Записки мультишиппера BSD

Заказчик: @id358624598 (Passive Aggressive)       Акутагава плохо себе представлял, какова жизнь в мафии, если он не стоит за спиной Дазай-сана, словно ожившая тьма, что скалит свои вострые зубы против его врагов. Оттого ужас, который он ощутил, став просто тьмой, у которой нет цели идти за кем-то, был схож с натуральным приступом фобии. Никакой логики — лишь ревущие во весь голос инстинкты, что заставляли метаться, бросаться, искать.       Однако окончилось все истерикой, срывом, чувством опустошенности и... растерянностью.       Сидя за длинным столом в кабинете босса, Акутагава мял брюки на бедрах, тонкие белые пальцы с ярко выраженными уплотнениями суставов дрожали. Взгляд его был пуст — и дело было вовсе не в таблетках, хотя заставить парня пить их было большим соблазном для большинства исполнителей и их замов. Бешеный пес, что потерял ошейник и цепь, бросался на своих в том числе; страх и презрение к мальчишке были сильнее хилой, почти призрачной репутации ученика Дазая Осаму.       Этот порывистый и глупый, недальновидный юноша в их понимании никак не мог быть учеником страшного человека, что большую часть истории мафии написал кровью за последние несколько лет. Дазая Осаму боялись, уважали, были готовы возносить и проклинать гневным шепотом во тьме. Но его ученик был таким провалом, что над ним было нечестно даже смеяться.       Мори Огай задумчиво смотрел на того, за чьими действиями должно было закрепиться будущее мафии. Мальчишка был силен для своего уровня, но недостаточно — любое давление сейчас грозило обернуться сломанной психикой, вышедшей из-под контроля способностью, а, значит, парень без сдерживающего его фактора — Дазая — был не многим полезнее остальных, что теряли контроль над собой.       То, что юноша не окреп для самостоятельного движения вперед, было настолько очевидно, что Мори тоже было его жаль — Дазай бросил его в открытом море и велел научиться плавать, догоняя катер.       Как босс, он не мог позволить ресурсам пропадать зря. Отдать мальчика Чуе или Кое значило бы для него сменить саму направленность своей деятельности, перестроиться для ближнего боя, а им ой как не хватало теперь координаторов и бойцов дальних дистанций.       Акутагава был создан для этой работы, но учить его, к сожалению, было некому. Маяк, что Рюноске избрал, скрылся в тумане, и теперь этот черный корабль стоял на якоре, плавно погружаясь на дно, не в силах остановить усиливающуюся течь.       Мори потер озябшие ладони и несколько раз сжал руки в кулаки, прежде чем сцепить их замком перед лицом, глядя поверх на подавленного юношу. Дьявольский, но все же гениальный план морским чудовищем поднимался из пучин, свивая-развивая убийственные кольца, гипнотизируя будущих жертв перед тем, как утянуть на самое дно.       Вздрогнувший парень, когда Мори присел на соседний стул и положил ладонь ему на колено, еще не знал, что его ждет, не знал, насколько он в опасности.       Не знал, что в конечном итоге тьма, что опасней его собственной тьмы, пожрет его.

***

      В комнате босса не было стульев. Акутагава не решился присесть на край постели, а в следующий момент его уже потянули, схватив за оба запястья, назад. Упав на колени босса, он робел, как впервые — хотя вот уже две недели босс уделял ему больше знаков внимания, чем он получал за всю свою жизнь.       Мори-сан учил его есть за столом, одеваться, чтобы выглядеть достойно, пить алкоголь и быть раскованным, чтобы общаться с людьми. На стороне Рюноске есть, как он говорил, бесценная в своей нетленности красота — от тонкой шеи и белых дрожащих рук до длинных ног и изящной походки. Акутагава научился ходить, словно кошка, и смотреть из-под ресниц; томная робость — это не слабость, это лишь инструмент, чтобы добиться желаемого.       Целуя тонкую шею, Мори-сан пришептывал в алеющее ушко, расстегивая пуговицы старомодной рубашки с пышным накрахмаленным жабо:       — Дазай ведь учил тебя быть умнее, хитрее, гибче и не спешить с выводами и решениями — так слушайся. Не бей в лоб — сначала узнай достаточно, чтобы здраво решить, стоит ли вообще бить, — тонкие пальцы босса огладили худенькую грудь, потерли соски и пошли дальше, прочувствовав нежную отзывчивую дрожь. — Думай головой, что говоришь, даже сейчас — тебе приятно то, что я с тобой делаю, Акутагава-кун? — провоцируя, мужчина царапнул впалый живот, пальцы нырнули в штаны даже не расстегивая — настолько они болтались, взятые из чужого шкафа.       — Д-да... Ах, босс! — парень свел бедра и выгнулся на его коленях, прикрывая глаза, держа томное лицо. Стоящая камера пошло подмигнула красным фонариком и продолжила запись урока, как и в остальные дни.       Мори потер мокрую головку и прикусил загривок, зубы смяли непокорную кожу, мышцы, отпустили; язык оставил влажные следы прямо поверх вмятинок от зубов и спустился ниже — пришлось сдернуть рубашку с плеч и напрячь шею.       Акутагава был абсолютно беззащитен. Там, где Дазай не мог сломать волю жестокостью, Мори смел ее лаской, откровенной и такой желанной, такой развратной. Мальчика это ставило в неудобное положение, мотивировало работать лучше, чтобы заслужить новую порцию заботы, и так дальше и дальше.       Зависимость от этих актов милосердия стала очевидна уже через несколько дней — Рюноске многое переосмыслил с той поры, как Мори впервые решил не пренебрегать личным контролем над ситуацией. Сейчас юное дарование уже куда меньше заглядывало в рот пропавшему, а оттого ставшему почти святым Дазаю и куда больше времени думало над словами своего главного босса, чей авторитет на сегодня почти-почти сравнялся с идеализированным дазаевским.       Это была маленькая победа Огая в этой отнюдь еще не оконченной войне.       Акутагава развратно стонал и полагался на руки Мори, на его слова, на шепот над ухом. Акутагава верил, краснел и разводил бедра, выгибался навстречу пальцам, толкался в ладонь и почти плакал от желания, от ласки, от того, что его немые вопли, закованные в жестокость, были услышаны, когда он уже и сам верил, что не способен докричаться.       Желанная близость была с чувством беспомощности, но пальцы босса делали приятно, голос мужчины твердил, что все в порядке и происходящее — лишь очередной этап, необходимость, чтобы стать сильнее, чтобы однажды найти и заставить всех обидчиков и врагов раскаяться.       Врагов босса.       Не Дазая. Не Портовой мафии.       Рюноске, озаренный этой мыслью, в последний раз вскинул бедра, запрокинул голову на чужое плечо, пока его собственное целовали, пока зубы чертили на белой коже неведомые знаки, пока он содрогался и охваченный жаром увлеченно жался бедрами в чужой пах, поджимал пальцы, рвано дыша, изливаясь себе в трусы и на чужие пальцы.       Он сделает, сделает все, чтобы никто не смел причинять неудобства боссу, чтобы никто не смел делать ему больно, чтобы даже намек на неуважение был уничтожен на корню.       Мори Огай, обещающий в ближайшие несколько лет стать претендентом на роль крестного отца организованной японской мафии, гладил обессиленного юношу по волосам, целовал мокрый висок и улыбался.       Улыбался, потому что в следующий раз Акутагава покажет любому, что значит встать на пути у Портовой мафии.       И на кон он поставит нечто большее, чем жизнь, которой он раскидывался и раньше; на кон будет поставлена возможность вернуться в эту комнату и послушать сполна сладкий шепот, что ядовитыми плетями оплетает тело, пробирается внутрь и дурманит, подчиняя, но доставляя такое удовольствие, что противиться кажется бессмысленным.       Мори Огай позволяет Расемону скрыть все следы их невинных шалостей, а сам, приятно улыбаясь, закрывает камеру и возвращает ее владельцу.       Лишняя порция напоминаний будет совсем не лишней.       И не важно, что тогда Акутагава будет одурманен капельку сильнее и капельку больше усилий приложит.       В будущем Рюноске догадается, если мозгов хватит, что может и сам целовать так шею и шептать смущающие, но приятные вещи. И тогда вопрос придется повернуть ребром: захочет ли он для этого поймать и вернуть в мафию Дазая Осаму или так и будет коротать ночи в одиночестве, обремененный своими знаниями, как гирей, но не достигший поставленной когда-то цели, разочарованный и подавленный, скулящий под дверьми босса, что закроются навсегда, ведь...       У них одна цель. Не выполнить ее — значит почти предать доверие босса.       А чем он тогда лучше любого врага?..