Записки мультишиппера BSD

      Солнечное утро маленького эльфа началось с крика какой-то надоедливой птахи — стоило лишь открыть глаза, с неудовольствием отмечая розовые лучики солнца на стенах, как желание накрутить хвостовые перья ласточкам выросло в разы.       Гнездо пара свила прямо у него под окном, приткнувшись под широким горшком с молоденькими березками, с которых он весной собирал сок. Рампо любовался птицами, но с той поры, как вылупились птенцы, жизнь бок о бок с ними стала походить на Ад — они шебуршали, пищали и были вечно голодны. А еще их родители гоняли всех сов — сыч эльфа тоже стал жертвой и почту стал приносить к порогу.       Эдогава мужественно поднялся с мягкой постели в углублении дерева, проигнорировал зовущее обратно тепло облачной перины, ее легкость и свежесть. Взъерошенный и невыспавшийся, он выпил сладкого чаю и заел недовольство крупными ягодами любимой им черники, потом стал одеваться, намеренный не тратить время зря и сделать кое-какое дельце, раз уж погода и время позволяют.       Накинув легкую тунику и натянув штаны, он вышел к порогу и обулся в мягкие сапоги с небольшим каблуком — самыми красивыми в них, были, конечно же, малахитовые пряжки. Накинув плащ и скрепив все золотой брошью — тоже с малахитом — эльф выскочил за порог, заперев дверь, кончиками пальцев обласкав уже открывшиеся бутоны темных цветов, обвивших лесенку.       В большой дубовой роще он был одним из многочисленных жителей.       Город у них был большой, раскинувшийся вширь и вдаль. Со второго этажа его дома, скрытого дубовой кроной, можно было увидеть на севере еловые домики работяг-ремесленников — там же частенько вился дымок из кузниц, там же из дорогих металлов делались украшения, и частенько бок о бок с ними жили ювелиры.       На юге, в основном, были поля и пасеки — именно туда он и направился, беззвучно вышагивая по подлеску, ступая по опавшим листьям, вкусно пахнущим осенью.       На западе, далеко-далеко, светлели другие деревья — там, по-большей части, пела себе дворцы знать, предпочитая березы, гибкие осины и другие якобы благородные деревья — уж не знал Рампо, что в них было такое, но ни за какие коврижки он бы не стал менять свой дуб на капризные осины.       На восток Рампо не смотрел, но знал, что придется сильно напрячь глаза, чтобы увидеть что-то кроме темных дубов и высоких секвой там, где был центр. За секвойями были еще дубы, еще сосны и ели, еще березы, но его это не волновало — свою половину города знает, и на том спасибо, что не теряется.       Сегодня его цель была на юге.       На залитых утренним солнцем полях Рампо собирался набрать как можно больше тысячелистника и клевера — приближалась течка, но даже в течку ему надо будет чем-то заняться; самое время будет делать настойку для заглядывающего Фукудзавы-сана. Когда тот уставал от своего партнера, он приходил к нему, и еще никогда Рампо не слушал таких восхитительных стихов, и даже жалел, что не родился лет на сто пораньше, когда этот завидный и сейчас мужчина сочинял эти строки для самой большой вертихвостки города, Мори Огая. Как ужились и не разрушили дом две темпераментные личности было загадкой, но, впрочем, большой дуб, а следовательно, минимум три лишних комнаты, все объясняли — в двух из них эта парочка отсиживалась, когда нужно было остыть и не наброситься друг на друга не то в порыве ненависти, не то в порыве страсти, в третьей коротал свой век их сын, тоже омега — непонятно, в кого он был такой рыжий, но шумным был, полностью унаследовав характер родителей, и, судя по тому, как играли бликами бусины помолвочного браслета на запястье темного эльфа, живущего в одной из секвой, Чуя явно был достаточно подходящей кандидатурой на роль супруга дроу, а Дазай достаточно сильно тянулся к свету и силе, скрытой в маленьком тельце рыжего, в его твердом прямом взгляде.       Из окна ближайшего дуба пахло течным омегой — Рампо сморщился, укорив незнакомца за несдержанный запах, морщась от явственных ноток валерьянки и сильного аромата лимона и мяты; сам эльф почти не пах, еще в юном возрасте скрывая свой запах лучше других, и никакая течка его лишить контроля была не в силах — аромат в тяжелое время рос совсем чуть-чуть, но не затоплял улицу.       На лугу он быстро затянул нужную песню, и белые и розовые шапки цветов сами потянулись к маленьким рукам. Рампо срезал самые сочные на вид цветы, густой запах тысячелистника лип к коже и оседал на корне языка, смешивался со сладким нектаром клевера, который юноша причмокивая добывал из цветов прямо на месте.       Обратно он возвращался уже после полудня, когда жара заставила пот покрыть кожу и слишком напекла макушку. Охапку цветов эльф нес, завернув в плащ, и размером она была больше его самого. Запах трав и цветов впитался в кожу, приятно дразня обоняние. Кинжал болтался у него на поясе, блестящий малахитом на солнце, в глаза светил солнечными зайчиками идущим навстречу, и день обещал быть оживленным.       У дуба незнакомого течного омеги, которого он почуял утром, теперь ничем не пахло, но зато окно, ныне закрытое, сверлил взглядом бледный не то дроу, не то просто кто-то из лунных эльфов — Рампо никогда ни у кого не видел еще столь темных глаз и волос в совокупности с белой кожей. Пах незнакомец холодным запахом ландыша и терпким ароматом розмарина, и Эдогава напомнил себе порасспрашивать, не дриад ли стал крутиться под окном молодого омеги — такие союзы у них были редки, но, говорят, избранников этих созданий ждала великая судьба.       Закончив всюду раскладывать цветы, Рампо снова выбежал из дома и едва не снес с ног молодую эльфийку с черными волосами и темными глазами, похожими на крупные маслины. Пахнуло бетой, но очень неуверенно — скорее всего, настолько молодая, что своего запаха еще толком не приобрела или намеренно прикрылась чужим. Принюхиваться к стеснительной девочке было бы дурным тоном, но уже второе новое лицо заставило вспомнить, как много чужаков пришло танцевать этой ночью.       В мастерской швеи Рампо забрал свое платье для ночных танцев, и, ощущая скользящий по пальцам паучий шелк, радостно рассмеялся — в темной красоте дроу, в лунном сиянии холодных эльфов его солнечность будет теперь жемчужиной — он очень постарается выглядеть хорошо, лучше многих сегодня. Пусть он лишь маленький эльф с малахитовыми глазами, но этот мягкий камзол, эта сорочка — они были созданы для него.       Он долго принимал ванну, курнался в мятной воде, как птичка, расчесав длинные волосы так, чтобы они стекали по спине — короткие пряди это все равно не убедило быть послушными, и они торчали, но он был как никогда мил и немного колюч — оставалось порадоваться, что хотя бы основная копна вышла, как он хотел.       Он позволил запаху чуть прибавить в силе — ночью можно, и едва ли кому-то помешает его запах холодной цветущей сирени в дождь и нежные нотки разогретого солнцем жасмина.       Облачившись во все слои одеяния, он с удовольствием крутанулся перед зеркалом, провел пальцем по блестящим звездной пылью губам, поправил головной убор.       В лунную ночь встретить суженого всегда приятно — ведь ты красив; и пусть он на этом гулянии всегда выглядел чужаком, но у него было старое предсказание, и сомнений не было: оно не врет.       И лунной ночью, быть может, не этой, а другой, он и правда увидит на дне чаши с хмельным медом сияющие глаза того, кого назначила ему судьба.