остаётся только блаженная пустота и спонтанно принятое решение. А рука сама тянется. Касается чужой скулы, зарывается в волосы на затылке. В то мгновение, в которое Поттер едва уловимо вздрагивает и выдыхает, закрывая глаза. А Малфой подаётся вперёд, так что сталкивается их носы и встречается дыхание. Прикосновения, но ещё не поцелуи. Нет, не они. Просто Драко понимает, что всё ещё не может просто взять и преодолеть последние сантиметры. А Поттер словно ждёт. Словно осознаёт, что это именно его, Малфоя, принятое решение. Но ещё почти минуту ничего не происходит. Драко просто смотрит на лицо Поттера и думает, до чего же он докатился, если действительно собирается сделать это. Однако, копаясь в себе, он не находит отвращения. Ничего хоть приблизительно похожего. А когда Поттер открывает глаза и встречаются их взгляды, Малфой впервые позволяет себе подумать, что он действительно готов пожертвовать очень многим. Если только в чужих зрачках померкнет этот безумный блеск, если только… — Ты делаешь это, — удивлённо констатирует гриффиндорец. Секунда. Выдох. И словно в подтверждение его слов, встречаются их губы. Обрываются дыхания. И внутри что-то переворачивается от осознания того, что, чёрт возьми, происходит. Того, что он въедается в чужие губы с какой-то безумной яростью, за которой прячется самый обыкновенный страх. Того, что он сам, сам, касается руками грудной клетки Поттера, которая вздрагивает учащёнными ударами под ладонями. Того, что холодные руки гриффиндорца резким движением разводят в сторону отвороты мантии и скользят по спине, по пояснице, пуская электричество по позвоночнику. А Малфой вгрызается ртом в его шею. Губами, зубами, языком, так что Поттер стонет. Впервые на его памяти стонет, закусывая распухшие губы почти до крови. И всё ещё блуждает руками по его телу, пока не стягивает с плеч мантию, заставляя Драко поёжиться от холода. Но не возразить, нет. Потому что это — ничто, по сравнению с тем холодом, который достанется от гриффиндорца. Который уже достаётся с каждым поцелуем, расцветающим на шее Поттера алыми пятнами. И в ответ Малфой просто расстёгивает чужую мантию, просовывает руки под странную маггловскую кофту, чувствуя, как вздрагивает чужое тело, проводит вверх по груди. Кажется, даже гладит, чувствуя рельеф напряжённых мышц под кожей. Чувствуя, как учащённо дышит Золотой Мальчик, касаясь руками его лица и уже в следующее мгновение — целуя. Нос, щёки, губы, подбородок и ниже, по шее. И нащупывая пальцами вереницу пуговиц на рубашке, он обжигает кожу холодными пальцами и морозным воздухом, расстёгивая. А дальше — прикасается губами. К ключицам, груди, животу, который напрягается под прикосновениями. И когда руки Драко оказываются на чужих плечах, касаются шеи, словно контролируя, губы Поттера прикасаются ещё ниже. — Тебе холодно, — шепчет ему в живот. И Малфой вздрагивает. Нет, не от холода. От осознания того, что в эту самую секунду гриффиндорец стоит на коленях. И касается пальцами пряжки ремня. — Я тебя согрею, — и шелестит улыбкой, Драко чувствует кожей. И хочет усмехнуться, ответить, что как раз наоборот, что-то, что делает Поттер, поможет только ему самому… Но глотает слова, сжимает губы в линию и в который раз думает, что, в конце концов, он уже принял это решение. И никто, никто его не заставляет чувствовать этот ураган внутри, вздрагивать от прикосновений, как от электрического тока. И просто… хотеть. Действительно хотеть, чтобы чужие пальцы касались без преграды из плотной ткани штанов. Чтобы снова это марево перед глазами. Чтобы фейерверками, яркими всполохами, дрожью, бешеным биением сердца. Чтобы высота. Та самая высота, на которую его кидает, когда встречается их дыхание. И просто… — Сделай это. Одними губами. Но Поттер слышит. Так отчётливо слышит, как не слышал ни разу в жизни. Чёрт возьми, он расстёгивает пряжку ремня, спускает вниз брюки вместе с бельём. И замирает. Тяжело дыша, опаляя кожу горячим дыханием. Просто замирает, заставляя Малфоя откинуть голову назад, врезаясь в колонну спиной и затылком. Так, что холод снаружи и внутри. Много, просто чересчур много этого холода. Так что он не выдерживает и чуть подаётся вперёд, касаясь чужих губ, которые чуть приоткрываются, впускают. Которые обхватывают член уже в следующую секунду. А Малфой выдыхает, чувствуя, как по телу проходит импульс. Чувствуя, как нахер исчезают зудящие в затылке мысли и просто… — Поттер, — выдох. Только фамилия, но он понимает. Снова понимает. И проводит языком до самого основания, сжимает руками бёдра. А дальше — глубже. Ещё. Ему нужно ещё. Но на этот раз гриффиндорец не догадывается. Он останавливается, как будто… да, действительно смущается. Мерлин! И Драко хочет засмеяться. Засмеяться над этим глупым несвоевременным смущением, но… — Не смей. Не смей останавливаться. А Поттер улыбается. А Поттер берёт так глубоко, как только может. И, наконец, отпускает его бёдра, позволяя толкаться внутрь снова и снова. Пока не темнеет в глазах. Пока бешеные импульсы не начинают сотрясать тело крупной дрожью. И тогда он открывает глаза, упирается взглядом в чужое, слегка тронутое румянцем лицо. В огромные, широко распахнутые глаза. Внутри которых больше нет ничего кроме его, Драко, отражения. И эта мысль бросает Малфоя за грань.