Протектор. Проклятие Алхимика

Ночь 21. Трудная дорога домой       Миклош переступил ограждение, отделяющее закуток, ведущий к двери, и подошёл к Люку. Брезгливо пнув ногой то, что осталось от обгоревших трупов, он скинул с себя обожжённую неприятно пахнущую куртку. Марк с сожалением глянул на останки мёртвых, понимая, что его отец не остановится ни перед чем в своём жутком плане по дарованию миру своеобразного бессмертия. Для Эдварда больше не было моральных преград: в погоне за победой он мог избавиться даже от собственного сына, которому когда-то потакал во всём.       Уоррен выбрался следом за Миклошем, опасаясь отделяться от компании, отряхнул пыльную одежду и осмотрелся: вдруг что-то изменилось в помещении Костницы после пожара, но увидел всё те же люстры и столбы из костей и черепов. Теперь их окружала тишина, словно смеющегося призрака Эми тут никогда и не было. Случившееся в этом зале напоминало дурной сон, после которого Марк потерял отца и обрёл опеку Миклоша.       — А они... эти мёртвые, — заговорил Марк, не зная, как правильно называть напавших на него существ. — Они тут, в этом мире, были живы?       — Скорее, нет. Они тут застряли, — ответил Миклош, обернувшись к нему. — Но не спрашивай, что с ними стало после сожжения. Я не знаю, да это и неважно. Давайте откроем дверь и выберемся отсюда, пока алхимик не понял, что мы живы.       Так просто уйти у них не получилось. Как бы Миклош и Люк не бились, как бы не старались, дверь не поддалась. Летиция устало села на ступени и предложила позвать Азазеля: он же обещал им помочь. Миклош не желал снова связываться с опасным демоном, играющим в свои игры. Люк поддерживал его в этом решении, да и Марк был солидарен. После того, как выяснилось, кем именно оказался его привлекательный спутник, Уоррен решил держаться от него подальше.       — Да чтоб её! — выругался Люк и пнул дверь ногой. — Что мы делаем не так? Как это вообще работает?       — Никогда не задавался вопросом работы дверей-порталов в потустороннем мире, — прорычал Миклош и снова перемахнул через изгородь, устав биться с преградой.       — Но вошли мы сюда без труда, — заметила Летиция.       — Зайти — не выйти, — ответил Миклош. — Ты нас заманила по сговору с алхимиком: он пустил нас. Как видишь, выпускать не торопится.       — Должен же быть способ... — сказал Люк, пиная и царапая проклятую дверь, словно от этого она могла сдаться и открыть проход.       Он яростно царапал её ещё и ещё, пока не заметил, что под налётом гари и пыли что-то блеснуло.       — Может, нужен ключ? — спросил Марк. — Мне отец давал ключ и сказал найти такой же тут...       — Не обязательно, — ответил Миклош. — Нет особых ключей, есть особенные люди, да и это же не дверь от дома. Я пытался попасть сюда двести лет и никакого толка, до тех пор, пока алхимик не соизволил меня тут запереть.       — Попасть сюда? — переспросил Уоррен. — Но зачем тебе?..       Миклош не ответил: все обернулись на громкий треск, раздавшийся со стороны двери. Люк резко отскочил от неё, раздавив неловким шагом разбросанные по полу кости, и задрожал всем телом. Миклош моментально рванулся к нему, готовясь прикрыть и защитить в случае беды, а Марк остался стоять на месте, но увидел, что Люк расчистил на двери что-то вроде зеркала. Только из отражения на него смотрел не привлекательный блондин, а грязный уродливый горбун-альбинос. Выглядел он довольно жутко, но на его обезображенном лице не читалось ни злобы, ни агрессии. Только боль и бесконечная усталость.       Люк весь дрожал, смотря на себя из прошлого, и молчал. Миклош тут же отошёл, и Марку показалось, что он боится увидеть настоящего себя. Дверь, которая до этого никак не желал поддаться, скрипнула и приотворилась, словно её толкнуло случайным сквозняком, и в зал повеяло холодом. Люк обернулся, вопросительно смотря на хозяина.       — Тебя пропускают, — хриплым голосом сказал Миклош. — Иди. Мы придём следом.       Люк кивнул, не скрывая страха во взгляде, и сделал робкий шаг. Он открыл дверь и тут же исчез, словно его никогда и не было в этом мире, а дверь вновь плотно закрылась. Сердце Марка стучало как бешенное от счастья: они смогут выбраться! Надо было лишь посмотреть на реальных себя.       Миклош сделал шаг к зеркалу и замер, молча рассматривая своё отражение. Летиция не спешила присоединяться к нему, а Марк, не сдержав любопытства, шагнул ближе и увидел в зеркале невысокого коренастого рыжеволосого мужчину. Загорелую кожу пересекала сеточка тонких и глубоких морщинок, одежда и волосы были перепачканы грязью, на скуле красовался синяк. Он выглядел старше своих лет, грубые руки покрывали ссадины и синяки.       — Это ты? — спросил Марк, рассматривая отражение Миклоша.       — Ты же видел меня таким, — он с грустной улыбкой посмотрел на Уоррена. — Дверь пока не открылась, так что иди сюда. Посмотрим и на тебя.       — Думаешь, у меня тоже есть истинный облик? — улыбнулся Марк, шагая к Миклошу.       — Кто знает, — миролюбиво ответил тот.       Марк подошёл к Миклошу и заглянул в отражение, но увидел там себя. Самого обычного себя, невысокого, молодого, привлекательного, только потрёпанного и перепачканного сажей.       — Видимо, я так и есть я, — он пожал плечами. — Я же ещё не сменил сущность.       — Немного странно, — сказал Миклош и приблизился к зеркалу. — И дверь так и не открылась...       Он обернулся к Уоррену, намереваясь сказать что-то ещё, но замер, а улыбка медленно сползла с его лица. Марк непонимающе вскинул брови, замечая, что Миклош смотрит мимо него, куда-то чуть ниже. Обернувшись, Уоррен увидел стоящего позади него знакомого мальчика, на вид лет десяти.       Мальчонка заулыбался и помахал им рукой. Светлые волосы забавно топорщились, старая простенькая одежда была пошита неровно, словно мастер плохо видел, что делал. Несмотря на это, мальчик счастливо улыбался и выглядел довольным. Он не был похож на тех существ, что недавно напали на них — живой и светлый, нетронутый мраком этого мира.       — Привет! — сказал он.       — Ваклав... — выдохнул Миклош. — Ваклав...       Теперь Марк понял, где он видел этого мальчика прежде. Он видел его в прошлом Миклоша: Ваклав был его сыном, мальчиком, которого убили как ненужного свидетеля ночного преступления алхимика Эдварда Уоррена. Ему выстрелили в спину, не дав сбежать, а прежде на его глазах убили мать и схватили отца. Миклош, наверное, впервые в жизни произнёс это имя вслух, — он же был немым при прошлой жизни, — и сейчас не мог перестать шептать его.       Однако мальчик поспешил не к отцу: он подошёл к Марку и непосредственно дернул его за рукав.       — Привет. Ты меня знаешь.       Миклош, словно очнувшись от морока, опустился на колени и сжал плечи мальчика, всматриваясь в его лицо и стараясь понять, точно ли это Ваклав. Мальчик заулыбался так светло и искренне, что даже Марк затаил дыхание от случившегося чуда. Вот зачем Миклош рвался в этот мир: не имея возможности умереть, он хотел ещё хоть раз увидеть сына.       И в подтверждение этих мыслей Миклош крепко обнял Ваклава и прошептал:       — Я искал тебя так долго... хотел увидеть или услышать...       — Я знаю, — ответил мальчик, непонимающе моргая. — Но я всегда был рядом! Вот! — с этими словами он снова дёрнул Марка за рукав. — Так вышло, что он родился под моей звездой!       Марк не понял, что это значит. Миклош поднял на него внимательный взгляд, и Уоррен ощутил себя неловко; по спине пробежал холодок.       — Ты родился в день моего рождения, когда моя звезда ярко сияла на небе. Я всегда с тобой, с самого первого дня. Именно я много раз оберегал тебя от беды! — объяснил Ваклав и тут же обратился к отцу. — Поэтому ты так и не смог причинить Марку вреда. Ты чувствовал, что я рядом.       — Мне казалось, что я слышу твой голос, — прошептал Миклош, не отрывая взгляда от сына и продолжая сжимать хрупкие плечи. — Прости меня, Ваклав, прости. Я не смог ничего сделать...       — Но ты и правда не мог, — ответил мальчик. — Когда всё это случилось, в последнюю секунду я подумал о нападающих. Я ненавидел их сильнее, чем ненавидел ты. Мои чувства были разрушающими, очень мощными, и я застрял в этом мире. Но потом понял, что так случается, это была судьба.       — Судьба? — переспросил Миклош.       — Да, — кивнул Ваклав. — В итоге каждый действовал соответственно своей натуре. Летиция желала получить супруга и статус, даже после смерти она гоняется за обликом Карла. Алхимик мечтает о славе и призвании, не считаясь с жертвами, а ты уничтожил всех, кто так или иначе был причастен к нашей гибели.       — Наш истинный облик, — кивнул Миклош. — Дикий необразованный жестокий конюх, избалованная капризная ведьма, уставший от всего пугливый горбун и жестокий тщеславный алхимик.       — И вы уже не такие, — ответил Ваклав. — Вы изменились, но всегда важно увидеть эти изменения.       — А я? — вмешался Марк. — Я не увидел истинного себя.       — Потому что ты себя ещё не нашёл, — улыбнулся Ваклав. — Ты был послан, чтобы остановить его! Алхимик принёс миру страдания, ты должен подарить спасение. И пусть последний удар предначертан не тебе, но только ты сможешь к нему подойти. Всё меняется, — мальчик говорил серьёзно и слишком по-взрослому. Детский голос контрастировал со словами, и Марк поверил, что дух мальчика все эти годы следил за миром, меняясь вместе с ним. — Ты ненавидишь себя за Эми, Марк, и эта вина душит твою силу и суть. Азазель и алхимик играют свою партию, думая, что вы лишь фигуры на поле, но каждому из вас суждено было оказаться здесь. Что пройти путь к пониманию и увидеть перемены в себе. Тебе, Марк, суждено было встретиться со мной. Я так этого ждал!       — Где ты сейчас? — голос Миклоша сбивался и дрожал. — В каком мире? Тебе там плохо? Одиноко?       — В том мире, куда уходят многие, очень пусто, но я стал звездой, и часть меня всегда в этом мире через тех, кто под ней родился, — улыбнулся Ваклав. — Не переживай, там очень хорошо. Мне так даже больше нравится! В один момент ты поддался злобе, — добавил он серьёзно. — Ты никогда не делал людям плохо, но, потеряв нас, погряз в ненависти. И только сейчас, присмотревшись к Марку, ты стал различать виновных и невиновных. Эта встреча была и твоей судьбой тоже.       Миклош зажмурился и снова обнял сына, не желая больше его отпускать. Марк наблюдал за ними, смаргивая слёзы, и думал о том, что все эти годы, столетия Миклош цеплялся за прошлое, вспоминая жену и сына. Обретя бессмертие, он не наслаждался им и не жил, а боль потери так и не стала меньше. Зачем же нужно такое бессмертие?..       Миклош что-то шептал сыну, обещая не оставлять его и прося не исчезать, но мальчик оставался спокойным и светлым. Он обнимал отца, и было понятно, — он скоро уйдёт. Марк, как и Миклош, все последние годы цеплялся за Эми. Он был жив, но не жил, теряя драгоценное время.       — Вы должны остановить алхимика, — Ваклав снова поднял голову, смотря на Марка. — Ты должен его остановить. Ты не просто так родился под моей звездой. Каким бы плохим человеком ни был алхимик, ему удалось. И ты, отец, и ты, Марк, вы стали частью потрясающей силы, и только ненависть, разобщённость или страх могут ослабить вас. В ту самую ночь, когда алхимик приносил отца в жертву, внешние силы уже подключились. Он не знал, что выбрал того единственного, кому хватило бы сил дотянуться до него из глубины веков и остановить.       Марк, моргнул, не зная, что сказать. Он видел Миклоша, его страдания и боль, а теперь видел мальчика, чья жизнь была оборвана напрасно. Он смотрел на улыбающегося Ваклава, который мог бы вырасти, прожить полную счастливую жизнь рядом с родителями: добродушным немым конюхом и невидящей, но чистой и светлой Сарой. Ваклав рос в любви, а алхимик Эдвард Уоррен всё это разрушил роковой тёмной ночью. И пусть теперь Ваклав говорил, что это была судьба и ему там лучше, Марк не мог смириться с тем, что его отец оказался способен на такое.       — Я проживу всё это вместе с тобой, — сказал Ваклав. — Не надо грустить, Марк! Каждое событие в мире вело к тому, чтобы появился ты. Тебе уготована необычная судьба. А теперь вы можете пройти в свой мир.       — А ты? — спросил Миклош, снова крепко обняв сына.       — Часть меня всегда с Марком, — улыбнулся мальчик. — Я наблюдаю за вами, и рано или поздно мы обязательно увидимся. Вы можете пройти, а она нет.       Марк посмотрел на бледную перепуганную Летицию, с ужасом наблюдающую за сценой. Она впилась в Ваклава полным ненависти взглядом, и её лицо исказилось злобной гримасой. Она смотрела так, словно вот-вот бросится на ребёнка и задушит его голыми руками. От лживой красоты Летиции мигом не осталось и следа: только злоба, ярость и пустота. Теперь Марк понял, о чём говорил Ваклав. Если Миклош с годами примирился со своей ненавистью и даже смягчился, если Люк научился быть смелым, чтобы защищать своего хозяина и друга, то Летиция так и осталась злой капризной княжной.       — Она всё ещё сгорает в огне, — пояснил мальчик. — Её ненависть ко всему живому так сильна, что не пускает её. Она не захочет гореть снова, а именно огонь она увидит в отражении.       — Это неправда! — закричала Летиция, и в её голосе отразились истеричные нотки. — Заткнись, монстр!       — Уходите, — повторил мальчик и на прощание обнял отца под звук отворяющейся двери. — Ваше время ещё не пришло.       После исчезновения Ваклава Миклош несколько секунд молчал. Встав, он внимательно посмотрел на Марка, но его взгляд стал другим: полным волнения и чего-то ещё. Марк молчал, боясь спугнуть его, но всё же вздрогнул, когда тот прикоснулся тёплыми пальцами к его щеке. Прикосновение было мягкое, приятное, полное заботы и ласки. Марк смущённо опустил взгляд, но не отстранился. Происходящее было ему приятно.       Что значило для Миклоша понять, что часть его сына живёт в ком-то? Марк не представлял. Наверное, стоило радоваться, что родственная душа не пропала, а возродилась, пусть даже в теле сына заклятого врага. Во взгляде Миклоша было столько всего, что Марк не мог распознать всех его чувств. Он смотрел в ответ и понимал, что их вражда определённо окончена.       — Я всю свою смертную жизнь был немым, — прошептал Миклош, изучая Марка взглядом. — И я думал, что мой сын будет говорить тем голосом, которого не было у меня, что я буду звучать через него, через наших с Сарой внуков. И столько лет после его потери я думал, что ничего этого уже не будет, что продолжения нет. А теперь появился ты.       — Пойдём отсюда, — сказал Марк, перехватывая его руку и сжимая. Волнение захлестнуло, но говорить при Летиции не хотелось. А сказать хотелось много. — Уходим вместе.       Миклош согласно кивнул, но уйти они не успели.       Раздался грохот распахиваемой двери, и Летиция закричала, когда её отбросило в сторону. Тощий искривлённый силуэт навис над девушкой, и в свете, льющемся с улицы, Марк различил уродливые кривые руки и когти в чужой крови. Монстр впился в кожу на спине девушки, и она закричала, а по её щекам полились слёзы. Голем походил на очень худого, измождённого болезнью человека: белая обтягивающая тщедушное тело кожа, отсутствующие губы и нос, чёрные глазницы и угрожающие белые точки зрачков. Один брошенный в его сторону взгляд вызывал ужас, и Марк отступил, видя, какой мощью обладает это существо.       — Это голем! — закричал Миклош и оттолкнул Марка. — Уходи! Прочь отсюда!       Голем в тот же момент рванулся на звук голоса. Миклош бросился наперерез, и они сцепились в схватке, повалившись на пол. Марк видел, как голем яростно бросается на Миклоша, как рвёт когтями его лицо и одежду, как впивается острыми зубами в плечо, а из-под майки брызжет кровь. Уоррен не мог уйти и бросить Миклоша. Спешно соображая, что же можно сделать, он услышал тихий голос Ваклава:       — У него тоже есть отражение!       Марк понял, что это значит. Подхватив с пола кость побольше и потяжелее, он ударил зеркало на двери, затем ещё и ещё, пока не раздался тихий треск. Крупный осколок с приглушённым звуком упал на пол. Подхватив его, Уоррен поспешил к месту драки, перемахнул через изгородь одним прыжком и закричал как можно громче:       — Эй ты! Уродец, я тут! — и в довесок бросил костью в голема.       Он попал прямо в плечо. Чудовище отбросило охнувшего от боли Миклоша и рванулось к нему. Уоррен видел, как на него стремительно мчится белокожая уродливая тварь, как раскрывается рот с рядом острых зубов, и, борясь с приступом паники, в последний момент поднял осколок и зажмурился.       Ничего не произошло. Не последовало нападения или удара, вокруг царила тишина. Открыв глаза, Марк увидел, что голем остановился. Он замер, смотря в отражение, и не шевелился, будто попав под гипноз. Голем медленно распрямился и расслабился, словно не он только что рвал и пытался убить своих врагов. Не отводя от него кусок зеркала, Уоррен склонил голову и увидел в отражении человека. Его одежда была сожжена, тело покрылось чёрной коркой ожогов, и лишь глаза оставались белыми и ясными. Марк узнал этого человека сразу же.       — Карл.       Миклош, уже успевший встать с пола и бросившийся на подмогу Марку, остановился. Он, зажимая рукой разорванный когтями бок, нервно дёрнул уголком разбитой губы, внимательнее посмотрел на голема, и качнул головой: не могло такого быть.       — Это Карл, — уверенно повторил Марк, опуская осколок и медленно подходя к голему.       — Стой на месте! — скомандовал Миклош, подняв руку.       — Не бойся, — ответил Уоррен, с интересом смотря на успокоившегося голема. — Это не чудовище, это Карл, тот самый, чьё тело ты занял.       Миклош неверяще мотнул головой. Это не мог быть Карл, нет. От Карла ничего не осталось, Миклош прекрасно это помнил. Помнил ту первую ночь, когда его душа перенеслась из искалеченного тела конюха в здоровое и молодое тело княжеского сына Карла.       В первое утро после ритуала в сопровождении двух солдат алхимик спустился к темницам, чтобы проверить, сумел ли он воскресить умершего от болезни Карла. Стражник открыл дверь темницы, и Эдвард поднял руку, словно говоря, что дальше он сам. В камере стояла такая темнота, что не было видно ничего на ближайший метр. Выдохнув, алхимик вошёл во тьму, держа перед собой зажжённую свечу.       — Карл? — позвал Эдвард, всматриваясь в темноту. — Карл?       Алхимик шагнул вперёд, чуть наклоняясь и подсвечивая себе, как внезапно из темноты на него выпрыгнул Карл и вцепился в ворот рубашки, громко крича и тряся его. Алхимик закричал и выронил свечу, перехватывая чужие руки и отстраняя их от себя.       — Зажигайте свечи, зажигайте свечи! — завопил Эдвард, отталкивая от себя восставшего княжеского сына. Тот резко отскочил обратно, скрываясь в темноте. Когда все зажгли свечи, стало видно, что Карл забился в дальний угол, указывая пальцем в сторону тела конюха Миклоша.       — Соз...гите, — прошептал он шепеляво. — Соз...гите... твар!       Слова давались ему тяжело, но он говорил и указывал в сторону от себя. У стены в кандалах бился конюх. В безумном бесцветном взгляде была пустота, он мычал и отчаянно выл, раздирая пальцы в кровь о стену и пол. Стражники тут же бросились вперёд, поливая его заранее заготовленной смесью, а тот забился сильнее, поняв, что сейчас будет.       — Нет! — закричал Эдвард, но сильные руки начальника стражи удержали его на месте. — Сначала убейте его! Хватит с него пыток! Не смейте!       Но было поздно. Пламя вспыхнуло моментально, и страшный вопль изуродованного человека сотряс всех и каждого. Тот бился в пламени, кричал громче и громче, и алхимик отвернулся, закрывая уши руками. Это была только его вина.       — За моих дочь и внука, — прошептал начальник стражи Икинг, всё ещё удерживая Эдварда на месте. — Гори в аду, Миклош, гори в аду.       Тогда никто из них не знал, что Миклош и Карл поменялись телами.       Миклош помнил тот день и не раз сожалел, что отдал такой приказ. Он обезумел: потерял жену и сына, пережил пытки и боль, стал жертвой во имя чужого спасения. Тогда он ненавидел всех: и князя, и алхимика, и Летицию, и Карла. Вечером он вернулся домой, а на утро его принесли в жертву. Этот переломный момент повлиял на психику и решения Миклоша, который до того дня не мог по злому умыслу никому причинить вреда.       Марк внимательно рассматривал голема и видел, что тот пришёл в себя. В чёрных глазницах замерли белые точки глаз, но в них не читалось ярости, только боль. Лишённые очертаний губы голема больше не складывались в хищную и кровожадную улыбку, и он не пытался напасть. Монстр успокоился.       — Это алхимик сделал с тобой? — тихо спросил Марк, приблизившись. — Он превратил тебя в голема? Мы, наверное, можем тебя освободить...       Голем вскинулся, и Марк ощутил, как его оттолкнули. Миклош, выросший между ними, зарычал, словно хищник, и угрожающе посмотрел на голема, а тот согнулся, готовясь к прыжку. Карл ненавидел Миклоша, и у него были на это все причины.       — Стой! — крикнул Марк и схватил Миклоша за плечо. — Всё хорошо, Миклош, отойди... Карл говорит со мной, и я хочу понять, почему он не хочет обрести покой.       — Если он тебя тронет, я его разорву, — прошептал Миклош.       — Всё будет нормально, — успокоил его Марк. — Всё хорошо.       Миклош всё равно был напряжён. Все его раны затянулись, и он готов был защищать Марка любой ценой. Голем, не увидев угрозы, успокоился и посмотрел на Уоррена долгим внимательным взглядом.       — Он жаждет мести, — сообщил Марк. — У отца есть какая-то дощечка или табличка, она управляет големом. Если заберём её, то используем его, как оружие, а потом отпустим.       — Он сам хочет стать оружием? — спросил Миклош.       — Да. Сам, — ответил Марк и заметил, как в дальнем углу шевельнулась раненная Летиция. — Эй, Летиция! Смотри, это же Карл! Карл, которого ты искала столько лет!       — Что? — девушка, пришедшая в себя после удара, приподнялась и прищурилась, смотря на голема с нескрываемым ужасом и брезгливостью. — Что это за мерзкая тварь? Кто он?!       — Карл, — осторожно повторил Марк. — Ты могла бы заглушить его боль...       Миклош предостерегающе сжал его плечо, и Марк понял почему. Летиция сгорбилась, заплакала и сжалась, забилась в тень, словно прячась от всех. Она любила молодого и красивого богатого Карла, изуродованное алхимиком существо было ей не нужно. Её плач нарушал воцарившуюся тишину, рыдания грозили обернуться истерикой.       Голем издал звук, похожий на выдох разочарования, и тогда заговорил Миклош:       — Карл... прости. Они отобрали у меня всё, и я хотел ответить им тем же. Мы обязательно отомстим алхимику, а потом даруем тебе свободу. Твой дух обретёт покой, обещаю.       — Он услышал тебя, — сказал Марк, когда в очередной раз «услышал» голос монстра. — Говорит, нам надо уходить до того, как он снова впадёт в безумство. Без таблички мы ему не хозяева и не друзья. Пошли!       Марк сжал руку Миклоша и потянул его к двери. Миклош подумал о Летиции, плачущей в стороне, но решил, что помогать больше ей не станет. Она никогда не была его семьёй. Ей был Люк, мог стать и Марк, но только не женщина, чья ненависть причиняла вред в первую очередь именно им. Они с Марком подошли к двери, преступили порог, и наступила темнота. Когда Миклош пришёл в себя и открыл глаза, над ним склонился испуганный Люк.       — Очнулся! — выдохнул он.       Миклош поморщился и приподнялся. Оказалось, что он лежит на гнилой пожухлой траве под старым полуразрушенным мостом, недалеко от того места, где когда-то пропала Эми Уоррен. В воздухе пахло смертью и гнилью, земля под руками оказалась вязкой и неприятно липкой.       — Где Марк? — взволнованно спросил Миклош.       — Вас разбросало и...       — Где он?!       — У алхимика, — выдохнул Люк. — Его выбросило на той стороне, прямо перед патрулём! Я ничего не мог сделать и...       Миклош с силой сжал его руку.       — Ничего, — ответил он. — Правильно сделал, что не полез, а то погиб бы. Я сам его вытащу. Найди Алекса, узнай, что с городом, а я к алхимику. Пора заканчивать эту историю.       Люк кивнул. Город давно опустел и потерял свои цвета. Ветер был сухим и колючим, в воздухе летал пепел и песок. Небо тяжёлыми чёрными тучами нависало над Певеком, а по улочкам гуляли восставшие из мёртвых. Доктор Салливан вернулся к жизни спустя три недели после смерти. Он пришёл домой и сумел поймать своих живых родных. Окружённые мёртвыми, они, глупые, плакали и молили отпустить их. Но Салливан знал, что убьёт их, как только придёт Эдвард, и тогда они тоже восстанут и обретут вечность. Ну и что, что от него начинало пахнуть гнилью, а кожа разлагалась? Это мелочи, Эдвард всё исправит.       Летиция, решившаяся взглянуть в глаза истинной себя, вышла неподалёку от центра города. После увиденного и встречи с големом она была полна решимости покончить с Миклошем раз и навсегда. Оставалось лишь помочь алхимику победить.