Протектор. Проклятие Алхимика

Ночь 3. На пути к пониманию

      Марк был рад вернуться домой и не созерцать больше больничные стены, не слышать допросы докторов и полиции, не наблюдать на себе гневные или сочувствующие взгляды. Ах, как жаль, доктор Уоррен. Мы так сочувствуем, доктор Уоррен. Что ваш сын – дурачок. Последнюю фразу мысленно добавлял сам Марк, когда слышал подобные обращения к отцу. Всё как тогда, когда пропала Эмми. Ах, как жаль, доктор Уоррен. Мы так сочувствуем, доктор Уоррен… что в этом виноват ваш собственный сын. И вот, спустя шесть долгих лет, шесть лет попыток похоронить ту историю, Марк снова выделился: выжил, когда надо было умереть вместе с остальными. Он видел осуждающие взгляды, и краем уха слышал чужие вопросы, понимая, что «как раньше» уже никогда не будет.       Пусть даже всё, что он мог, – это закрыться в своей комнате и просиживать там сутками, дома всё же было лучше, чем в больнице. У Уорренов был очень красивый и уютный двухэтажный дом, с дорогой мебелью, изяществом в интерьере, с большим задним двором и красивым садом. Настоящий рай из стен для спасения от людей. Только мама продолжала сторониться Марка, словно подозревала его в чём-то нехорошем или знала, что прежнего сына больше нет. Отец же улыбался и, казалось, был доволен жизнью, хотя этот позитив он создавал нарочно, искусственно, чтобы восстановить прежнюю атмосферу в доме. Наивно, но так благородно.       А прежнего Марка и правда больше не было: ни улыбок, ни шуток, ни смеха, ни страсти к спорту или практике в больнице. Он боялся возвращаться на учёбу, боялся покидать свою комнату и пытался забыть о том, о чём забыть было уже невозможно. Ночами, в долгих мучительных снах к нему вновь являлся таинственный мужчина. Он улыбался, звал Марка в свои объятия, а потом запускал острые клыки в его шею, заставляя кричать от боли.       С каждым утром Марк становился бледнее и худее, синяки под глазами стали привычными, а от яркого солнца болела голова. Пару раз, проходя мимо окна, Марк замечал на другой стороне Летицию или Джерри: несостоявшиеся убийцы явно паниковали, боясь, что «жертва» заговорит. Часто Марку казалось, что это просто сон. О том, что это реальность, напоминало лежащее на столе лезвие.       Каждый день начинался с сотен вопросов: как я выжил, что произошло, кто я теперь? А пресса с остервенелым удовольствием кидалась на выживших подростков, публикуя статьи, в которых говорилось, что пятёрка выживших устроила кровавую резню в наркотическом угаре, а Александр Барнс так же стал их жертвой. Но куда больше Марка впечатляли комментарии к статьям от его друзей, которые не трудились прятаться за ники.       «Убийцы! Посадить их! Казнить! Так им и надо. От них следовало ожидать. Они ненавидели друг друга».       Приходилось не открывать браузер, чтобы местные новости не бросались в глаза. Как оказалось, вечер памяти не стал посещать не только Марк, но и остальные выжившие. За это всех их автоматически признали виновными, утверждая, что им стыдно смотреть в глаза остальным.       – Зачем ты вообще туда поехал? – в один из вечеров спросила мама, теребя в руках салфетку, когда все они сидели за столом на редком ужине в кругу семьи. – Там, в том доме в лесу, нашли столько спиртного, даже наркотики… Ты давно связался с этим негодным Виктором, но это…       – Это не моё, – холодно отозвался Марк, ощущая, как в горле встал ком. – Я о наркотиках. Просто ребята…       – Наркоман! – перебила Молли, стукнув ладонью по столу. – После того, что случилось с Эми, ты должен был быть лучшим во всём! Быть одним за двоих! А кем ты стал?.. Да кто ты вообще?..       – Я просто хотел расслабиться после…       – После чего, интересно? Ты особо нигде и не трудишься, чтобы уставать.       – Между прочим, я староста потока и…       – Только из-за фамилии отца!       Марк резко встал из-за стола, так и не притронувшись к еде, хотя он не ел всю последнюю неделю, и метнулся к лестнице, слыша в спину упрёки и крики матери, пока доктор Уоррен пытался успокоить жену.       – Почему ты не винишь меня? – спросил Марк на утро у отца, когда они пересеклись в коридоре. – В исчезновении Эми, в употреблении, в том, что я позор семьи?       Доктор Уоррен внимательно посмотрел на сына, чуть дёрнул уголками губ и пожал плечами. Как главврач и владелец своей клиники он готовился оставить городу наследника в виде Марка, а потому с детства внушал ему, как важно помогать горожанам и оберегать их. И подобные вечеринки среди молодёжи явно не стыковывались с тем, что когда-то он прививал сыну, да и Марк неожиданно для всех провалил практику.       – Мне тоже было девятнадцать, сынок, – ответил доктор Уоррен. – И я знаю, как в этом возрасте важно не отбиваться от друзей, что бы они ни творили. Ты просто хотел быть к ним ближе. Страх одиночества, – внезапно он подался вперёд и крепко обнял сына, ободряюще похлопывая его по плечу. – Не слушай маму, она просто заработала нервный срыв, а теперь пьёт очень сильные лекарства. Всё наладится. Ты вообще питаешься?       Отец всегда его понимал. Но это не отменяло того факта, что семьи больше не было, и это не вина таблеток и лекарств. Доктор Уоррен просто смягчал истину, лелея какие-то туманные надежды на будущее, которого больше не было.       ***       Несколько дней спустя Молли Уоррен принимала в гостях родственников с их семьями. Доктор Уоррен явно был зачинщиком семейного сбора: только он мог убедить жену попытаться вновь вернуться к нормальной жизни в такое нелёгкое время, после чего убедил Марка принять участие в этой встрече. Только ради отца Марк и согласился, в ином случае терпеть холод матери и её взгляды он бы не стал ни за что на свете. А так он послушно сервировал стол, протирал пыль, наводил порядок и искал в гардеробе новые джинсы. Просто потому что так надо было ради отца и его веры в это пресловутое «всё наладится».       Когда к вечернему времени распахнулась дверь и раздались радостные голоса, Марк ощутил себя неуютно, словно его место было не тут, не в этом зале со свечами, не с улыбкой на лице, не с настроем на попытку сыграть роль прошлого себя. Не сейчас, когда Виктор и остальные были мертвы, не тогда, когда во снах к нему являлся тот человек.       Однако от мрачных мыслей на мгновение отвлекли: тётя Сидни, молодая и стройная модница, сестра Молли, кинулась обнимать племянника, так, словно ничего не произошло. Хотя Сидни запросто могла в это верить: она была добра и наивна, любила всех вокруг себя. Её супруг держался более холодно, то и дело косясь на Марка, явно ожидая от него «чего-то такого», а их сын Альберт, кузен Марка, морщился, поправлял очки и привычно сутулил плечи. Позже подошла тётя Мардж с супругом, за ними дядя Джек, следом дедушка и бабушка, – и все они уже не проявляли таких всплесков внезапной радости.       Когда собрались за обеденным столом, Марк ощутил себя ещё более неуютно. Он не был голоден и не знал как себя вести, а все гости усиленно старались не смотреть на него, избегать «ту самую тему», а тётя Мардж, сестра отца, напротив, недобро смотрела на племянника. Марк знал причину. Теперь он был изгоем в родном доме.       Встав из-за стола под просьбу отца остаться, Марк удалился к себе, не в силах выносить этого давления. Он знал, что каждый присутствующий хотел знать: что тогда произошло и как.       Зашторив окна и создав в комнате темноту, Марк упал в компьютерное кресло, крутанулся и напялил на голову наушники, погружаясь в приятные ритмы кантри. Экран монитора создавал цветные отблески на полу и стенах, увешанных напоминалками и плакатами, а на столе среди прочего бардака и хлама можно было различить лезвие, которым Марк иногда играл, проверяя, как быстро зарастают его раны. Походило на растущий мазохизм, однако любые узоры, оставленные лезвием на коже, моментально зарастали.       Вскоре краем глаза Марк заметил, как дверь приоткрылась, и на пороге, переминаясь с ноги на ногу, застыл его двоюродный брат Альберт. Выглядел он запуганным и дёрганным, что было вполне объяснимо. За последнее время он ни капельки не изменился: всё те же взъерошенные причёски, нелепые очки, большие рубашки и джинсы. А также зажатость, робость и дрожь в руках.       – За что тебя сослали сюда? – спросил Марк, скептически приподняв брови. – С каких пор хороших мальчиков отправляют в логово к опасным наркоманам?       – С тех пор, как опасные наркоманы превращаются в отстой, – Альберт щёлкнул пальцами, явно обозначая, что это шутка. – Или ты не слышал о своём новом статусе. Так что лови группу поддержки в виде меня!       Только вот Марк прекрасно знал, что шуткой это не было вовсе. Натянув наушники обратно на голову, он вновь погрузился в ритмы кантри, наблюдая, как кузен с любопытством смотрит на его полку с дисками. Это было более продуктивным действом, нежели попытка поболтать: говорить им давно было не о чем. Недолго думая, Альберт отковырял один диск и довольно произнёс:       – О, «Звонок»!       Марк поморщился, с трудом припоминая, откуда фильм о девочке из колодца взялся на его полке. Подобными фильмами он никогда не увлекался и вовсе не находил их интересными, считая несерьёзными и глупыми.       – Понятия не имею, откуда эта хрень у меня, – равнодушно произнёс он. – Возможно, девчонки приносили на одну из ночёвок.       Альберт замялся и кивнул, лишний раз подчеркивая разницу между ними. Альберт никогда не проводил вечера в компаниях, а уж тем более с девчонками, просто потому что никто на него не смотрел. Обоим стало немного не по себе.       Когда-то давно, в детстве, Альберт и Марк были лучшими друзьями. Они вместе бегали по двору дома Уорренов, открывали новые тайные места, фантазировали и мечтали о том, как попадут в несуществующую фэнтезийную пиратскую страну. Затем родилась Эми. Она была, как и любой младший ребёнок, назойлива и приставуча, мальчишкам приходилось сидеть с ней, и они видели в Эми надоедливого лесного тролля из той самой страны.       – А если ты попадёшь туда, а я нет? – спросил как-то Марк. – Что тогда делать?       – Я приду за тобой, – пообещал Альберт.       Тогда им было по шесть лет.       Все стало рушиться, когда Марку исполнилось двенадцать. Он подружился с Виктором, старшим мальчиком, второгодником, и впервые прочувствовал разделение модели мира на популярных ребят и не очень. Занимаясь спортом, играя в баскетбол, гуляя с Виктором, Марк уже ощущал себя другим, взрослым, а Альберт оставался в мире комиксов и игр, всё такой же худенький и бледный, далёкий от спорта и девочек.       А когда пропала Эми, между кузенами навсегда пролегла невидимая грань. Марк стал всё своё время коротать с Виктором, сбегая из дома и заглушая боль утраты гулянками и глупостями, а Альберт, не находя слов поддержки, стал обычным серым книжным червём. До этого дня они не общались, даже когда пересекались по учёбе. Порой Виктор мог толкнуть Альберта или обозвать, посмеяться над ним, а Марк делал вид, что этого не замечает. Правила их общества требовали именно такой модели поведения.       Конечно же, их родители видели, что между братьями словно кошка пробежала, но никакие разговоры помочь не могли. Доктор Уоррен сразу попросил всех не вмешиваться, понимая, что дружба с кузеном напоминала бы о времени, когда с ними была Эми.       Только сейчас ни у него, ни у бедного Ала не было выбора: если тётя Сидни настояла, чтобы сын пошёл к кузену и поболтал с ним, то спорить было бесполезно. Капитулировать из дома – тоже.       – А ты… – внезапно заговорил Марк, снимая наушники и вспоминая об увлечениях кузена. – Только ужастиками увлекаешься или как и раньше? Ну, может, вампирами.       Это слово впервые сорвалось с губ Марка. Раньше он никогда не произносил его вслух, отказываясь признавать, что видели его глаза. Альберт замер с диском в руках, словно его внезапно заморозили. Не сразу, но он поднял на Марка ошарашенный взгляд и нервно сглотнул, словно только что увидел этого самого вампира воочию.       – Что? – нахмурился Марк, не понимая этой реакции. – Что не так-то?       – Ну… – Альберт замялся, переминаясь с ноги на ногу. – Ты бледный, под глазами синяки, исхудал весь, необщительный, замкнутый… вся та ваша кровавая история… и тут вопрос о вампирах…       – Да чтоб тебя! – закатил глаза Марк, поворачиваясь к монитору. – Вот дебил! Я просто спросил, может, пытался завязать диалог!       – А, ну это вот было верно! – театрально бросил Альберт, начиная корчить рожи. – Потому что по возвращению в университет общаться и завязывать диалоги тебе придётся только со мной и с такими, как я. Вот фу-у-у, верно? – он передразнил интонацию недовольной чем-то девицы и поводил в воздухе указательным пальцем.       Марк обернулся к нему, хмуря брови и не понимая, почему Ал нарывается на разборку. Явно ощутил своё превосходство теперь, когда жизнь Марка перевернулась с ног на голову, и когда стало можно высказать былые обиды вслух.       – Кто же теперь из элиты будет дружить с нашим Марком, м-м-м? – продолжил тот всё тем же насмешливым тоном. – После того, как он оказался участником пьяной вечеринки, на которой вырезали всех кроме него и ещё пары избранных? После того, как он заперся и стал добровольным изгоем общества? После психиатров, врачей и больниц? Что? Где же, например, твоя Летиция, а, Марковампир? Развести меня хотел! Так вот: пошёл ты со своими беседами!       При упоминании этого имени перед глазами Марка всплыл образ: Летиция за рулём, ударяет по газу и сбивает его на полной скорости. Следом по сознанию ударили слова «развести», «марковампир», видимо, Альберт не желал останавливаться, и Марк вскочил со стула, сжимая в руке карандаш.       – Закрой свой рот, тупица! – угрожающе сказал он.       – А то что? Пнёшь меня? Как-то странно, Виктора рядышком больше нет, чтобы помогать тебе издеваться над такими, как я!       – Я тебя сюда вообще не звал! Это ты пришёл со своим бредом.       – Нет, это ты решил бредово меня развести!       – Развести? Вот это ты называешь «развести»?!       С этими словами Марк, уставший замалчивать всю правду о той ночи, размахнулся и вонзил карандаш в свою ладонь, пробивая её насквозь. Он прикусил губу, чтобы не закричать от боли, зато криком ужаса зашёлся Альберт. Марк резко выдернул карандаш, перепачканный кровью, поднял раненую кровоточащую руку, и рана медленно затянулась на их глазах.       Альберт замер, и в комнате повисла напряжённая тишина. Марк уже пожалел о своём порыве и опустил руку, желая перевести всё в глупую шутку. Только внезапно Ал закричал и выбежал из комнаты.       Три недели назад, ночь вечеринки в хижине в лесу, 02:40 a.m.       Марк не верил своим глазам: за порогом кухни маячил живой Алекс Барнс. Он выглядел изнеможённым, бледным, с синяками под глазами; только ногти на его руках стали заметно длиннее, острее и изогнутее. Красные зрачки буквально светились ненавистью, кровь пропитала его одежду, распаляя запахом восставшего из мёртвых, но Бэт уже около получаса не опускала рук, продолжая сжимать крест, чтобы монстр не добрался до них.       За стеклянной дверью и панорамным окном зала, всё так же улыбаясь, стоял тот незнакомец, который пытался выманить Марка из дома. Пару раз Уоррен бросал в его сторону взгляд, рассматривая длинный плащ, красный шарф, небрежно обмотанный вокруг шеи, модную стрижку. Что-то в этом образе так и приковывало внимание, заставляя потерять бдительность и сделать шаг навстречу смерти. Но стоило ему пересечься с взглядом чёрных глаз, как в груди до боли сжимало сердце. С трудом Марк отводил взгляд, продолжая сидеть на полу и дрожать.       Джерри допивал найденное пиво, а по его щекам текли слёзы. Он то и дело шептал себе под нос, что всё это неправда, что им померещилось, но смех Барнса, адский, издевательский, напоминал, что это происходит в реальности. Летиция сидела рядом с Марком, сжимая его руку. После гибели Виктора она прильнула к тому единственному, с кем проводила почти столько же времени, сколько со своим парнем. Марк сжимал её руку, ощущая её дрожь, и опасался, что вскоре все они сойдут с ума. Бен уже даже примеривался кухонным ножом к запястью.       Внезапно свет во всём доме погас, и Летиция завизжала, прижимаясь к другу сильнее. Марк вскочил на ноги, помогая девушке встать следом, и дрожащими руками начинал копошиться в ящиках кухонного стола, вспоминая, что Виктор говорил о свечах, которые им должен был оставить хозяин дома на случай проблем со светом.       – Свечи… – прошептал он. – Свечи…       Летиция, дрожа, достала телефон и стала подсвечивать ему, умоляя Марка быстрее найти свечи и зажечь их.       – Вызови помощь! – прошептал Марк, доставая свечу и чиркая зажигалкой. – Телефон же есть!       – Нет связи, – ответила она, дрогнувшим голосом. – Мы пытались.       Кухня вновь наполнилась светом. Только за стеклянной дверью и в соседнем зале темнота сделалась тяжелее и сильнее, а мрачные образы семьи хозяина дома на фотографиях в рамках, висящих на стенах, стали казаться угрюмей и страшнее. Марк установил свечу в стакане и с робостью поднял взгляд, смотря в лицо человека, всё ещё стоящего за стеклом, и на этот раз не смог отвести взгляд.       Слишком притягательная красота. Слишком громкий голос в голове: «Приди ко мне, приди!»       Марк всё же отвернулся и отошёл к Летиции, но по странному любопытству, которое обычно не оставляло человека особенно во время страха, Марк глянул еще раз. Теперь красота незнакомца казалось ему пугающей и жуткой. Тени легли на его лицо, зрительно преобразуя его, и новый инфернальный образ заставлял кровь стыть в жилах.       Теперь вокруг царила мёртвая тишина. Свеча дарила скромный поток света, а за стеной были убитые люди, двое убийц и никакой помощи во всей округе. Эта ночь казалась вечной.       – Сменить тебя? – спросил Марк у Бэт, понимая, что та слишком долго стоит и держит вытянутыми руки.       – Нет. У вас веры нет, – ответила она. Голос её, хоть и дрогнул, нёс в себе какую-то особую силу, и Марк не решился спорить.       Барнс угрожающе зарычал, но не смог прикоснуться к кресту или Бэт, и его лицо свело гримасой мучения и ярости. Теперь Алекс выглядел ещё страшнее, чем до этого. Он ударил зубами о зубы, демонстрируя острые клыки, и открыл шире свои теперь уже мертвые, словно стеклянные, глаза. Дрожа от бешенства, он отошёл в тень.       Тишина была страшная; свеча трепетала, но её света хватало, чтобы видеть движение теней за стеклами зала. Внезапно посреди тишины раздался подозрительный треск стекла. Летиция вцепилась в руку Марка, а Бен и Джерри отошли подальше. Бэт дрожала и, казалось, была готова вот-вот отскочить и впустить в их последнее убежище тех тварей, что притаились снаружи. Чтобы удержать её, Марк двинулся к подруге, Летиция за ним. Сжав плечо Бэт, Марк поднял стакан со свечой, и в темноте на стеклянном столике что-то шевельнулось.       – Маркелла… – прошептала Летиция, зажимая рот ладонью, чтобы не завопить.       Та самая Маркелла, которая лежала мёртвая, изнизанная стеклом и осколками посуды. Та самая, которая точно была мертва. Она встала, в окровавленном наряде, с обнажёнными распахнутыми ранами, неестественно белыми волосами, и в свете свечи выглядела страшнее, чем Алекс. Зубы клацали о зубы, лицо сводило судорогами, и внезапно она что-то промычала, а потом зашлась таким жутким криком, из-за которого Бэт резко дёрнулась назад, но Марк удержал её на месте, перехватывая руку с зажатым в ней распятием. Перед ними тут же появился Алекс, но лишь зашипел, видя, что защита не пала.       В лесу, окружающем дом, внезапно поднялся жуткий вихрь. Звук, более похожий на стон, прокатился по округе, заставляя кровь стыть в жилах. Марк ощутил, как у него на глазах появились слёзы ужаса, и с трудом он заставил себя глянуть в стону окна.       Из леса на них двигались толпы мёртвых.