Rancor

Солнечный лучик легко касается тёмных листьев растения и скользит вверх по стеблю, словно пробуждая ото сна. Драко думает, что он ненавидит травологию. Действительно ненавидит, даже ещё больше чем ту же трансфигурацию, которая давно сидит в печёнках, и прорицаний, в которых нет абсолютно никакого смысла. Он протягивает руку и подобно лучику касается цветка. Украдкой смотрит на растение сидящего неподалёку Грэхэма, сравнивая со своим. Потом переводит взгляд на Пэнси, Блейза и Тео. Похоже, что чёртова герань растёт одинаково абсолютно у всех. Что же, так даже лучше. Теорию можно будет списать у Паркинсон. Драко поворачивает голову, глядя куда-то в соседний ряд, где Уизли с подозрением смотрит свой цветок, спрашивая что-то у Грейнджер. Девушка закатывает глаза, недовольно хмурит брови и медленно говорит ему что-то. Потом возвращается к своей тетради, продолжая выписывать материал из учебника. Малфой отстранённо замечает глубокие тени под её глазами, чуть расфокусированный взгляд, замедленные движения. В одно мгновение он думает, что знает, откуда Поттеру известно про проклятье, потому что кто ещё мог до такого додуматься, если не заучка-Грейнджер. Кто, если не она. В этой мысли Драко убеждается почти сразу, потому что Гермиона осторожно поднимает глаза на Поттера, сидящего напротив. А потом молча протягивает ему свою тетрадь. «Как будто списанная травология может чем-то помочь», — Драко почти смеётся. Но кусает губы, глядя, как Золотой Мальчик проводит рукой по лицу, стягивая очки. Как непонимающе хмурит брови, когда Грейнджер говорит: «тебе надо в больничное крыло». Эту фразу Драко не слышит, но читает по губам. По встревоженному распахнутому взгляду, по дрожащим тонким пальцам. Гриффиндорец отнекивается и берёт в руку перо, пару раз моргая, когда слова расплываются перед глазами. Малфой хочет его коснуться. Встать со своего места, подойти и едва заметно сжать холодную, Мерлин, такую холодную руку в своей. И снова забрать этот холод себе. А потом, как вчера, после разговора в коридоре, сидеть возле камина, осознавая, отчего же так холодно. И на тихий вопрос Пэнси отвечать: «Нет, не простудился, просто…» Просто. Нет, ничего уже не может быть «просто». Но тогда он выдавил улыбку, которой она, конечно же, не поверила, и покачал головой. Драко ждал вопроса. Действительно ждал. Что ответить — не знал. Но Паркинсон задумчиво посмотрела в огонь и лишь: «расскажи, если хочешь», — говорила. Но он ничего ей не сказал. И словно бы Поттер к ним не подходил. А сейчас он смотрит в чёрные от боли глаза Золотого Мальчика и путается понять, почему же не помогло. Отчего ему всё ещё есть дело до того, что происходит. Отчего чёртов ужас продолжает медленно подниматься по позвоночнику и заполнять собой каждую клетку тела, когда он снова и снова думает, что… «Поттер сойдёт с ума. От боли или от ужаса, но рано или поздно это случится. Неминуемо», — отцовским голосом в голове, который до переворачивающихся внутренностей, гула в ушах, ломоты в суставах и рвущегося из глотки хрипа. Который впечатывается где-то глубоко внутри, заставляя делать то, что он делал. Сначала на Астрономической Башне. Потом у окна, в коридоре. И думать, что, Мерлин, что же с ними делает эта война? Что же она хочет от мальчика-сироты, в круглых дурацких очках и нелепой маггловской одежде? Но потом сдвигать брови на переносице, самому себе словно бы говоря, что всё это полная чушь. Что ему, в конце концов, нужно заниматься делом. От последней мысли Драко снова вздрагивает, едва не отрывая тонкий лепесток, и просто обещает себе, что коснётся Поттера в коридоре, сразу после урока. И от принятого решения ему как будто становится легче. Но из важных вопросов, которые нужно решить в кратчайшие сроки, всё ещё остаётся кое-что. Малфой смотрит в сторону Спраут, которая стоит около ряда гриффиндорцев и терпеливо что-то объясняет Симусу Финнигану, то и дело взмахивая руками и даже подпрыгивая на месте. Это неинтересно и не важно — Малфой отворачивается. Взгляд касается сосредоточенного лица Монтегю, и Драко думает, что странное дело: с каждым днём он узнает от разных людей новую информацию. Но отчего-то всё ещё не может сложить из неё единую картину. Отчего-то даже малая крупица этой самой информации порождает уйму вопросов, на которые никто не хочет ответить правду. Потому что спрашивая, он всё больше и больше сомневается. Ищет что-то, что согласовало бы известные факты и не может найти. И поэтому — злится. И, как бы там ни было, спрашивает снова. И сейчас, отставляя пресловутый цветок в сторону, он морщится от бьющего в глаза света и, слегка приглаживая лепестки, говорит: — И давно ты гуляешь по ночам? — словно бы между делом. Однокурсник едва заметно вздрагивает. Грэхэм думал, что они закрыли эту тему. Как и Драко, впрочем, до того как осознал, что всё ещё не понимает, что происходит. Проходит секунда, две, три. Монтегю опускает голову, глядя в тетрадь. — Какого ответа ты ждёшь? — он кусает губы, макая перо в чернильницу и медленно выводя буквы на пергаменте. Малфой смотрит на его руки. «Всего известно более четырёхсот видов растений, представляющих семейство Гераниевые…» — Честного, — говорит спустя мгновение, — то есть не такого как тогда, в коридоре, — Монтегю сжимаю губы в линию, продолжая выписывать термины из учебника, вызывая у Драко желание отобрать тетрадь к чёрту и заставить смотреть себе в глаза. Он, впрочем, ничего не делает. Только продолжает взглядом сверлить дыру во лбу однокурсника, пока тот продолжает писать. «Цветы правильные, крупные и красивые, из пятилистной распростёртой чашечки…» — Нахер цветы, Грэхэм. Я с тобой разговариваю, — что же, намёк понят. Слизеринец поднимает глаза от тетради, смотрит исподлобья, думая, что же такого ответить, чтобы его оставили в покое. — Слушай, я… Это не то, что ты… — он сглатывает. Но не договаривает. — Я слышу эту фразу уже в третий раз. Можно конкретнее? — Малфой вскидывает одну бровь, позволяя опасной эмоции на мгновение блеснуть в серых глазах. Грэхэм вновь смотрит в тетрадь. — Я следил за тобой потому, что мне было велено, — ровно. Так ровно, что сказанные слова на мгновение кажутся правдой. Драко замирает, глядя куда-то в окно, где снег покрывает серую землю тонким белым слоем, тут же мешаясь с грязью. Но в следующую же секунду берёт себя в руки, снова разбирая сказанное предложение по частям и находя то место, где голос Монтегю готов был сорваться. Между «мне» и «велено». Малфой кривит губы в улыбке. — Я не верю, — тихо. А с пера Грэхэма срывается чёрная капля, расплываясь по бумаге тёмной кляксой. Въедаясь в светлый пергамент злыми умыслами, скрытой правдой, раскрытой ложью. — Отчего же? — приподнятая бровь. Хочется похлопать этому показушному непониманию, — я честно признался, Драко. Мне больше нечего скрывать. А Малфою в одно мгновение приходит в голову идея. — Так ли нечего? — он в привычной манере растягивает гласные, в считанные секунды выдумывая новую тактику. И чуть наклоняется вперёд, теперь глядя на Грэхэма сквозь тонкие листья герани. Тот уверенно кивает. — Говорят, у тебя есть подруга, которая хорошо общается с Поттером, — на грани слышимости. Переводя взгляд на проклятого Золотого Мальчика, который сидит напротив, чуть сгорбившись, и смотрит в пустоту, — и если то, что ты говоришь — правда, то выходит очень занятная ситуация… — Какая подруга? — натуральное удивление. Такое, что Драко на мгновение снова верит. Но на этот раз он не позволяет сбить себя с толку, продолжая: — Но я очень не хочу думать, что ты… — он замирает, будто не решаясь продолжить. Будто дурацкая мысль действительно вызывает в нём такое возмущение, что он не может её даже допустить. Но выдержав театральную паузу, Малфой произносит одно единственное слово: — предатель. С пера снова капают чернила. А Грэхэм опускает голову, будто сдаваясь. Заставляя Драко думать, что бредовое предположение, очередная лазейка, чтобы выведать правду, может и оказаться этой самой пресловутой правдой. И мысль наваливается на него новой логической цепочкой. Он неосознанно додумывает недостающие звенья, создавая новую версию развития событий. Понимает, что если предположение действительно верное, то все эти разговоры, ложь, слежка, странное разочарование при получении метки, искренняя ярость при мысли, что Дамблдор должен умереть… Малфой открывает рот, словно желая ещё что-то добавить к сказанному, но… — У меня нет подруги, которая могла бы общаться с Поттером. У меня вообще нет подруг, — уверенно. Так, что Драко смотрит в глупые тёмные глаза и понимает, что, возможно, впервые верит тому, что говорит Монтегю. А потому… Чёрт, опять не сходится. Малфой качает головой. — Как же? Тёмненькая такая. Диана вроде бы, — но Грэхэм лишь непонимающе хмурится, произнося очищающее над своим пергаментом. — Не знаю такой, — он собирает вещи. А спустя секунду звонит звонок. Драко сидит на месте ещё какое-то время, как будто переваривая свалившуюся на голову информацию, вызывающую ещё больше вопросов, от которых мысли разбегаются в разные стороны, гудят в голове осиным роем так, что он думает: «Господи, неужели Поттер чувствует это каждую секунду?» А затем морщится, понимая, что люди вокруг толпятся около дверей, желая выйти из помещения. Вспоминая, что он кое-что обещал, а об остальном… Об остальном он подумает после. Взгляд сразу же находит фигуру Поттера. Тот стоит возле дверей, тихо переговариваясь о чём-то с Грейнджер, которая активно жестикулирует, пытаясь что-то доказать и едва удерживается, чтобы не сорваться на крик; Драко это отчётливо видит. И он бы усмехнулся, если бы в действительности не знал, о чём этот самый крик, который рвётся из сверкающих глаз. Потому что он и сам иногда хочет крикнуть. Так хочет, что сдерживаться нет сил. Но каждый раз Малфой вспоминает, что он, как бы там ни было, Малфой. И молчит. Задыхается, но молчит. Даже сейчас. А Поттер, чувствуя чужой взгляд, приходит в движение. Вздрагивает, чуть подаваясь вперёд. Оборачивается, слушая вполуха то, что говорит ему подруга, и как будто… Улыбается? Господи, действительно улыбается. Тонкими бескровными губами, чёрными от боли глазами, всем, как будто враз заострившимся лицом. А Драко останавливается посреди аудитории. Драко смотрит в его знакомые черты и действительно не понимает, отчего же обрывается что-то внутри. С каждым разом. А Гермиона несколько раз повторяет имя Золотого Мальчика, хватая его за рукав, вытягивая из кабинета так быстро, что выходя следом, Малфой видит только его затылок. Поттер оборачивается снова, но ничего не говорит. «Что?» — Драко едва шевелит губами. А гриффиндорец ничего не отвечает, только разглядывает его мрачное лицо так долго, как только может. Пока окончательно не растворяется в толпе, ведомый за руку напуганной заучкой. В какое-то мгновение Малфою становится тревожно. Тревожно от мысли, что он… чёрт, нет. Слизеринец мотает головой, пытаясь собраться с мыслями. И думает, что потом. Он может найти Поттера потом, когда не будет толпы гудящих студентов, чёртовой трансфигурации, которая следующим уроком, и руки на запястье. От последней мысли Драко вздрагивает. А оборачиваясь, встречается с чужими карими глазами. — Идём? — Пэнси вскидывает одну бровь. И чуть сжимает его ладонь. — Нет, подожди, — он цепляется взглядом за широкую спину Грэхэма, который скрывается за поворотом, и думает, что кто-то из них троих врёт. Либо Диана, либо Монтегю, либо Поттер. Последнему нет смысла, потому его можно исключить из уравнения прямо сейчас. Монтегю? Малфой действительно склонен подозревать его. Но, учитывая, что, какую бы логическую цепочку он не выстраивал, ответы всё равно не сходятся, то, быть может, стоит просто посмотреть на ситуацию с другой стороны? Внезапная мысль бьёт в голову, словно гром среди ясного неба. Драко поворачивается, смотрит в удивлённые глаза Паркинсон, которая уже открыла рот, чтобы добавить ещё что-то, и вдруг: — Мне нужно в гостиную. Срочно, — он касается её ладони, едва заметно улыбаясь. Словно заранее прося прощение за то, что ничего снова не объяснит. А потом — скрывается в толпе, лишь боковым зрением улавливая растерянное выражение на лице Пэнси, которая так и остаётся стоять посреди коридора, слегка вытягивая руку. Ту самую, которой прикасалась к нему. Гостиная совершенно ожидаемо оказывается пуста. Драко на мгновение останавливается, глядя, как пляшут маленькие искорки в пламени камина. Словно в полной тишине, нарушаемой лишь треском брёвен. Он ещё раз думает, действительно ли стоит осуществлять задуманное. Действительно ли это спонтанно принятое решение может помочь ему справиться с… «Но не спонтанно, нет, — он себе напоминает, — ты думал об этом ещё тогда, встретив Монтегю в коридоре». Думал. Малфой делает два медленных шага в сторону спален. Но тогда он отказался от этой идеи, решив, что может разобраться сам. Что уже разобрался. Но всё снова-таки оказалось сложнее, чем он ожидал. И теперь Драко понимает, что у него действительно нет времени на раздумья. Что ему нужно знать правду уже сейчас. И главная проблема заключается в том, что никто открывать её не собирается. А потому всё, что он может, — это попытаться вытащить хотя бы крупицу информации из ещё одного источника. Которому, как бы там ни было, нет смысла лгать. Думая последнюю мысль, Малфой шагает быстрее. А потом ещё и ещё… Он оказывается у своей тщательно застеленной утром кровати и опускает на неё чемодан, стоящий рядом. Драко роется в аккуратно уложенных вещах пять минут, пока не извлекает кипу связанных лентой чистых пергаментов. Из школьной сумки он вынимает перо и чернильницу, а уже сидя за столом и глядя на девственно чистый лист бумаги, думает, что терять ему всё равно нечего. А потом только набирает в грудь побольше воздуха, словно собираясь сказать нечто важное, закусывает губу и, макая перо в чернильницу, идеально ровным почерком выводит: «Дорогой отец…»

***

— Лимонных долек? — директор отрывается от книги и вопросительно вскидывает седые брови, кажется, совершенно не удивляясь их с Гермионой внезапному появлению. Только как будто кивает самому себе, откладывая в сторону обитый бархатом фолиант. — Нет, спасибо, — подруга сглатывает и нервно мнётся у двери, то и дело оборачиваясь на Поттера, который делает шаг вперёд и кивает в знак приветствия. — Вы просто так или по делу? — Дамблдор жестом предлагает им сесть на тёмно-бордовый диван рядом с собой, внимательно глядя то на Гарри, то на Гермиону. — По делу, — девушка мнёт подол школьной юбки и исподлобья смотрит на Поттера, ожидая, что он скажет хоть что-нибудь. Тот кивает своим мыслям, поправляя очки и понимая, что действительно должен ответить. Что взгляд директора не возвращается обратно к Гермионе. Что он, задумчивый и внимательный, прямо в эту секунду врезается в его лицо и сверлит дыру, отчего-то вызывая стыд и иррациональное раздражение. Гарри отворачивается, сжимая губы. Гарри думает, что была бы у него юбка, он бы тоже её комкал, и тяжело выдыхает, осознавая, что молчание затягивается и он всё ещё должен… — Профессор, — Поттер поднимает глаза. «Какого чёрта, Гермиона? Какого чёрта я тут делаю?!» — кричит где-то внутри своих мыслей. Но отчего-то так и не находит в себе сил встать с дивана и, вежливо извинившись, пойти прочь. — Мой мальчик, — Дамблдор мягко улыбается, — у тебя что-то случилось? — чуть приподнимая брови и вновь глядя ему прямо в глаза. Случилось, чёрт возьми. Едва заметный кивок головы — всё, на что его хватает. Гарри валится на спинку дивана, хотя хочется провалиться в сладкое небытие. Почему-то он не может позволить себе такой вольности. А потому Поттер просто смотрит тупым взглядом прямо перед собой, понимая, что долго так не протянет. Что просто секунда, ещё одна. Что вдох-выдох по привычной схеме, что… Директор переводит взгляд на Гермиону, кивая. Поняв что-то для себя. — Мы думаем, что Гарри проклят. И молчание. Слова как маленький взрыв. А старик хмурит седые брови, в одно мгновение отчего-то теряя всю мягкость. Только поглаживает пальцами длинную бороду, погружаясь в собственные мысли. И ничего не говорит ещё целую минуту, сосредоточенно что-то обдумывая. — С чего же вы это взяли? — наконец, ожидаемо произносит. Спокойно, Мерлин, так раздражающе спокойно! Гарри сжимает челюсти. Гарри надсадно дышит и говорит себе, что, как бы там ни было, этого разговора было не избежать и Гермиона, чёрт возьми, совершенно права. Но Поттер отчего-то не может даже пошевелить губами, и только как-то слишком уж беспомощно смотрит на подругу, ожидая, что она продолжит. — Вы слышали о книге «Древнейшие Магические Артефакты»? — девушка начинает издалека. В привычной манере поправляет выбившуюся из причёски прядку, ёрзая на месте. А директор медленно кивает, кажется, всё ещё не понимая, о чём речь. — Продолжай, — только говорит. — Я вспомнила о ней ещё после того случая с Кэти Бел. Но, прочитав раздел о проклятом ожерелье, не посчитала нужным… — голос Гермионы обрывается. Она опускает глаза в пол, кусая губы, и, кажется, едва сдерживается, чтобы не расплакаться. «Ты не виновата», — Гарри хочет сказать. Действительно хочет. Но снова не может заставить губы произносить нужные слова, а оттого лишь едва касается её локтя, поддерживая. Девушка оборачивается, глядя ему в глаза. И едва размыкая губы: — Как ты? — Терпимо, — Поттер выдавливает, качая головой. Она смотрит на него ещё несколько бесконечных секунд, которые проходят прежде, чем Гермиона снова поворачивает голову в сторону Дамблдора. И, сделав над собой усилие, говорит: — В книге шла речь о медленной смерти. О безумии, к которому приводит артефакт. Но я тогда подумала, что всё это больше похоже на сказку, а потому ничего не предприняла. Ни тогда, ни потом, когда это уже началось. И в следующую секунду они не сговариваясь смотрят в глаза директора, который словно каменной глыбой застывает на одном месте. Который вновь ничего не произносит, думая. В то время, как Гарри пытается угадать, какой же из застывших в воздухе вопросов Дамблдор задаст первым. — Когда? — одно слово. Едва слышно. И снова глядя на Гарри. — В октябре, — Поттер говорит это сам. Ещё до того, как Гермиона успевает разомкнуть губы. И только наблюдает, как едва заметно вздрагивает старик, понимая, как много времени прошло. — Два месяца, — убито констатирует Гермиона. И лучше бы она оставила этот ответ висеть в воздухе вместе с неозвученными вопросами. А Гарри отчего-то начинает злиться. Гарри кусает губы, понимая, что теперь, именно теперь на языке крутятся непозволительно громкие в ранее спокойной, а теперь звеняще напряжённой тишине слова. Которые он пытается проглотить, не озвучить. И понимает, что не может. Именно сейчас — не может. Давится ими, задыхается. А в следующее мгновение — говорит: — Почему вы допустили? Вы же всегда всё знаете, — свистящий шёпот. Сжатые до боли в костяшках кулаки, — и об этом, неужели не знали? — Поттер подаётся вперёд. Поттер смотрит, как будто пытаясь разглядеть ответ внутри мудрых голубых глаз. Секунда, две, три. — Знал, — спокойно. Чёрт возьми, так невыносимо спокойно! Так, что Гарри едва удерживает рвущийся из груди рык. Удерживает потому, что Гермиона рядом с ним испуганно вздрагивает, сжимаясь в комочек в углу дивана. И смотрит огромными широко распахнутыми глазами в лицо директора. Не понимает. Совершенно ничего не понимает, точно так же как и Поттер. И они сидят и ждут, как два маленьких ребёнка, которым никто не хочет объяснить, зачем взрослые убивают друг друга. А Дамблдор качает головой, понимая, что действительно должен ответить на этот вопрос. Что двое подростков перед ним ждут, глядя расширенными от удивления глазами, на дне которых застыло это изумлённое и негодующее «почему?» И он как-то уж слишком тяжело вздыхает, поправляя очки: — Это проклятие предназначалось мне, — наконец говорит, — оно должно было быть направлено на меня. Мы так думали. «Мы?» — Гарри кричит про себя. Но и этот очевидный вопрос отчего-то остаётся висеть в воздухе. — Но я запретил кому бы то ни было помогать мне, — Дамблдор продолжает, отворачиваясь, — потому, что хотел принять эту смерть достойно. — А как же симптомы? — громко. Просто непозволительно громко в звенящей тишине, — вы ведь не чувствовали боли? — как-то отчаянно. Поттер тяжело дышит, подаваясь вперёд. Давая понять, что он действительно ждёт ответа. И без него он никуда не уйдёт. — Верно, — директор кивает. Поднимается со своего места, зачем-то подходя к окну и опираясь обеими руками о подоконник. А две пары внимательных глаз следуют за ним, — я чувствовал не эту боль. Другую. Не такую сильную и явно вызванную чем-то другим. Гарри вновь падает на спинку дивана, закрывая лицо руками и потирая ноющие виски кончиками пальцев. Стягивает очки, глядя в расплывающееся пространство. И понимает, что проигрывает. Ей, этой пропасти. Потому что нет больше сил бороться. Потому что мысли текут невозможно медленно, словно с каждой тикающей на больших настенных часах секундой давая понять, что вот-вот остановятся. Что вот-вот… оборвутся? Но Поттер не позволяет себе закрыть глаза, проваливаясь в блаженную тьму. Гарри всё так же медленно думает о всяких глупостях вроде того, что зима уже неделю как настала, а он так ни разу и не поиграл в снежки, что обещал Дину партию в шахматы и что ему всё ещё нужно сдать на «отлично» экзамены по зельям. Потому что он хочет стать аврором. Действительно хочет. А опуская голову на спинку дивана, Гарри позволяет мелькнуть ещё одной мысли. Крохотной, казалось бы, совершенно обыденной. Такой правильной и естественной, что на мгновение становится страшно. Просто в следующую секунду Гарри Поттер осознаёт, что, спустившись сегодня на ужин, он хочет встретиться с чужими серыми глазами за соседним столом. И понимая это, он вновь смотрит на директора. — Вы, должно быть, думали над тем, кто это может делать, — Поттер ловит встревоженный взгляд Гермионы на своём лице, но никак не реагирует, продолжая, — и, точно так же как и я, стали подозревать кого-то из студентов, — Дамблдор кивает, — кого-то из слизеринцев. Последние слова повисают в воздухе. Старик и задумчиво теребит дужку очков, пытаясь понять, какой ответ в этом случае будет более уместным. Но затем вновь кивает. — В самом деле, это более чем логично, — говорит Поттер, всё ещё не отводя взгляда, — но вы, как и я, пошли дальше, верно? Вы сузили круг поисков до тех немногих, кто имеет чёрную метку. — И среди подозреваемых осталось не более пяти человек, — тихий голос звучит с другой стороны дивана. И Гарри почти физически чувствует, как всё быстрее и быстрее вращаются шестерёнки в умной голове Гермионы. Поттер улыбается уголком губ. — Грэхэм Монтегю, — только это имя в тишине кабинета. Подруга задумчиво хмурит брови, а Дамблдор поворачивается к ним лицом, сосредоточенно глядя сквозь стёкла очков. — Этот вариант наиболее вероятен, профессор, — голос девушки звучит как будто бы удивлённо. Она нервно комкает в руках юбку, позволяя мозгу обрабатывать предложенную версию. Ч Грейнджер чуть приоткрывает рот, понимая, что сходится, Мерлин, действительно сходится! Но затем… — Нет, — директор качает головой, складывая руки на груди, — нет, Гарри, — и из всех застывших в воздухе вопросов Дамблдор не отвечает ни на один. — Почему вы в этом так уверены? — Гермиона. Она выдыхает эти слова, внимательно глядя в голубые глаза старика, словно бы в них может быть закодирован ответ. И не находит ничего. Совершенно ничего. А потому опускает голову. И как будто растерянно: — Но мы же должны что-то делать. Мы же не можем оставить… как есть, — на последних словах голос срывается на шёпот. И, оборачиваясь в её сторону, Гарри понимает, что Гермиона Грейнджер, его сильная, несгибаемая подруга, размазывает слёзы по щекам. Что она мелко дрожит, часто моргая и пытаясь взять себя в руки. И что у неё не получается. И в это мгновение становится по-настоящему страшно. Они синхронно поднимают глаза на директора, будто ожидая, что в следующее мгновение он мягко улыбнется, поправит привычным жестом очки и скажет, что ничего страшного не происходит. Просто щёлкнет пальцами, и вся та невыносимая тяжесть, которая застыла у Гарри внутри, уйдёт прочь навсегда. Но нет, ничего не происходит. Идём время — и ничего. Поттер закрывает лицо руками. А затем тихо, едва слышно: — Неужели уже слишком поздно? — он стягивает жмущие переносицу очки и трёт глаза, — неужели ни единого шанса? Глаза директора устремляет взгляд куда-то в окно, как будто не решаясь посмотреть на своих студнтов. Шепчет что-то вроде: «всё не должно было обернуться так». А потом молчит, молчит, молчит. Словно он тот самый проклятый магловский врач, который должен сказать пациенту «вы умираете». Но от этого сравнения Гарри хочется лезть на стену. И он понимает, что не хочет слышать эту правду. А ещё больше — верить ей. Но, когда он уже встаёт с дивана и делает несколько шагов в сторону двери, в спину врезаются слова. И это похоже на воткнутый по самую рукоять нож. Который проворачивают. — Я не имею права солгать тебе Гарри. Именно сейчас — не имею. А потому скажу то, что в глубине души ты и так знаешь, — он останавливается. А Поттер делает ещё один шаг вперёд, касаясь затылком резной двери директорского кабинета. Всё ещё чувствуя врезающийся в спину взгляд, — от этого проклятия нет лекарства. Гермиона за спиной всхлипывает. И он впивается ногтями в резные узоры двери, слыша скрежет. Чувствуя, что... Всё? И Гарри кажется, что он ощущает, как дышит смерть. Впервые ощущает. А потому — кусает губы, чтобы не закричать. Кусает до крови, которая металлическим привкусом растекается во рту. Которая насквозь пропитана ядом. «Что мне делать?» — ещё один застывший в воздухе вопрос. И директор тяжело вздыхает, видимо, пытаясь вложить в свой ответ какую-то особенную эмоцию, которая позволит Гарри не сдаться прямо сейчас. Которая остановит поедающую его пропасть. — Ты веришь в чудеса, мой мальчик? — мягко. Так мягко, что Поттеру вновь кажется, что всё как раньше. Что ничего по-настоящему ужасного не происходит и не может произойти. А Дамблдор тем временем делает над собой невероятное усилие. Он улыбается. Улыбается, поправляя привычным жестом очки. — Им свойственно случаться. Гарри давит в груди гомерический хохот.

***

Драко закрывает глаза и отталкивается ногами от земли. Он думает, что полёт — единственное, что позволяет ему дышать полной грудью. Что даёт возможность забыть обо всём хотя бы на краткий миг, пока он находится в воздухе. А потому Малфой снова и снова приходит сюда после обеда, спешно переодевается в квиддичную форму и взлетает. Так высоко, как только может. И думает: «к чёрту». К чёрту сомнения и домыслы, недосыпы и головные боли. А ещё хроническую злость на себя и весь мир, которая зудит где-то глубоко в нём. Которая в самом центре, в самом «я». Ему кажется, что избавляясь от неё, он теряет несколько килограммов груза, лежащего на плечах. Давящего, ведь Драко позволяет себе думать, что с тех пор, как он отправил письмо отцу, прошло уже пять часов. А ответа всё ещё нет. Он взмывает выше. И ещё, ещё… Думает, что улетает от пагубных мыслей, что вырывается из их сжимающего кокона. Что просто несколько метров вверх — и свобода. Драко летит так высоко, что макушка, кажется, касается облаков. Что ветер разрывает на части, свистит в ушах, врывается внутрь, но это… ничего не меняет? Чёрт возьми, почему — ничего? Ему всё так же давит на плечи с такой силой, что хочется взвыть. И он думает, что здесь, в облаках, его никто не слышит, а это значит... Но нет, он молчит. Молчит, закусывая губы и глядя стеклянными глазами в пустоту. Просто секунду, две, три. Вдох-выдох. И ещё раз. Драко сжимает рукоять метлы. Пора вниз. Он болтается в небе почти два часа. Малфой вновь закрывает глаза, направляя древко метлы к земле, и думает, что ужин, должно быть, пропустил. Что он, чёрт возьми, не написал эссе по трансфигурации, так и не поговорил с Пэнси и с самого утра не видел Поттера. От последней мысли откуда-то изнутри вырывается истерический смешок. И просто… что это? Что это внутри? Почему оно ширится где-то там, глубоко, подобно проклятию и врезается в его расчётливую слизеринскую голову навязчивыми мыслями, от которых не уйдёшь. От которых не улетишь. Поттеру здесь никогда не было места. Никогда, но… Чёрт. Древко меняет угол наклона, и Драко летит вниз так быстро, что ветер больно бьётся о кожу. И Драко падает. Даже несмотря на то, что одного движения метлы было бы достаточно, чтобы снизить скорость или остановиться. Малфой останавливаться не хочет. А потому вниз, вниз, ещё вниз. Пока земля не оказывается так близко, что он, кажется, видит каждую снежинку. И боковым зрением — чью-то тонкую фигуру, укутанную в короткое пальто. Но Драко не акцентирует на этом внимания. Драко резко выравнивается, чувствуя сопротивление воздуха. Чувствуя, как идёт кругом голова и уходит уходит давящая тяжесть. И пустота. Просто пустота. Для того, чтобы её достигнуть, ему с каждым разом нужна всё большая доза ветра. Но плевать. Сейчас — плевать. И потому он опускается коленями прямо в снег, пока метла летит куда-то в сторону, пока пальцы автоматически отводят прилипшие к лицу пряди. Пока он наконец не замечает чужой пронзительный взгляд, устремлённый в лоб. И не поднимает глаза. Прежде, чем плывущий взгляд фокусируется на статичном объекте, проходит почти минута. Он щурит пустые зрачки на застывшей в двух шагах девушке, которая время от времени опускает длинные ресницы на широко распахнутые глаза, открывает и закрывает рот, сжимая в руках собственную метлу, и не решается ни уйти, ни подойти ближе. — Диана? — хрипит, почему-то вспоминая её чёртово имя, как будто оно отпечаталось где-то на подкорке, хотя сорвавшееся с губ слово удивляет даже её. Девушка чуть поворачивает голову. «Откуда?» — хочет сказать. Но молчит, видимо, решив, что не имеет значения. Просто не имеет значения сейчас. И только: — Порядок? — словно весь её эмоциональный диапазон сузился до одного этого слова. И Диана всё так же стоит на месте, хмуря брови, сжимая губы. А он чуть приподнимает бровь, желая этим сказать что-то вроде «дорогая, ты в своём уме?» Потому что она так смотрит, словно в том, что человек появляется из облаков и пикирует вниз под углом девяносто градусов, есть что-то сверхъестественное. Но она, верно, считает, что есть. А потому спокойно отражает его недоумевающе-осуждающий взгляд и всё-таки подходит, опускается на колени перед ним и кладёт свою метлу рядом с его. — Ну и? — он бы поднял бровь ещё выше, если бы только это было возможно. — Что «ну и»? — она заправляет за ухо выбившуюся из пучка прядь, всё также глядя на Малфоя. — Какого хрена ты тут делаешь? — всё ещё немного хрипло говорит Драко. Но она качает головой, глядя на него, как на идиота, а потом сжимает пальцами одной руки снег рядом с собой, катая из него что-то наподобие снежка. — То же могу спросить и у тебя, — пожимая плечами, отвечает она. Но Малфой, впрочем, тоже не отвечает. Только словно впервые рассматривает синюю форму Когтеврана, скользит взглядом выше, к её тонким рукам, сжимающим снег, к раскрасневшимся на холоде щекам, падающей на лицо длинной чёлке. Девушка, кажется, совсем не удивляется этому откровенному рассматриванию. Только вновь поднимает на него глаза. — Так что у тебя случилось? — спрашивает Диана, перекладывая снежок из одной руки в другую. — Ничего, — теперь его очередь пожимать плечами, и она недоверчиво хмурит брови. — Ну да, — фыркает. А Драко, сам того не замечая, копирует её жест, захватывая правой рукой горсть обжигающе-холодного снега. — Совершенно ничего, — он подтверждает. И фраза, словно «свали-ка отсюда поскорее». Но Диана никуда не уходит. Зато говорит: — Ладно, — всё так же катая снежок. Они сидят минуту, другую. Она забирает круглый шарик из его рук и ставит его на свой, побольше. Малфой думает, что в последний раз лепил снеговика лет в пять. Но ничего ей не говорит. Только сжимает онемевшими от холода пальцами ещё одну горсть и проводит по земле вокруг себя. — Не так, — она хмурится, забирая из его рук шарик, — он грязный будет, — качает головой, едва касаясь его холодных рук своими не менее холодными. Но отряхивает белоснежный снежок от прилипшей земли. Крутит его в руках, зачерпывая новые и новые горсти снега. Драко зачарованно смотрит на её движения. В голове — ни мысли. А Диана взглядом кивает ему на два маленьких снежка. Он аккуратно приподнимает их и ждёт, пока девушка положит на землю большой шар. И лишь потом опускает. — Это вообще нормально? — спрашивает. — Что? — она отрывает взгляд от земли и вновь приподнимает одну бровь. — То, что двое незнакомых людей сидят в снегу и лепят снеговика, — она только (опять) пожимает плечами. — Ты вон даже как меня зовут знаешь. Откуда, кстати? — Диана внимательно смотрит на их общее творение, автоматически заправляя за ухо длинную чёлку. Малфой как-то не к месту думает, что видел этот жест не раз. В исполнении Грейнджер, правда. — Первое пришедшее в голову сказал, — он улыбается уголком губ. А она копирует этот жест. — Ну да, — девушка достаёт из кармана палочку и произносит согревающее заклинание. Драко ощущает, как заледеневшие пальцы обретают чувствительность. Как он может сгибать и разгибать их, касаться кончиками спортивной формы, ощущая её твёрдую ткань. — Мне Поттер сказал, — Малфой говорит это словно по инерции. А во взгляде Дианы что-то неуловимо меняется. Она смотрит внимательно, чуть прищуривая карие глаза. Как будто теперь произносимые слова означают что-то совсем другое. — Гарри? Вы с ним общаетесь? — и эмоция. Та, которой раньше не было. Драко слегка хмурит брови, словно пытаясь разгадать её, и чувствует, как постепенно возвращается тяжесть. Как одно подозрение ложится на другое, сплетаясь в клубок версий и предположений, которые опутывают его так сильно, что тяжело дышать. Что он потирает виски и говорит резко, грубо: — Нет, — исчерпывающий ответ, чёрт побери. Но она сжимает губы в линию, прячет колкий взгляд и не спрашивает. Слава Мерлину, больше ничего не спрашивает. Потому что теперь спрашивает он: — А ты? — Малфой чуть наклоняет голову, запоздало понимая, насколько этот неожиданный разговор может быть для него выгоден. — Что я? — как ни в чём не бывало. Словно она его совсем не понимает. — Ты с ним общаешься, и это… — он вдруг осознаёт, что продолжить не имеет права. Потому что не знает, насколько хорошо Диана осведомлена. Не знает, но догадывается, что достаточно. Потому что она прекрасно понимает, что он хочет сказать. Понимает и едва заметно кивает. — …происходит потому, что к этим событиям имеет отношение Грэхэм, — опасная эмоция во взгляде. На мгновение блеснула и сразу же скрылась. А Драко вновь не успел разгадать. Только отстранённо подумал, что фраза слетела с её языка слишком резко. Как будто была запланирована. — Монтегю уверяет, что не знает тебя. И не похоже, что он врёт, — фраза — новая игра. Потому что на самом деле Малфой вовсе не склонен доверять однокурснику. Но Диана молчит секунду, две. Так, что Драко поднимает на неё удивлённые глаза и хочет спросить, но… — Стыдится меня, — хриплый смешок. Она опускает голову. Молчит несколько мгновений, дрожа от холода, даже несмотря на согревающие чары. Девушка касается кончиками пальцев снега на импровизированной голове снеговика. А потом зачем-то продолжает: — всё, что он делает — неправда, — а затем одними синими от холода губами: — всё, что я делаю, — неправда. А затем она поднимает на него свои глаза. Открытые, вывернутые наизнанку. Такие, что в смысл сказанного Драко даже не вдумывается. Такие, что потом. Всё потом. Потому что она тяжело дышит, закусывает губу и касается его пальцев своими.