***
Гарри думает, что надо уйти из Большого зала до того, как это заметит Гермиона. Обязательно до того, потому что последнее, что он готов сейчас терпеть, это её навязчивая опека. Даже несмотря на то, что он понимает это бесконечное желание сделать хоть что-то, когда ничего сделать нельзя. И Поттер… наверное, слишком ценит подругу и то доверие, которое, несмотря на все недомолвки, осталось между ними, чтобы вот так вот взять и сказать: «не надо, уйди». Хотя хочется, Мерлин, так хочется! Потому что у него и так почти вибрирует что-то внутри и перед глазами алые пятна. Такие, что он останавливается на мгновение. Дышит. И не может надышаться. Такие, что он хватается пальцами за ручку двери, потому что совершенно ничего не видит. И только на задворках сознания: «Иди. Иди, пока этого никто не заметил». И он делает шаг за шагом, двигается, только догадываясь, что где-то неподалёку должен быть поворот направо. Поттер как слепец касается стены руками, напоминая себе, что нужно дойти до Башни Гриффиндора. Что здесь нельзя стоять. Никак нельзя. Но ещё мгновение он не двигается. Просто ждёт, пока мир перестанет расплываться перед глазами. Пока отдельные сгустки цвета превратятся в чёткие фигуры. И это происходит. Несмотря ни на что — происходит. Так быстро, что почти сразу Поттер чувствует чужой внимательный взгляд. А поднимая голову, встречается с требовательным выражением в глазах Пэнси Паркинсон. «Его не было на ужине», — молча говорит она. И, вскидывая аккуратную бровь, словно добавляет: «ты знаешь, почему?» Гарри качает головой. Гарри морщится и думает: «действительно». Потому что смешно, но это было первым, что он заметил, войдя в Большой зал. Но ответить ему нечего, хотя бы потому что он сам бы хотел знать, что произошло. Хотел бы, но… чёрт. Он поджимает губы и ничего ей не отвечает. Ни в мыслях, ни тем более на словах. Поттер стоит на месте ещё какое-то время, а потом вновь идёт. Быстрее, чем до этого, намного быстрее. Останавливается всего два раза, чтобы перевести дыхание, чувствуя себя столетним стариком. Чувствуя, как учащённо бьётся сердце, как его буквально колотит от холода, потому что организм больше не в состоянии себя согреть. И то, что он ощущает в этот момент, так отвратительно похоже на панику. Гарри сжимает кулаки. Думает: «уже сдаёшься?» И снова делает шаг. А затем ещё и ещё… Пока не чувствует чужие пальцы, ухватившие его за локоть. Он не оборачивается, потому что знает, что перед глазами снова поплывёт. Потому что человек сзади пахнет до боли знакомым горьким запахом, снегом и лишь немного потом. И от этого Поттер вздрагивает. Почему-то протягивает руку, перехватывая чужие пальцы. Говорит себе, что ему нужно. Просто нужно простоять так секунду, вторую. Просто ещё чуть-чуть. До тех пор, пока его не обхватят за запястье, ведя за собой. Пока он не вспомнит о том, что они снова посреди коридора, и в этом, кажется, есть что-то неправильное, потому что… Нет, ничего. Гарри не хочет думать эти мысли сейчас. А потому он только врезается взглядом в широкую спину Драко Малфоя, который почему-то не отпускает его ладонь. Который останавливается спустя пару минут и толкает в сторону дверь одного из кабинетов. А Поттер доверчиво, наверное, даже слишком доверчиво для мальчика, которого все хотят убить, идёт следом. Позволяет закрыть за собой дверь и прислоняется спиной к стене, чувствуя, что смешно, но он, кажется, больше не может стоять без посторонней помощи. Малфой отпускает его ладонь так неожиданно, что в первое мгновение Гарри немного подаётся вперёд, словно пытаясь вернуть прикосновение. Словно теряет свою неотъемлемую часть. А когда спустя затуманенное сознание обжигает понимание, Поттер кусает губу. Поттер резко отдёргивает ладонь, словно его ударило током, а Драко… замечает, просто не может не заметить. Но ничего, отчего-то совершенно ничего не говорит, только как-то растерянно глядя в спрятанные за стёклами очков глаза. Только складывая руки на груди и опираясь на одну из парт и смотрит. Что-то, конечно же, вкладывая в этот взгляд. Гарри внимательно хмурит брови в попытке расшифровать выражение в глазах напротив. Просто понять, что в нём, в этом молчании. Но чувствует, как боль, отступившая было от тёплого прикосновения, возвращается. Как ввинчивается в тело с такой силой, что хочется закричать. Но Поттер только до скрипа сжимает челюсти и кусает губы. Терпит. Всё ещё. — Ты спрашивал по поводу Монтегю, — Драко говорит тихо, безразлично. Глядя не на Гарри, а куда-то в стену. Так, что Золотой Мальчик сдерживает в себе необъяснимое желание повернуть его голову. Встретиться взглядом. В смысл сказанных слов Поттер вдумывается спустя несколько секунд. А потом медленно кивает, понимая, что Малфой знает что-то новое. Понимая, что вот оно, крутится на его языке. И, возможно, является объяснением всему, что происходит. Возможно, является шансом. И от этой мысли внутри Гарри что-то взрывается. Он широко распахивает глаза, подаётся навстречу, ждёт, что сейчас станет понятно. Что несколько букв, слов, предложений и цепочка нелогичных событий оборвётся, остановится. И уже хочет выкрикнуть «ну же, говори». Но Драко и сам продолжает: — Я написал по этому поводу отцу. Спросил о роли Грэхэма в происходящем, — снова заминка. Малфой трёт пальцами переносицу, собираясь с мыслями. Словно в который раз пытаясь поверить в то, что сейчас скажет. А Поттер морщится от невыносимой боли и мысленно кричит, понимая, что просто не может больше терпеть. Что просто… Господи, лучше смерть, чем так. Мысль отрезвляюще бьёт по мозгам. Мысль поднимается внутри волной гнева на самого себя. На собственную слабость. На то, что… чёрт, неужели ты уже сдаёшься? Неужели настолько слаб? Нет. Не настолько. И хочется со всей силы врезаться в стену, чтобы тоже больно, но не так. По-другому, как тогда, у камина. Когда он трогал руками огонь. — И, — на выдохе, — что он ответил? Дальше они молчат. Проходит несколько секунд, но Драко смотрит в стену пустым взглядом, видимо, пытаясь сформулировать свой ответ так, чтобы он произвёл нужное впечатление. Так, чтобы… — Ну же, — Поттер отрывается от стены, шагает навстречу. Пока не оказывается прямо напротив. Пока не находит взглядом чужие сосредоточенные глаза, которые всё ещё упираются в стену. «Ну же, ответь. Ну же, посмотри на меня». Посмотри. — Мы были не правы, — шёпот на грани слышимости, — мы были не правы, Поттер, — и да, чёрт, он медленно поворачивает голову, глядя своим сложным, Мерлин, таким сложным взглядом. И Гарри хмурит брови, думая. Щуря глаза в немом вопросе, который гремит в ушах, даже не срываясь с губ. — Грэхэм следил за мной. Следил всё это время. Говорил, что по приказу. Но… нет, теперь я уверен, что нет, — Малфой складывает руки на груди, снова отворачивается. А Поттер говорит прежде, чем успевает подумать: — Смотри на меня, — резко. И Драко приподнимает брови в немом вопросе. Драко тем не менее смотрит прямо, несколько раз удивлённо моргает, приподнимая брови. Гарри сглатывает, упираясь глазами исподлобья. — Если будешь врать, — словно поясняет, — я хочу знать об этом. Секунда, две, три. Малфой сжимает челюсти, режет распахнутыми навстречу глазами. Злится. Почти так, как в далёком сентябре, как много лет подряд, когда всё было настолько понятно, что они могли просто злиться друг на друга, потому что кроме этой злости не было ничего. Поттеру хочется смеяться. Поттеру хочется залепить пощёчину человеку напротив, заставить произнести недосказанное. Или хорошенько встряхнуть и снова повторить пресловутое: «зачем ты это делаешь?» Потому что нет, он так и не получил удовлетворительного ответа. Потому что Малфой отчего-то стоит здесь, хотя Поттер уже давно не угрожает. Давно не требует ничего говорить, не вытягивает информацию по крупице. Поттер просто медленно умирает. Тонет и, кажется, тянет за собой. Но не находит в себе сил оттолкнуть к берегу. Не находит потому, что ему нужно, слишком нужно. — Расскажи, — на выдохе. И Драко смотрит глубоко внутрь, видя там недавний разговор с Дамблдором. Видя там смерть. И тяжело дышит, срывая маску привычной злости. Открывая то сложное, что держит, всё ещё держит его рядом. Так неожиданно, что Гарри в одно мгновение чувствует то пространство, которое разделяет их. Которое шаг, всего один шаг. Но Поттер остаётся на месте. — Отец написал, что ты — не задание Грэхэма. Что Монтегю не имеет никакого отношения к тому, что происходит, — хрипло. Драко смотрит прямо. Драко думает, что скажет всё прямо сейчас, потому что ждать дальше нельзя. Потому что… — Ты говорил, он следит за тобой. — И расспрашивает. Много, — Малфой автоматически сканирует взглядом человека напротив. Позу, руки, глаза. Пытается понять, как сильно сейчас болит. Как глубоко в нём сидит проклятие. — О чём? — Драко только качает головой. Ты знаешь. Нет. Но осознаёт с каждой секундой, с которой они молчат; Драко чувствует это кожей. Как мысль крохотным червячком въедается в сознание и поселяется там. Как развивается, срастается с многими другими себе подобными. И Поттер открывает в изумлении рот, понимая. — Ты хочешь сказать, он… — Агент Дамблдора, да, — Золотой Мальчик вздрагивает, словно что-то вспоминая. А затем резко вскидывает голову, придерживая очки. Крича о чём-то в своих глазах. А затем говорит: — Директор сказал, что Монтегю не имеет отношения к проклятью. Но не объяснил, почему. Драко ничего не отвечает. Он всё ещё стоит и смотрит, выворачивая наизнанку. Чувствует, как чёртова мозаика наконец-то складывается в одно целое, как замыкаются проклятые цепочки мыслей. Но от этого не легче. Мать его, почему — не легче? Почему от того, что в уравнении стало на одно неизвестное меньше, ничего не меняется? Он мысленно кричит эти вопросы Поттеру в лицо. Он отчего-то всё ещё смотрит на него, пытаясь найти что-то важное там. Внутри. И находит. Ответ на свой вопрос. Потому что, даже если Снейпу удастся восстановить страницу, даже если они узнают имя убийцы и чёртов Дамблдор исключит его из школы. Даже если мир перевернётся… Ничего. Ничего не изменит того факта, что чёртов мальчик, который должен жить, умирает. И это — самое отвратительное осознание, которое когда-либо настигало Малфоя. И он… Просто ничего не говорит, когда Поттер делает последний шаг навстречу. Когда останавливается так близко, что Драко вновь чувствует его холод. Смотрит, втягивает через нос воздух пустого кабинета. Вдох-выдох, вдох-выдох. Малфой зачем-то это слушает. Малфой зачем-то позволяет взгляду касаться чужих искусанных губ. Которые чуть приоткрываются. Которые тянутся… К лицу Драко. Получается слишком. Слишком мягко, знакомо, привычно. И так чертовски из-за этого страшно. Из-за осознания того факта, что он привык дышать в эти губы. Именно в эти. А Поттер его страх слышит. Ловит где-то на кончике языка, когда через несколько секунд делает неуловимое касание более чувствительным. Когда вгрызается в его рот как-то слишком отчаянно. Потому что даже это — слишком. Наверное, потому Драко поворачивает голову, закрывая глаза. Всё ещё позволяя чужим губам скользить по щеке, целовать в уголок рта. И гриффиндорец втягивает воздух, словно рядом с Малфоем он пахнет как-то по-особенному. Перебирает пальцами одной руки светлые волосы, потому что у Драко нет сил. Просто нет сил сказать, что это уже чересчур. И он только: «Ну да, обними меня ещё», — думает. Чувствует, что вот так, именно так отчего-то хорошо. Именно хорошо, потому что другого слова он сейчас просто не вспомнит. И Поттер… снова невесомо целует его щёку. Шепчет прямо в кожу: — И что теперь? — Малфой не сразу слышит. Не сразу понимает, что вопрос относится к прерванному разговору, а не к… Сглатывает, отстраняясь. Думает, что если говорить правду, то до конца. А потому смотрит в упор, не отворачиваясь. — Отец не идиот. Он, вероятно, придёт, или уже пришёл к тем же выводам, что и я. А дальше… сам понимаешь, — хрипло. Считывая каждую эмоцию, которая проступает на бледном лице. И до боли сжимая чужую руку, когда Гарри вздрагивает, понимая. — Мы поедем домой на выходных, — Драко добавляет тише. А Поттер опускает голову. — Его нужно предупредить, — одними губами шепчет Гарри. — О чём? О том, что идёт на смерть? Монтегю, как ни странно, не идиот. Думаю, он всё прекрасно понимает, — слова звучат громче. Словно так их быстрее поймут. Словно это действительно может убедить чёртового Золотого Мальчика в том, что… — И это правильно, ты считаешь? — Поттер хмурит брови. Делая много шагов. И все назад. Все в сторону. — Что? — Драко непонимающе вздёрнгивает бровь. — Оставить это так. Ничего не сказать, — слова бьют по барабанным перепонкам. А Малфой смотрит в пол, потирая пальцами переносицу. Думая, что Поттер, мать его, такой Поттер. Даже несмотря на… всё. — Жизнь Монтегю под ответственностью Дамблдора, верно? Скажи ему, пусть сам решает, — Драко говорит, словно сдаваясь. И чувствует, что взгляд человека напротив сверлит не так сильно. Что он едва уловимо меняется. И поднимая голову, Малфой видит, как гриффиндорец медленно кивает. — Хорошо. «Хорошо, слышишь?» Но нет, есть ещё кое-что. — О чём ты с ним разговаривал? — Малфой поднимает глаза. Потому что, как там сказал Поттер? «Если будешь врать, я хочу знать об этом?» — С кем? — словно не понимая. А может, и не словно. — С Дамблдором, — Драко подсказывает, ему совсем не сложно. А Поттер снова хмурится. Молчит, подбирая слова, формулируя ответ, но… — Ничего, — только качает головой. А затем горько: — посоветовал поверить в чудеса, — гриффиндорец улыбается, кусая губы. Загоняя внутрь подступающее к горлу отчаяние. Он садится на одну из парт, закрывая лицо руками. Вздрагивая. Так, словно плачет. Так, словно… Малфой оказывается рядом спустя мгновение. Цепляет пальцами чужой подбородок, приподнимая. Глядя в сухие глаза. Он зачем-то разглаживает морщинку, залёгшую между бровей. Думает, что лучше бы гриффиндорец плакал. И что слёзы, наверное, были бы чёрными. — Объясни, — шепчет. Потому что действительно не понимает. Не хочет понимать. А Поттер опускает голову, тяжело выдыхая. И глухо: — Нечего объяснять. Лекарства нет, — сжимая бледными пальцами края парты. Но говоря так отстранённо, словно произнесённые слова ничего не значат. Словно не выносят приговор. Они просто улетают, растворяются в воздухе, но… Драко ловит их холодными пальцами и сжимает в кулак. Драко глотает, давится. Понимая, что шанса нет. Несмотря ни на что. И от этого приходит злость. Зарождается где-то глубоко, только едва заметно колет. Но поднимается вверх по позвоночнику, заставляя до боли сжимать челюсти. Заставляя ожесточиться взгляд. И только выплюнуть: — И что? Ляжешь теперь и умрёшь? Поттер только качает головой, поднимая на него тёмные, слишком тёмные от боли глаза. — А есть другие предложения?***
Предложений не было. Ни тогда, ни на следующее утро, ни даже после обеда. Потому что никто и никогда не говорил Драко, что делать, если ничего сделать нельзя. Если же точнее… Ох, отец бы, должно быть, рассмеялся, узнай он о том, что беспокоит сына. Наклонил бы слегка голову, приподнимая бровь. Объяснись, мол. Я жду. Но Драко ничего бы не сказал. Промолчал бы, глядя прямо. Ни за что не отводя глаза. А про себя проклинал бы, наверное, потому что… Чёрт, он теперь знает, какого это. Когда не хочешь помочь. Когда это жизненно необходимо. А потому кусаешь губы, сжимаешь руки в кулаки, раздираешь ладони в кровь. Когда готов практически на всё. И думаешь, думаешь, думаешь. Ищешь это решение, потому что, а как иначе? Потому что ты это «иначе» давно позабыл. Где-то в далёком сентябре, наверное. Поднимаешь глаза в Большом зале. Слегка киваешь, даже не думая. Просто: «я здесь, слышишь?» А потом думаешь: «а что ему до того?» Злишься. На самого себя, потому что больно. Действительно, больно. А отец учил, что болит, только когда нездоров. Когда рука сломана, нос разбит, челюсть вывихнута. Больно — это Круциатусом в солнечное сплетение. Люциус даже наглядно демонстрировал. Так часто, что Драко запомнил, какого это. Как бьёт в грудную клетку, выкачивает воздух из лёгких. Разрывает. Больно. Но не кричишь. Но вновь раздираешь руки и пьёшь тошнотворные зелья, которые Снейп оставляет у тебя на тумбочке. И потом становится легче. Неминуемо — становится. Но это — другое. Совершенно. Потому что Малфой смотрит на себя в зеркало, заглядывает в собственные серые глаза и не понимает. Мерлин, он всё ещё не понимает, даже когда снимает с себя рубашку и осматривает каждый сантиметр бледной кожи, на которой едва ли не впервые за последние три года нет ничего. Ни единого проклятого синяка, ни одной раны. И он знает, совершенно точно знает, что ему не должно быть больно. Совершенно. А потому привычным жестом сжимает руки в кулаки. Смотрит в глаза чёртовому отражению и говорит: «слабак. Или ищи решение, или забудь». Потому что иного выхода он не видит. Потому что иного выхода и нет. А забыть не получается. Забыть не могло бы получиться, даже если бы он пытался. Но Драко только брызгает в лицо холодной водой из-под крана и думает, что девушку нужно найти. Ту, которая Диана. Схватить за руку и спросить обо всём. Потому что, видит Мерлин, Малфой больше не намерен шутить. Именно это он и делает. После первой же совместной пары. Придерживает её за локоть. Мягко, но настойчиво разворачивает к себе. Смотрит в слегка удивлённое лицо. Секунда, две, три. Пока в карих глазах не мелькает узнавание. Пока она не улыбается тёплой улыбкой и не касается его пальцев своими. Как тогда, на поле. Но руки у неё теперь горячие. Такие, что прикосновение обжигает. Такие, что на мгновение он забывает, что ему нужно. Только стоит. Только смотрит. — Драко? — вздёрнутая бровь. Он кивает. «Теперь и ты знаешь моё имя. Или знала и раньше?» Но он не спрашивает, потому что это слишком не важно сейчас. Потому что они выходят из кабинета трансфигурации следом за другими учениками, но двигаются в противоположную сторону от Большого зала. Малфой ещё ничего не сказал. Но Диана Блэквуд достаточно проницательна, чтобы понять: он подошёл не просто так. Просто так мог бы подойти Поттер. Прикоснуться, улыбнуться, сказать какую-то ничего не значащую глупость, потому что друзья могут так делать. Потому что Поттер может так делать. И Драко не знает, какого Мерлина он думает эти чёртовы мысли. Но, зато точно знает: он — не Поттер. Даже и близко. — Поговорим? — тогда, когда они оказываются на достаточном расстоянии от громко ржущих Финнигана и Уизли. Когда она останавливается, глядя в окно. Но поворачивается к нему, как только слова долетают до её ушей. Медленно кивает, складывая руки на груди. — Да, если тебе это нужно, — отвечает, глядя на него преувеличенно внимательно. Так, словно пытается в его собственной манере считать намерения по выражению лица. По блеску глаз, интонации в голосе. Драко качает головой. «Э, нет, дорогая», — думает. И маска идеально ложится на лицо. — Это по поводу Поттера? — через минуту спрашивает она. Сама, потому что он молчит, только кивая. Только глядя на её спокойную тоже вероятно маску. Потому что в искусственных выражениях Малфой разбирается даже слишком хорошо. Девушка чуть наклоняет голову, наблюдая, как двое младшекурсников вырывают друг у друга портфель. А потом вновь смотрит на него. Щурится, хмурится, читая выражение его глаз. Которое ровно точно такое же, как вчера, на поле. Когда он хотел спросить. Когда она не позволила. Но видит Мерлин, сегодня Малфой настроен серьёзнее. Сегодня он режет глазами обманчиво-спокойное лицо, понимая, что его ничего не держит. Что прямо сейчас он возьмет и… — Насколько хорошо ты осведомлена? — ничего конкретного. Просто вопрос, смысл которого она, конечно же, понимает. Он мог бы произнести что-то вроде «рассказал ли тебе Поттер?», но Драко Малфой слишком осторожен для этого. И Диана вновь наклоняет голову, прекрасно понимая, что в лоб он спрашивать не станет. А потом только слегка вскидывает тёмную бровь, делая взгляд более мягким. Тягучим, словно патока. Затягивающим. Он моргает, пытаясь понять, что происходит. Но девушка вновь берёт его за руку. Переплетает их пальцы, слегка поглаживая ладонь. А по телу от этого незамысловатого прикосновения проходит разряд тока. Движется электричеством от кончиков пальцев, выше, глубже. Так, что он не понимает, почему позволяет ей делать это с собой. Но руку не отводит. Просто не может отвести. Драко словно пьёт, пьёт, пьёт её энергию из этих прикосновений, чувствуя, как его затягивает мягкий, просто непозволительно мягкий взгляд. Чувствуя, как что-то внутри его головы звенит тревожным колокольчиком, словно в том, что происходит, есть что-то неправильное. Словно тёплый взгляд может быть ему опасен. — Что ты имеешь в виду? — тихо говорит Диана, делая крохотный шажок вперёд, оказываясь ближе. И всё ещё глядя ему в глаза, всё ещё касаясь его ладони. Так, что не важно. Совершенно не важно то, что он хотел спросить. Даже несмотря на то, что мозг отчего-то сопротивляется. Мозг отчего-то говорит, что ситуацию нужно срочно взять под контроль. Драко останавливает мир на целый миг, позволяя мысли набатом стучать в голове, давая себе её осмыслить. Но Диана проводит пальцами по его ладони, пуская по коже новый разряд тока, и Малфой чуть сжимает её руку в своей. Чувствуя, как ненужная мысль растворяется в пространстве сознания. Чувствуя, как что-то внутри обречённо говорит: «это тебе не Монтегю». Но уже спустя секунду он не понимает, что значат эти слова. Потому что забывает даже, как его зовут. Драко стоит и молча наблюдает, как глубокие, невозможно мягкие карие глаза оказываются совсем близко, как Диана чуть приподнимается на носочках, касаясь щекой его щеки. Малфой закрывает глаза. Малфой сдаётся, сам того не понимая. Только послушно сжимает её ладонь, пока девушка мягко касается губами его виска, шепчет на ухо: — Не молчи, — но проводит пальцами по спине, давая понять, что в ответ ничего не хочет слышать. Её желание так громко звучит в его голове, что это почти страшно. Что он кусает губы, теперь уже сам запрещая себе спрашивать. Потому что… чёрт, он ведь не может расстроить девушку, верно? И Диана в ответ на его молчание мягко улыбается, позволяя чувствовать эту улыбку кожей. Запуская одну руку ему в волосы, мягко поглаживая затылок. Так, что Драко вздрагивает. Так, что неосознанно льнёт навстречу, полностью закрывая девушку собой. И она кладёт голову ему на плечо на какое-то время. Но одним резким движением отрывает, глядя ему в глаза. Глядя так глубоко, что это почти больно. Диана пьёт его теперь совершенно не безразличную серость, словно не может насытиться. Словно пытается глотнуть его как можно больше, потому что ей это нужно. Потому что она рвано дышит, вдыхая чужой запах. А затем едва касается губ Драко. Вздрагивает, словно это прикосновение обжигает и её тоже. Смотрит глубоко в него. А потом тягучая сладость исчезает из её глаз. Потому что он видит что-то трогательно-испуганное внутри. Потому что она мелко дрожит, почти плача. И Драко отчего-то чувствует, что ему больно. Больно терять равновесие, отрывать её от себя тогда, когда она заполнила его уже слишком глубоко. Малфой ловит себя на том, что пытается её остановить. Что просто: «пожалуйста, не уходи». Но Диана лихорадочно мотает головой. В последний раз заглядывает в его распахнутую навстречу душу непривычно надломленным взглядом. Прижимается всем телом, словно пытаясь запомнить, вобрать его в себя целиком. А он — позволяет. Пускает её глубоко-глубоко, потому что там, где соединяются их души ему невыносимо сладко и так тепло, как не было ни разу в пропитанной холодом жизни. И от осознания того, что она уходит, хочется взвыть. Хочется прижать её к себе сильно-сильно. Но девушка касается кончиками пальцев его распахнутой души. Девушка говорит ему «прости». Одними губами, едва слышно. Но Малфой снова делает то, что она хочет, разжимая руки. Выпуская её на волю. Но, слыша удаляющиеся шаги, Драко оборачивается. Он пустыми глазами смотрит в её тонкую спину. В её пропитанное болью лицо, потому что Диана поворачивается к нему в последний раз. Потому что она тяжело дышит, сдерживая в себе что-то сильное. Что-то, что режет её изнутри. И, глядя в огромные карие глаза, Малфой замечает что-то невыносимое. Что-то, что болит там, внутри, где её теперь нет. Потому что, даже сжимая руки в кулаки, даже не позволяя себе рвануться навстречу, он замечает, что Диана плачет.