Записки мультишиппера BSD

      Мелодичный напев ходил эхом по пустым комнатам недавно опустевшего дома. Опустевшего — потому что все его обитатели были мертвы — если точнее, убиты мафией.       И виноват в этом был Дазай Осаму.       Почти танцуя по новенькому паркету, отбивая подбитыми ботинками свой собственный, одному ему известный мотив, он пел и дробил звуки звонким стуком каблуков. Почти все двери в доме были им закрыты еще в первый час, когда он только вернулся на это место, чтобы прибрать остатки следов преступления.       Продажный коп, живший здесь с семьей, стоял у него поперек горла уже много лет. Еще будучи Исполнителем он запомнил его имя, а теперь, когда с мафией официально его ничто не связывало, в кой-то веки решил воспользоваться услугами старых друзей, пошептав немного в ухо старика Хиротсу.       Рюро был доволен, что черная душа рожденного быть мафиози воспитанника все так же черная, и даже успокоился, что тот ушел — возможно, спустя пару минут после той встречи он успокоил и ныне покойного босса на этот счет, но это Дазая волновало куда меньше — главное, что его просьбу исполнили в кратчайшие сроки по старой дружбе.       За что Осаму невзлюбил ныне мертвого хозяина этого места, так что за то, что эта продажная тварь в погонах слишком широко открывала рот и слишком сильно пользовалась запечатанным некогда наркотрафиком. Трафиком, поставки которого Дазай никогда не хотел делить с кем-то. И хотя он еще Исполнителем предупреждал, что рано или поздно терпеть это ему надоест — тот не послушался.       Теперь все, что от него осталось — замытая кровь на плитке в ванной, а от его семьи — ценники на черном рынке. Рабы всегда шли хорошо, как бы трудно их не было переправить покупателю, а что не покупалось целиком — всегда можно было продать по частям.       Осаму отбивал новый ритм на три счета и вальсировал мимо ящиков, полных высококачественных наркотиков. Его золотая жила, ящиками копившаяся в этом доме, снова принадлежала только ему, и только он над ней хозяин, хотя поставщики и покупатели многие годы подряд понятия не имели, кто именно настоящий владелец и кто убирает конкурентов, когда те покушаются на святое, пропускаемое портовыми по блату.       Чуя, который тайком приглядывал за его хобби, наконец-то получил свой процент и теперь сможет построить хоть целую фабрику по производству своих ужаснейших шляп на пепелище какого-нибудь предприятия.       В лучах льющегося от ламп света, Дазай остановился, бросая черную тень на пол, окидывая взглядом высокие окна, закрытые тяжелыми шторами, дорогую мебель, коробки, почти бесчисленными столбиками тянущиеся к высокому потолку.       — Да, мне здесь определенно нравится, — с наслаждением вдыхая сухой воздух, пахнущий деревом и моющим средством, Дазай еще немного покрутился в центре зала, смахнул пыль с белого рояля, отодвинутого в уголок, и наконец обернулся к своему единственному зрителю. — А тебе нравится здесь, Атсуши?       Парень не ответил — только сморгнул с глаз слезы и закусил кляп, дернул связанными за спиной руками. Длинные волосы — последствие действия одной безобидной в целом способности — тягуче стекли по обнаженной спине, открыли белые ягодицы.       Осаму моментально поспешил к нему, помог усесться на ворохе тряпок — то были остатки костюмов для домашних спектаклей, которые Дазай сбросил с рейлов еще в самом начале.       Атсуши был полностью обнажен — мужчина посчитал, что красотой нужно любоваться по правилам античного искусства, а значит, вещи парню больше не нужны. Длинные волосы, которые он не позволил оттяпать неделю назад, необычайно шли юноше — экс-мафиози даже терялся, не зная — то ли лицом в них зарыться, то ли намотать на руку и заставить парнишку делать что-нибудь безнравственное и порочное — уж больно хорошо тот смотрелся в подобной роли.       — Прекрати смотреть на меня с таким ужасом, я всего лишь хочу немного личной жизни и побыть с самым драгоценным для меня человеком — разве это преступление? — Дазай провел большим пальцем по нижней губе оборотня, повел ладонь дальше, пропуская тяжелые пряди между пальцев, чтобы крепко сжать руку на затылке.       Узелок кляпа легко развязался, парень несколько минут отплевывался и кончиком языка зализывал растертые уголки губ. Влажно блестящие глаза, полные слез, только возбуждали — стоило Накаджиме выпрямиться и бросить на него взгляд, как он моментально повалил его на спину, навалился сверху, давя на плечи. Коленки с опозданием сжали его бедра и, прерывая жалобную мольбу, Осаму развязно целовал парнишку, сплетая их языки, наслаждаясь влажными звуками и беспомощными всхлипами, упиваясь собственной властью.       Под его руками были нежнейшие бедра, которые он опорочил следами пальцев, слишком крепко сжав их. Стоило лишь потянуть волосы, как парень подставил ему шею, вскрикивая и дрожа, плача, когда клейма укусов и засосов жестко расчерчивали нежную белую кожу.       Дазай был безумен и счастлив, тьма пела его душе как никогда сильно — к черту свет, особенно после того, как этот самый, ныне мертвый ублюдок посмел подставить его, очернить в глазах всех коллег, лишил его расположения директора.       Что ж, пусть радуется в Аду — он и вправду ушел оттуда, прихватив с собой Атсуши, позволив чему-то давно забытому и темному, похороненному на самом дне его сердца, восстать и захватить власть.       Его желания теперь имели наивысший приоритет. Его воля стала единственной волей в этом мире.       Накаджима расплакался, раскричался и задергал ногами, когда мужчина протолкнул два пальца в тугое колечко мышц — Осаму не придумал ничего лучше, как приглушить его немного; пощечина обожгла нежную щеку, и юноша завсхлипывал, но голос действительно приглушил, как научился делать еще в приюте.       — Не зли меня, Атсуши, — Дазай нахмурился, погладил по той же щеке, которую ударил. — Теперь нам обоим некуда возвращаться. Мне — потому что я уволился из Агентства, провожаемый презрительным взглядом Куникиды. Тебе — потому что прямо в эти минуты вся Йокогама горит, и только мы с тобой здесь, в безопасности. Ты же не хочешь, чтобы я сейчас же отправил тебя в таком виде в самое пекло? Потому что если хочешь… — Дазай с полуулыбкой приподнял брови и грубее протолкнул пальцы, слушая новый крик, любуясь изогнутой спиной, раскрытым в крике ртом и распахнутыми от боли глазами.       — Пожалуйста, пожалуйста, Дазай-сан, не делайте этого, — скулил парень, жалобно моргая на него мокрыми глазами. Дазая это не впечатлило, но он все же извлек пальцы, хмурясь.       — Я люблю и хочу тебя, ты любишь меня — мне казалось, что никаких проблем не было, Атсуши. Я лишь потому забрал тебя с собой, а не оставил с остальными, — мужчина поджал губы и отстранился, надавил ладонью на пах, вырвав из парнишки новый вскрик. — Прекрати ставить себе палки в колеса и получай удовольствие.       — Это… Это больно, — всхлипнул юноша, сводя бедра, дрожа, словно припадочный, когда Осаму в таком положении грубовато потер покрасневшую головку члена и сжал пальцами. — А-а-а… Ах! Даз… сан…       — Не стесняйся, Атсуши — дом в нашем распоряжении, если ты запрокинешь голову, крик не так будет бить по моим ушам, — Дазай снова склонился, до крови прикусил один сосок, поймал задергавшиеся коленки и развел их в стороны, раскрывая Накаджиму для своего бесстыдного взгляда. — Я так рад, что ты попался тому эсперу — длинные волосы чертовски тебя красят, малыш. Тот факт, что я не могу отменить их наличие, делает меня еще счастливей, — мужчина облизал ямку пупка, немного пощекотал внутри кончиком языка. Атсуши снова выгнулся и задрожал.       — Хороший, отзывчивый мальчик, — шатен поднялся, оставляя парня лежать в таком положении, подошел к коробкам и найденной тут же ручкой вскрыл скотч, вытаскивая крупный пакетик с наркотиком.       — Немного на язык, проглотить, — заботливо подсказал Дазай, первым приняв дозу и удостоверившись, что никакого подвоха нет. Атсуши смирно слизал белый порошок с его ладони, захныкал, когда сильные пальцы вдруг сжали язык, потом проскользнули в рот. — Лижи их как следует, иначе снова будет больно, — строго приказал Дазай, чувствуя хищную эйфорию.       Они здесь будут счастливы, всегда. Его милый Атсуши-чан и он. Вдвоем, без посторонних — разве это не мечта?       Долго ждать не пришлось — Накаджима, стоило лишь склониться к нему, потянулся за поцелуем, издал заискивающий звук и получил все, что хотел — любовь, внимание и ласку. Мужчина целовал его еще отвязнее, чем целовал раньше, причмокивая и посасывая кончик языка парня. Незаметно для Атсуши он развязал его руки, отбросил прочь жесткую веревку, и тот обхватил его за шею, размял напряженные плечи.       Пальцы мужчины с влажным звуком пошли в тело; Дазай ласкал его, готовя для себя, ощущая чистое счастье — пылающее личико Накаджимы, его содрогающееся от ласки тело, белесые потеки спермы, когда тот не сдержавшись кончил от усилившихся во стократ ощущений, а он потом сцеловывал слезы с его виноватой мордашки.       Ласкать друг друга, пока весь мир горит в огне, пока вселенная сузилась до размера их зрачков, в которых плещется чистое наслаждение и значимость происходящего друг для друга — это ли не счастье?..       Когда с растяжкой было покончено, а Атсуши раскинулся под ним, мокрый и нетерпеливо разводящий ноги, Осаму понял, что пора раздеваться совсем — едва ли вещи ему скоро понадобятся.       Отлетело в сторону кремовое пальто, которое он едва ли наденет снова, стукнулся о стену ненужный ему теперь галстук-боло, полосатая рубашка, будучи скомканной, оказалась под поясницей его ждущего продолжения мальчика. Ремень, брюки, ботинки, носки — Дазай раскидывал вещи вокруг них, намеренный больше никогда не возвращаться к образу тихони-детектива, не рядом со своим любимым, не для него.       Под аккомпанемент шумного дыхания и стонов Дазай навис над любовником, еще совсем недавно неподатливым и строптивым, а теперь — покорным его руке. Протолкнувшись в узкое тело как можно глубже, резче, так, чтобы Атсуши под ним весь выгнулся и закричал от удовольствия и боли, Дазай ненадолго замер, упиваясь происходящим, чувствуя ослепительный триумф.       А потом задвигался — сильно, быстро, не чувствуя усталости, опьяненный своим партнером, его телом, его запахом и тем наслаждением, что тот ему приносил.       Атсуши цеплялся за его плечи, чертил кровавые полосы на его спине, раздирал бинты. Нечеловеческая сила, грация и сладость порока сделали оборотня как никогда прекрасным — шатен, кусающий молочное плечико, глухо порыкивал, и внутри у него все заходилось восторгом, когда он осознавал, насколько покорным, беззащитным и нежным может быть в его руках мальчик.       Последний толчок пролил на плоский живот жемчужное семя — как же забавно малыш стеснялся, что Дазай смотрит на его разрядку, а после растирает сперму по коже кончиками пальцев, лаская взглядом опороченное и измеченное, принадлежащее отныне лишь ему тело!       Устроившись в ворохе тряпья, они сплелись в тесных объятиях, не ведая сожалений и не переживая ни о чем, хотя еще недавно Атсуши в ужасе замирал, представляя себе пожар, идущий с моря, и черные силуэты опьяненных кровью убийц Портовой мафии, которых Дазай спустил с цепей одним лишь убийством Мори Огая, одним лишь своим появлением в черных вещах, заняв обитое бархатом кресло во главе стола — лишь на день, тайком от всего мира, но для творящегося теперь и прошедшего дня было достаточно.       Дазай Осаму был виноват во всем этом.       Дазай Осаму не планировал оставлять незакрытыми выставленные ему счета.       Дазай Осаму как никто другой знал, что значит по-настоящему отплатить предателям, отвергнувшим его. …Ками-сама, убереги Атсуши от мгновения, когда Дазай заподозрит его в предательстве или измене — новому боссу Портовой мафии       те,             кто не могут хранить верность,                   ни                         к                               чему.